У меня отвисла челюсть:
– О боже мой! Но зачем?
– Скорее всего, потому что в прошлом году Мишель постаралась сократить его больничный после операции на целую четверть, – объяснил Джейсон. – Она ходила к его врачам и, хотя они рекомендовали ему еще месяц не выходить на работу, настаивала, чтобы Гэри вернулся через три месяца, в противном случае она собиралась поместить в его личное дело письмо, которое, как она уверяла, повлияет на его шансы получить повышение в компании.
– Она исчадие ада! – выпалила я.
– Да, но теперь, когда все это выяснилось, Эйдан уволил ее, – сказал Джейсон.
– Что? Я думала, она неприкасаемая.
– Очевидно, это стало последней каплей. Эйдан ворвался в кабинет вице-президента, с которым она дружит, и побеседовал с ним. Никто не слышал, о чем они говорили, но, как только Мишель избавилась от торта на своей голове (по большей части), ей велели собрать вещи, а затем вывели ее из здания.
– Это новость высшей категории, класса А, сочная сплетня, – сказала я. – Не могу поверить, что Джулия не рассказала мне об этом, когда я была вчера в сети.
– Я просил ее не делать этого, поскольку знал, что увижу тебя. Вот и все, – проговорил Джейсон.
– Ох… – мне вдруг стало неловко.
Я не знала, что сказать, поэтому допила свой кофе и притворилась, что наблюдаю за приходящими и уходящими с виноградника туристами, хотя, несмотря на это, все мое внимание было обращено к человеку, сидевшему напротив меня. Я была так настроена на него, что мне казалось, будто я могу услышать его сердцебиение в комнате, полной тикающих часов.
Интересно, чувствовал ли он то же самое? Я взглянула на Джейсона и увидела, что он смотрит на меня, но когда наши взгляды встретились, он отвел глаза, и я поняла, что ему тоже неловко. Мы были коллегами, друзьями, и у нас был короткий флирт. Все было беспорядочно и непонятно, но я знала, что, если мне удастся сохранить границы, мы сможем во всем разобраться. А после того, как Северин подпишет бумаги, мы разойдемся в разные стороны. У нас все получится.
Если бы я могла вернуться в ту ночь в Париже… Нет, независимо от того, как обстоят дела сейчас, я не хотела расставаться с этим воспоминанием – о поцелуе на вершине Эйфелевой башни. Когда я состарюсь и буду сидеть в кресле-качалке, я буду вспоминать тот вечер в его объятиях, напевать La vie en rose и улыбаться.
Мы допили кофе, и я встала, собирая тарелки, чтобы отнести их на кухню. Джейсон прихватил кофейник и поднос с остатками еды. Я убрала еду, а все остальное оставила как есть. У Марчеллино была экономка, которая недвусмысленно дала понять, что уборка – это ее работа и я не должна этим заниматься. Нужно признать, что это была та неожиданная привилегия жизни в замке, к которой я действительно могла бы привыкнуть.
– Пойдем, я покажу тебе винодельню, то место, где виноград превращается в вино, – сказала я.
Мы вместе спустились по винтовой лестнице и прошли в дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Я провела Джейсона через боковую дверь, и затем мы пошли по грунтовой дороге, которая вела в самое сердце виноградника, где виноградные лозы только начинали распускаться. Толстые лозы винограда поднимались из плодородной земли, словно устремляясь к солнцу, воздуху и дождю. Джейсон остановился у одного из растений. Он изучил листья, а затем посмотрел вдаль, на холмистые возвышенности, где виноград рядами простирался до самого горизонта.
– Сколько же тут винограда!
Я улыбнулась:
– Чтобы получить название кьянти, вино должно состоять по меньшей мере на восемьдесят процентов из винограда сорта «санджовезе».
– «Санджовезе»? – спросил он. – Это тебе не каберне-совиньон и шардоне из долины Напа[85], не так ли?
– Нет. Название происходит от латинского sanguis Jovi, что означает «кровь Юпитера».
Джейсон посмотрел на меня:
– Черт возьми, Мартин, а ты много знаешь о вине.
– В тот год, проведенный за границей, я вела здесь экскурсии несколько месяцев. Я многому научилась.
– Достаточно, чтобы посвятить этому всю свою жизнь?
Я пожала плечами:
– Возможно.
Когда я взглянула на его лицо, оно ничего не выражало. Если Джейсон надеялся на какие-либо отношения в будущем, я не хотела причинять ему боль – честно, не хотела. Я провела большую часть прошедшей ночи, ворочаясь с боку на бок, думая о том, как бы я построила свою жизнь в Италии, если представится такая возможность, и, честно говоря, я почти видела ее. Картинка в голове была зернистой и нечеткой, как старая кинопленка, но, может быть, после стольких лет именно здесь я и должна была оказаться – рядом с Марчеллино.
По правде говоря, он был добрым, веселым, умным и сексуальным, и, когда я была с ним, я чувствовала проблески прежней юной Челси, Челси, которую еще не успела изменить смерть матери, и мне это нравилось. Она очень мне нравилась, и я еще не была готова отказаться от нее.
Яркое солнце грело и даже припекало, поэтому мы с Джейсоном укрылись в оливковой роще. Мы шли вдоль центральной линии деревьев и, не считая птиц, были здесь совершенно одни. Джейсон остановился, чтобы окинуть взглядом возвышающиеся над нами ветви, а затем плюхнулся на траву с энтузиазмом золотистого ретривера.
– Что ты делаешь? – спросила я.
– Наслаждаюсь днем, – ответил он. – Когда ты в последний раз сидела в тосканском оливковом саду в будний, рабочий день?
– Вот так, как сейчас, – никогда.
– Вот именно, – сказал он. – Присаживайся, Мартин. Сними груз со своих плеч хотя бы на минутку.
Я тяжело вздохнула и опустилась на траву, зная, что Найтли не сдвинется с места, пока сам не захочет. Легкий ветерок шелестел листьями деревьев, а трава под моими пальцами была прохладной. Должна признать, что было приятно остановиться на минуту, чтобы просто впитать все это.
Джейсон повернул голову и изучал меня, пока я не почувствовала, что должна прервать молчание: «Что?»
Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут запищал телефон. Это был резкий лязгающий звон посреди этого тосканского рая. Найтли вздохнул и полез в карман, чтобы вытащить телефон. На обоях его дисплея был логотип Red Sox[86] – неудивительно! – но, как только он набрал свой код безопасности, на экране появилась новая фотография – мальчик и девочка. Я действительно не пыталась увидеть его пароль, клянусь, но он мог бы выбрать что-то посложнее, чем шесть цифр в порядке убывания от числа девять. Серьезно, неужели его совершенно не заботит собственная безопасность?
Джейсон провел пальцем по экрану, чтобы открыть сообщение. Он быстро прочел его, но ничего не ответил. Явно удовлетворенный, он закрыл приложение для отправки сообщений и бросил телефон в траву.
Я взглянула на фотографию детей, которым на вид было лет по десять, строивших глупые рожи на камеру. Очаровательно! Мальчик скосил глаза и высунул язык, а девочка заткнула уши большими пальцами, вытянув вперед руки, казавшиеся похожими на оленьи рога, открыла рот и широко раскрыла глаза. Они выглядели забавно, и я рассмеялась над их выражениями лиц.
Может, это дети Найтли? А может быть, его племянница и племянник? Мне пришло в голову, что я не так уж много знаю о его личной жизни, и это было странно, потому что я чувствовала, что должна знать больше. Я имею в виду, что я же все-таки целовалась с этим парнем. Три раза! Разве я не должна знать, есть ли у него дети?
Я мысленно прокрутила в голове все, что знала о Джейсоне помимо его внешнего вида, красивого лица и обаятельной – но не всегда – личности. Каждый день он опаздывал на несколько минут в офис, все приветствовали его как лучшего друга, и он отвечал тем же. Он всегда был готов к любым проделкам, пари, посиделкам в барах и праздничным вечеринкам. Насколько я знала, он был одинок – по крайней мере, так он сказал мне в тот вечер, когда я позвонила ему в Бостон и он оставил своих «корешей» в баре.
Я еще немного углубилась в воспоминания. Джейсон несколько раз мимоходом упоминал о своих родителях. По правде говоря, я пропускала мимо ушей все, что он говорил, потому что считала его бесполезным студентом-переростком и своим соперником. Меня это не интересовало. Думая об этом сейчас, я была уверена, что он вырос в центре Массачусетса, так как не было такой бостонской команды, за которую бы он не болел яростно.
Ошеломленная тем, что я так мало знаю о Найтли, я решила, что пришло время выяснить больше. Подняв его телефон, я сказала:
– Милые дети.
Улыбка медленно расплылась на его губах, привлекая мое внимание к его рту.
– О чем ты пытаешься меня спросить, Мартин?
– Ни о чем, – я пожала плечами. – Просто обратила внимание.
– Значит, ты считаешь меня милым.
– Тебя? – я посмотрела на его телефон, но экран уже потемнел. Я постучала по экрану, и появилось приглашение ввести код безопасности. Я протянула Джейсону телефон в молчаливом вопросе, и он набрал номер. Я и на этот раз не пыталась увидеть цифры, но серьезно, как же легко его было взломать. Я воздержалась от каких-либо комментариев. Его телефон – его дело.
Вместо этого я взглянула на картинку. Я изучала фотографию, на которой был он в детстве. А потом посмотрела на девочку. Она была его копией. Я видела тот же озорной блеск в ее глазах, непослушные темные волосы и ту же неудержимую улыбку.
– Ага, это я и моя сестра-близнец, – его голос стал хриплым, он откинул голову назад и прищурился сквозь листья на кусочки голубого неба над головой, как будто пытаясь соединить их вместе, чтобы сделать небо единым целым. – Она умерла от лейкемии, – он прочистил горло, – когда нам было по двенадцать.
Глава двадцать четвертая
Я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица. От стыда у меня заколотилось сердце, и мне показалось, что меня сейчас стошнит. Учитывая его характер парня из студенческого братства, я всегда предполагала, что он был избалованным весельчаком, который неизвестно как попал в AОО. Я знала, что он начинал свою карьеру с общественной работы, организовывая мероприятия и тому подобное, пока его безумный «вызов по поеданию острых крылышек» не стал знаменитым, а затем внезапно ему дали офис, который находился чуть дальше по коридору от моего. Я понятия не имела, что он пережил такую ужасную личную потерю.