На празднике все приветствовали Марчеллино и нас с Джейсоном как его гостей. Было ясно, что Марчеллино любят, и я нисколько не удивилась этому. Он был хорошим человеком. Я заметила, что некоторые жители деревни не были уверены в моих отношениях с Марчеллино и не имели представления о том, как Джейсон вписывался в это «уравнение» между нами. Я точно знала, что они чувствовали. Я тоже понятия не имела, как Джейсон вписывается в мое «уравнение».
Первая infiorata у входа на фестиваль представляла собой искусно выполненное изображение Кастелло ди Люче. Оно было сделано на ковре из толстых лепестков, семян и трав в пастельных тонах. У меня перехватило дыхание от того, насколько скрупулезной была эта работа; каждый камень замка был выполнен в мельчайших деталях. Я знала, что художник работал над ним несколько дней и к концу фестиваля его уже не будет.
– Questo è magnifico![91] – сказал Марчеллино.
– Это невероятно, – подхватила я.
– Это чертовски круто, – кивнул Джейсон.
Маленькая девочка, на вид лет четырех, в прелестном белом платьице, с венком из голубых дельфиниумов и гипсофил на медового цвета кудряшках, с голубыми и белыми ленточками, подошла ко мне с цветком. Это была роза, идеальная розовая роза. Она робко протянула ее мне, а потом убежала и спряталась за маминой юбкой. Я поднесла цветок к носу и обратилась к ней: “Grazie, bambina[92]”.
И так продолжалось с каждой остановкой, которую мы делали, чтобы оценить сложные произведения искусства из цветочных лепестков, выложенные посреди улицы: маленькие дети подходили и дарили мне по цветку. Я была совершенно ими очарована, а когда мы достигли большого фонтана в центре деревни, в руках у меня был уже целый букет.
Центр деревни состоял из трехэтажных каменных зданий, в которых на первых этажах располагался местный малый бизнес, а на верхних – жилые помещения. Здесь были все обычные магазины: бакалейная лавка, булочная, мясная лавка, кожгалантерея, аптека, скобяная лавка – и даже небольшая библиотека, притаившаяся в угловом здании. В дальнем конце главной дороги стояла огромная церковь, к которой примыкало кладбище. Я гуляла на этом кладбище и была поражена, обнаружив надгробия, которым было несколько веков, с выцветшими эпитафиями, покрытыми лишайником.
Вместе мы трое попробовали из еды все, что только попадалось на пути, начиная с arancini di riso – жареных рисовых шариков – и заканчивая zeppole – пончиками без дырочки. Конечно, мы пили кьянти, смотрели, как люди танцуют перед уличными музыкантами, поглазели на мимов, жонглеров и пародистов. Это был идеальный, прекрасный, удивительный день, который перешел в великолепный вечер.
Сделав круг, мы опять остановились у фонтана в центре деревни. Это была подсвеченная с разных сторон скульптура в натуральную величину – почти полностью обнаженная пара, слившаяся в страстном объятии. Художественная драпировка не оставляла простора воображению. Двое смотрели друг другу в глаза, и казалось, что они вот-вот поцелуются, но за спиной у женщины был кинжал.
– La tragica luna di miele, трагический медовый месяц, – сказал Марчеллино, когда мы остановились, чтобы рассмотреть скульптуру.
– То есть жили они не «долго и счастливо»? – спросил Джейсон.
– Нет. История гласит, что Данте влюбился в Франческу, и хотя она сказала ему, что не выйдет за него замуж, он пошел к ее отцу и получил разрешение жениться на ней в обмен на стадо овец. В первую брачную ночь она поклялась убить Данте и себя, прежде чем подчинится мужчине, которого не любит.
– Мне кажется, это перебор, – сказал Джейсон. – Если бы она сказала парню: «Я просто не так уж сильно в тебя влюблена», колоть бы никого не пришлось.
Марчеллино рассмеялся и хлопнул Джейсона по плечу, чуть не отправив его в фонтан.
– Согласен, друг мой, колоть никого не надо.
Будучи единственной присутствующей женщиной, я надеялась, что они не имели в виду меня. Разве похоже, что у меня проблемы с колющими предметами?
– Марчеллино! – навстречу нам спешила молодая и красивая девушка, которая бросила в мою сторону взгляд, полный негодования, а затем быстро заговорившая по-итальянски.
Джейсон повернулся ко мне:
– Черт побери, он мне нравится.
– Он не может не нравиться, – согласилась я и посмотрела на свои цветы, выглядевшие поникшими после такого долгого дня, несмотря на мокрую ткань, в которую я их завернула.
– Он красивый, – произнес Джейсон.
– И обаятельный, – добавила я.
– Успешный.
– Добрый.
– У него хорошее чувство юмора.
– Он также очень умен и говорит на трех языках.
– Конечно, и, к тому же, не будем забывать, что у него есть замок, – сказал Джейсон. Он молча отвернулся, глядя на фонтан. – Думаю, здесь я тебя и оставлю, Мартин. Марчеллино явно тебе подходит. Надеюсь, ты будешь счастлива. Ты это заслужила.
Мое сердце остановилось. Мысль о том, что Джейсон уедет, разорвала его надвое. Две половинки, которые не могли функционировать по отдельности, оставляя меня оплакивать то, что могло бы случиться, если бы у меня хватило смелости дотронуться до Джейсона. Я пыталась, но страх удерживал меня на месте, я не могла ни говорить, ни двигаться.
– А как же Северин? – спросила я наконец. Работа… я всегда могла сослаться на работу. – Он может приехать в любое время.
Джейсон повернулся и посмотрел на меня. Прядь непослушных темных волос упала ему на лоб, придавая ему мальчишескую привлекательность.
– Для этого я тебе не нужен. Вся сделка держалась лишь на тебе с самого начала.
Джейсон поднял руку, словно хотел дотронуться до меня, но тут же опустил ее. Он выглядел смирившимся, как будто старался изо всех сил, но потерпел неудачу и теперь должен был принять потерю. Как и тогда, когда он рассказал мне о Джесс, я почувствовала физическую боль, глядя на его страдания. Я не могла этого вынести. Я отвернулась и уставилась на фонтан, затем прочистила горло, пока не почувствовала, что он смотрит на меня.
– Жаль, что мы с Марчеллино решили остаться просто друзьями, – сказала я.
Джейсон замер. Так тихо, что я даже не была уверена, дышит ли он. Его голос, когда он заговорил, был хриплым:
– Повтори еще раз, Мартин.
Я повернулась к нему лицом, глядя на него поверх цветов в моих руках.
– Мы с ним просто друзья.
Его серые глаза вспыхнули. В следующее мгновение он схватил меня за свободную руку и потащил прочь от фонтана, Марчеллино и фестиваля.
– Извини, – бросил он через плечо Марчеллино, – но мы должны поставить эти цветы в вазу, прежде чем они умрут.
Я увидела, как дернулся рот Марчеллино, и улыбнулась ему. Он ободряюще кивнул мне и протянул руку красивой девушке, стоявшей рядом с ним. Очевидно, что с Марчеллино все будет в порядке.
Мы проскользнули мимо темных витрин магазинов на окраину деревни. Огни фестиваля, музыка, смех и запах еды исчезли, когда мы оказались на темной и пустынной грунтовой дороге.
Я направилась в сторону виноградника, но Джейсон остановил меня. Он повернул меня лицом к себе, обхватил мое лицо ладонями, а затем прижался губами к моим в поцелуе, которого я, казалось, ждала несколько дней. Он прикусил мою верхнюю губу, слегка скользнул языком по нижней и прижался своими губами к моим так, как будто наши рты были созданы друг для друга.
Мне хотелось быть ближе, еще ближе, поэтому я бросила цветы и прижалась к нему. Его руки переместились на мои бедра, притягивая меня и удерживая на месте. Пока его губы ласкали мои, я поняла, что это был не просто поцелуй, а попытка заявить свои права. Когда мои губы приоткрылись в судорожном вздохе, его язык скользнул внутрь, лишая меня возможности думать или рассуждать. Его вкус, наш вкус, был разрушением старого и становлением чего-то нового. В нем было все.
– Потанцуй со мной, – сказал он, прерывая поцелуй, чтобы мы могли дышать.
Я удивленно подняла брови. Я изучала его лицо, чтобы определить, насколько он серьезен. Он так пристально смотрел на мой рот, что мое сердце бешено заколотилось в груди.
– Но здесь нет музыки!
– Когда ты рядом со мной, всегда звучит музыка, – возразил он. Затем начал напевать La vie en rose.
И я будто вновь оказалась с ним на Эйфелевой башне, слушая Эдит Пиаф, окруженная его теплом, покачиваясь в танце. Запах кардамона и мяты исходил от его кожи, пока мы танцевали, и я внезапно почувствовала, как все в моей жизни остановилось в этот момент. Это было уже слишком. Джейсон заставил меня чувствовать слишком много. Я отступила от него на шаг.
Впрочем, он не отпустил меня. Он шагнул еще ближе и обхватил мое лицо ладонями, наклонив его так, чтобы встретиться со мной взглядом. Его глаза были полны решимости, как будто он чувствовал, что я вот-вот убегу в панике, и он не собирался позволить этому случиться. Он прижал меня к себе. Поцелуй горел на моих губах, и любая мысль о побеге развеялась как дым.
Магия, которую я всегда чувствовала, когда Джейсон прикасался ко мне, эйфория, которая начиналась где-то низко и глубоко и трепетала во мне, снова появились, и я не могла игнорировать их, как и не могла прервать поцелуй. Вместо того чтобы оттолкнуть его, я вцепилась в его предплечья, словно боялась потерять равновесие и упасть на землю без его поддержки.
Мы целовались, целовались и целовались, пока его щетина не расцарапала мою кожу, а мои губы не распухли, и все, что я могла чувствовать, – был его вкус. Джейсон обхватил меня руками и держал, пока я прижималась к нему. Когда он прервал поцелуй, он не отпустил меня, а наклонился и прижался своим лбом к моему, пока мы судорожно пытались отдышаться.
– Я люблю тебя, – сказал он.
– Не надо…
– Слишком поздно, – он одарил меня своей кривой улыбкой, и это чуть не разбило мне сердце. – Я знаю, ты, наверное, думаешь, что еще слишком рано говорить о любви, но я должен, потому что это правда. Я понял это в первый раз, когда поцеловал тебя, и потом я уже точно знал это, когда ты уехала в Италию, потому что лишь в тот момент я почувствовал, что такое разбитое сердце. Я. ЛЮБЛЮ. ТЕБЯ.