Как и многие девушки, в юности она мечтала о настоящем Париже, о путешествиях по всему свету и, конечно, о счастливой любви. А поскольку у нее оказалась сильная генетическая наследственность, что проявлялось в целеустремленности и твердости характера, то и родным, и школьным друзьям было ясно: не останется девушка на всю жизнь на Ур а л е, иного она полета.
То ли по какому-то совпадению, а скорее подсознательно, кто-то из начальников областной системы образования решил направить в одну из школ Магнитогорска преподавателей французского языка, хотя в стране основной акцент делался на английский. И французский, кстати, Василькова учила с большим усердием, и он «в ответ» давался ей легко. Ну, а где французский в ходу, там и непременное фехтование, воспетое автором «Трех мушкетеров», кружившим головы многим поколениям юношей и девушек по всему свету.
Так что еще школьницей Аня сводила с ума одноклассников, которые приходили поболеть за нее на юношеские соревнования. Как же волнующе смотрелась на дорожке стройная девочка в белой курточке, коротких бриджах и белых гетрах, с рапирой в одной руке и маской в другой!
В Магнитогорске она поступила в университет и там, собственно, от однокурсников и однокурсниц получила прозвище – «парижанка». На первом же занятии физкультурой в университете она записалась в секцию фехтования – секция давала «зачет» автоматом, не нужно было сдавать бег и всякие другие виды физкультуры. В школе она «работала» на рапире, а здесь быстро перешла на эспадрон, как когда-то называлась спортивная сабля. И у нее стало получаться так здорово, что в январе первокурсница, по существу новичок, «прорубилась» на первенстве области в сборную, потом отправилась на чемпионат Урала, а дальше и на общероссийский турнир юниорок. Спортивные начальники поохали, что не заметили ее раньше, но оправдались тем, что не все таланты раскрываются в пятнадцать лет, надо и подождать иногда. Быстренько занесли девочку в список «перспективных» и, хотя с финансированием было туго, начали вызывать на сборы.
Все-таки остатки советской спортивной системы еще использовались теми, кто лучше соображал, как можно добиваться успехов и в нынешнее время. Быстро у Ани Васильковой появились новые знакомые, друзья-приятели из разных городов.
А дальше, как в сказке, появился шанс перевестись в Москву, комната в общежитии МГУ, возможность тренироваться у тренера, который подготовил немало чемпионов, начиная от бывшего Союза и кончая Олимпиадами. Она выбрала для себя факультет с весьма неясным названием – «политология». Политологов на телеэкранах мелькает много, но что это за наука, кажется, не знает никто, разве что кто-то из бывших философов догадывается.
Анна, в сущности, была обыкновенной девушкой, достаточно искренней в общении с парой-тройкой людей, которых считала своими близкими. В разговорах была раскованной, но не вульгарной. Стипендия, а главным образом помощь родителей, позволяли ей постепенно пополнять свой гардероб, в котором прослеживался «спортивный стиль» одежды: удобный, практичный, а какой-нибудь платочек или кофточка с вышивкой, добавляли в наряд пикантности. Она знала, что у нее красивые тренированные ноги и предпочитала джинсы, подчеркивавшие своим силуэтом как раз «боевую» линию бедра.
Благодаря острому уму, ей не требовалось быть угодливой или изворотливой. К этому надо добавить, что Аня оказалась весьма практичной, в глазах некоторых молодых людей это даже добавляло ей привлекательности. Спорт научил ее целеустремленности, организованности, а потому Аня не зацикливалась на мелких проблемах, а с серьезными разбиралась достаточно решительно. К тому же она следовала старинному принципу: «Слово – рубль, а молчок иной раз и десяти стоит». Словом, она была, как говорили раньше, натурой «цельной и здоровой».
1814 год. Париж, 20 июня.
… Андрею выпало дежурить в резиденции императора, но поскольку не в первый раз, то он к делу отнесся спокойно. Знал, что не всех посетителей стоит записывать в формуляр. Вернее, после определенного часа государю полагалась «личная жизнь». Но распоряжения никого не пускать к его императорскому величеству не было, а потому Андрей был начеку – иного посетителя запустишь, а потом окажется, что не тот и совсем некстати. Хорошо еще, что император был не в своего страшного батюшку – императора Павла. Тот, если что не так, сразу по этапу – в Сибирь, а то и засечь мог до смерти.
Неподалеку от стола дежурного офицера стоял стол личного секретаря государя, с которым можно было и посоветоваться, а если возникнет нужда, то секретарь и сам мог войти в кабинет Александра.
День близился к вечеру, поток посетителей прекратился, когда в приемную вошел граф Потоцкий в сопровождении красивой дамы в платье розового цвета в мелкую клеточку. Дама была выше среднего роста, крепкой на вид, но главное, что бросалось в глаза, ее чуть ли не огненно-рыжие пышные волосы. Цвет волос оттенял белизну тонкой кожи, на небольшом, чуть вздернутом носике были заметны несколько веснушек, что придавало лицу дополнительную пикантность.
Потоцкий назвал даму Эвелиной и что-то негромко сказал ей по-польски, пригласив на некоторое время присесть в приемной. Граф глянул на секретаря, который незамедлительно кивнул головой в знак согласия на незаданный вопрос, и Потоцкий прошел внутрь. Андрей с интересом глянул на Эвелину, она встретилась с ним взглядом и улыбнулась. На щеках ее появились очаровательные ямочки, а в зеленых глазах запрыгали чертики. Через несколько минут дверь открылась, и Потоцкий пригласил: «Пани Эвелина, прошу!» Через несколько минут вышел из кабинета он один, кивнул секретарю, затем кивнул Андрею и куда-то удалился.
Пришел новый дежурный офицер и занял место Андрея.
На следующий день молодые офицеры встретились в кафе на рю Сен Флорентин и, слово за слово, вспомнили о Потоцком и его протеже.
– Она пробыла у государя часа полтора, – улыбался сменивший Васильчикова офицер. – Вышла в слегка «взволнованном» платье, лицо, можно сказать, пылало, широко улыбалась, несколько удивленно посмотрела на наш стол. Видно, хотела тебя увидеть, – уколол он Андрея. – Но граф Потоцкий ее быстро увел. Государь был в прекрасном настроении, попросил, чтобы в саду англичане из гвардии играли марши.
– В свое время Юзек Понятовский привел к Наполеону Марию Валевскую, которая поначалу отказывала Бонапарту, а потом сдалась, – заметил Васильчиков. – Злые языки говорят, что она согласилась на интимное рандеву с французом «в интересах Польши». Потом в тех же интересах родила ребенка. Так Понятовский стал еще одним наполеоновским маршалом. Правда, справедливости ради надо сказать, что вояка он был лихой. Нас вот только очень не любил.
– Думаю, что Потоцкому ни ордена, ни нового титула, или звания не дадут за этот подвиг, – с улыбкой подхватил офицер. – Но, если она мне встретится, то не премину за ней поухаживать. Хороша полячка! Попробую хоть таким образом стать родственником государю!
– Смотри, дошутишься, отправят куда подальше! Только и радости будет, что воспоминания о паре прекрасных мгновений! – предостерег «родственника» Васильчиков.
Они знали, что государь при всей внешней благожелательности был еще и чрезвычайно злопамятен, так что осторожность не была бы лишней.
И молодые русские офицеры громко расхохотались, обратив на себя внимание других посетителей.
Москва, 2009 год.
– Знаешь, сын, какое управление в МИДе самое главное? – поинтересовался отец и сам же ответил на свой вопрос. – Историко-архивное. Вот, ты, например, историю Талейрана читал?
– Ну, кажется, читал! – неуверенно ответил Николай. – Какие-то афоризмы.
– Какие-то?! Вот ты известный кофеман. А знаешь, как он описывал хороший кофе? – откинувшись в кресле, отец прикрыл глаза и процитировал Талейрана по памяти: «Кофе должен быть горяч, как пекло, черен, как дьявол, чист как ангел и сладок, как любовь!» – Каково, а? – оценивал Виктор Андреевич произведенный эффект.
– Ну, да, образно. И вкусно! И чем он еще интересен? Двести лет почти уже прошло!
– Вкусно! А вот тем он и интересен, что два века прошло, и теперь многое можно судить с дистанции времени. А издалека лучше видно, – сел на своего конька опытный дипломат, имевший персональную теорию оценки событий. – Так вот, при всех авантюрах Талейрана с продажами секретов, он был очень умным политиком. Знал, кому и что продать так, чтобы, в итоге, история вершилась по его планам. При этом никогда не предавал интересы Франции. Он предвидел, а скорее, точно просчитывал грядущие события и выбирал себе наиболее перспективных партнеров. Недаром он три политические эпохи пережил, оставаясь при делах. А что деньги любил, так в этом князь Беневентский был не одинок. Коррупция началась не в начале девятнадцатого века, а когда завершится – так это никому неизвестно…
Сын был привычен к таким монологам отца. Они и на самом деле были порой очень интересны. Но сегодня было трудно даже предположить, к чему дело клонится. Николай предпочел не гадать и терпеливо дождаться, куда выведет рассказ.
– Я тут поинтересовался кое-чем в связи с 1814 годом. В свите нашего царя Александра Первого во время пребывания в Париже был князь Васильчиков, а его кузен, тоже, между прочим, Васильчиков – был штабным офицером. И есть некоторые бумаги поручика Васильчикова, из которых ясно, что он был, скорее всего, офицером связи, работавшим по поручениям генерала Чернышева с конфидентами. И при посольстве в Париже он был оставлен после того, как император Александр вернулся в Россию. Больше того, даже во время «ста дней Наполеона», Францию Васильчиков не покидал. Так что девочка твоя не столь проста, если смотреть ее генеалогическое древо за две сотни лет.
– Но она все-таки Василькова! – уточнил Николай.
– А, ерунда, опечатка в какой-то момент истории случилась, – отмахнулся отец. – Родовитая девочка. Думаю, у нее много интересных «ветвей» найдется.