«Ах, ты сволочь! Ты мне еще ножичком угрожаешь?» – охваченная гневом, подумала девушка. Наконец клапан открылся. Выхватить саблю – сверху лежала как раз сабля с черным клинком, – сделать полшага вперед и нанести рубящий удар по руке с ножом у Анны заняло около двух секунд. При этом она бесконтрольно выкрикнула: «А-а-а!», – как на дорожке, когда наносила удар сопернице.
От неожиданности и боли пятнистое лицо перекосилось, стилет упал на тротуар, налетчик схватился за руку. Он вопил со страшной силой, а клинок уже пошел влево, совершая замах для второго рубящего удара, теперь, наверное, по корпусу.
Парень кинулся бежать, выкрикивая на бегу какие-то ругательства по-арабски. Он был уверен, что у него сломана рука. Стилет остался валяться на тротуаре, но Анна лишь посмотрела вслед убегавшему парню. К ножу она не притронулась. Только пробормотала что-то на хорошем русском непечатном языке.
Возбуждение, в котором она была, стало спадать лишь в квартире.
– Господи, Николя, зачем ты уехал, с тобой никто бы ко мне не сунулся, а тут какие-то черные полезли!
Но быстро взяла себя в руки. Не будет же Николай рядом каждый божий день и час.
Около десяти вечера дежурный полицейский патруль приехал в участок, и сержант пошел к старшему по отделению. Он положил на стол целлофановый пакет со стилетом.
– Вот, нашли на тротуаре, – сказал он. – На Rue Sibuet.
– Кровь? – привычно поинтересовался старший.
– Рядом ничего, да и на стилете ничего.
– Так вот просто и валялся? – уже машинально спросил дежурный.
– Так и валялся. Может быть, отдать его на «пальчики» и посмотреть сводки за вечер?
– Вечер пока тихий. А пальцев здесь полно! Можно дать дежурной бригаде экспертов, если найдут знакомого, считай, повезло.
Дежурный позвонил экспертам, пара минут ушла на заполнение бланка на исследование, успели как раз к приходу розовощекого парня в штатском. «Стажер, наверное, – подумал сержант. – Пусть покопается, пусть опыта набирается».
Эксперт, уже с результатом своей работы, вернулся в отделение довольно скоро. В правой руке у него был стаканчик кофе из автомата, куда он ткнулся по пути, полагая, что минута значения не имеет, а в левой – голубенькая бумажка.
– Вот имя и адрес этого парня, который потерял эту игрушку. Так что теперь это ваше дело, можете попробовать его взять, пока он никуда не удрал.
Пара патрульных, прилепив синий фонарь на крышу машины, отъехала от участка, включив сирену. По делу ехали, а потому не смогли отказать себе в удовольствии попугать случайные парочки на бульварах. Через полчаса они вернулись, подталкивая перед собой того самого парня с землистым лицом. Правая рука у него была замотана тряпкой, он все еще постанывал, поглаживая ушибленное место. На столе уже лежало его, распечатанное из компьютерного архива, дело. Банальная история – наркоман, не первый раз в полиции.
– Твой? – поинтересовался, кивнув в сторону прозрачного пластикового пакета со стилетом, дежурный следователь, который прикинул, что дело будет несложным, а потому можно обойтись без помощников.
– Нет, не мой! Я его нашел на улице, смотрю, идет эта девушка. Я только хотел спросить, не знает ли она, кто его потерял? – начал «гнать» наглый малый, привыкший, что можно возражать. Мол, бедного арабского студента ни за что, ни про что, сцапали.
– И что?
– А она достала из сумки железный прут и хотела сломать мне руку. Теперь она распухла.
– У нас сегодня есть доктор или санитар? – крикнул следователь кому-то, смотревшему за перегородкой телевизор.
– Сейчас позовем! – ответили оттуда. – Пусть подождет.
Молоденький санитар, видимо, из подрабатывающих по вечерам студентов, без церемоний взял руку «страдальца», ножницами разрезал тряпку, собрался резать и рукав куртки, но малый поспешил стащить ее сам.
– Эй, осторожнее! Знаешь, сколько она стоит?
– Двадцать евро на субботней распродаже? – иронически хмыкнул санитар. – Ох, прости, приятель! Неужели это настоящий Карден?!
– Ого! – удивился он, осмотрев руку. – Чем это тебя так отделали?
– Хулиганка железным прутом хотела мне руку сломать! – едва не плакал «пострадавший».
Санитар еще раз посмотрел на распухшую руку, поводил пальцем вокруг красного огромного кровоподтека, но не стал давить на него, парень уже был готов грохнуться в обморок.
– Сломать она ничего не сломала, пруток, видно, был тонкий, но болеть будет, – утешил санитар. – Сейчас помажу на всякий случай.
– А теперь говори правду: ни с того, ни с сего у женщины оказался железный прут, и она на тебя напала? – следователь был достаточно опытен, чтобы раскусить парня сразу же. С ним было все ясно, но вот женщина, разгуливающая с железным прутом по улицам, это уже может быть опасно. Не дай бог, какая-нибудь маньячка. Следователь ни секунды не жалел наркомана, но ему захотелось разобраться в истории.
Парень, видимо, рассчитывал, что следователь полный идиот, и поверит его болтовне. Он начал плести, что хотел предложить девушке купить у него только что найденный нож, думал, что это просто какой-то кусок дерева. А тут, когда он взял его в руки и случайно нажал на какую-то кнопку, выскочило лезвие! Она вроде бы согласилась, полезла в сумку за деньгами, а потом выхватила железный прут и ударила им по руке.
Следователю захотелось хорошенько врезать задержанному по физиономии, но недавно их в очередной раз инструктировали быть особенно аккуратными при работе с иммигрантами из Северной Африки.
«Все ясно, попытка вооруженного ограбления, но дама оказалась не промах, жаль только, как ее найти, мы не знаем», – думал про себя полицейский. – А без нее дело не получится. Этого подонка, конечно, стоит подержать в камере денек-другой, вдруг еще что-то на него всплывет?»
– Какая у нее была сумка? – поинтересовался на всякий случай следователь, вдруг пригодится и эта информация.
– Большая, из грубой ткани, темно-синяя, в таких гитары иногда носят, – с готовностью уточнил парень, понимая, что так он хоть немного отведет от себя лишние подозрения. Крови на нем не было, статью «разбой» ему не предъявят.
Следователь записал «гитаристка», но прекрасно понимал, что такой информации крайне мало, чтобы можно было на что-то рассчитывать.
1814 год. Париж, 28 декабря.
– Кажется, вам невероятно повезло – я представлю вас маркизу Лафайету, тому самому, теперешнему пэру Франции, – сообщил, оглядев наполнявшуюся гостиную, посол Андрею Васильчикову. – Знаете, как на самом деле зовут маркиза?
– Жильбер! – уверенно произнес Андрей.
– Верно! – согласился посол. – Но постарайтесь не забыть все его имена: Мари-Жозеф-Поль-Ив-Рош-Жильбер дю Мотье, маркиз де Лафайет. Хорошая тренировка для памяти.
Дальнейшее представление не требовалось – Андрей много слышал о крайне неординарном маркизе, у которого был уникальный талант – действовать и поступать по своему разумению. Он был представителем дворянства в собрании Генеральных Штатов. И хотя и был дворянином, но стоял за совмещение сословий. При этом оказался либералом, но сохранявшим дворянские традиции – это было, кажется, единственным противоречием в его взглядах. На маркиза сильно подействовало пребывание в Америке, куда он отправился тайно, и где скоро стал национальным героем. Его не любили ни в одном «лагере» – с одной стороны, маркиз своими идеями вызвал неприязнь к себе у короля и королевы, а с другой – Марат открыто требовал его повесить. Но он пережил и тех, и других – король нашел свой конец на гильотине, а Марат – от кинжала.
Теперь маркиз часто вояжировал из Франции в Америку и обратно, встретиться с ним в Париже было редкостью, а потому упустить шанс хотя бы перемолвиться несколькими фразами со столь неординарным человеком, было просто непростительно.
Когда посол представил Андрея маркизу, тот посмотрел на молодого человека с явным интересом. И на Андрея он произвел впечатление – высокий лоб, прямой нос, сухопарый, безукоризненно одетый, энергичный, несмотря на то, что ему было уже под шестьдесят лет, сохранивший высокие манеры.
Они обменялись несколькими общими фразами и, хотя это и оказалось отклонением от традиций и правил этикета, Андрей вдруг решился задать депутату Франции вопрос, над которым тот наверняка размышлял и который волновал многих: каким он видит будущее устройство Европы?
– Вас интересует мой взгляд на весь мир? – с интересом переспросил Лафайет, у которого во взоре появилась искра.
Потом он еще раз оценивающе глянул на смелого русского и с улыбкой произнес короткую фразу: «Смотрите на Америку, будущее – там!».
Они поговорили еще немного, и Васильчиков неожиданно для себя счел возможным сказать, что он был на кладбище на улице Пикпюс.
– Что вас туда привело? – молниеносно встрепенулся Лафайет.
– Желание воздать должное памяти невинных жертв террора.
– У меня там покоятся родственники со стороны жены. Семья Ноаллис. Хотя я и воевал, но у меня вызывает отвращение любое насилие. Когда-то я составлял декларацию прав человека и гражданина, это было еще в 1787 году, но ее отвергли, а у меня были большие проблемы. Но все равно они придут к этому.
Андрей вспомнил, что Лафайет оказался человеком огромной личной смелости – он, будучи в опале, осмелился написать письмо Наполеону, протестуя против восстановления единоличной власти…
– Вы – интересный молодой человек, – прощаясь, а точнее, давая понять, что их беседа завершена, с некоторой доверительностью сказал Лафайет. – Я принял для себя важное решение на будущее, которое, надеюсь, настанет не скоро – меня похоронят в американской земле, но в Париже, рядом с Адриенной. Ее воля – быть похороненной рядом с ее родными, жертвами революционного террора. А моя воля – быть рядом с ней.
После, проезжая по улице Риволи мимо дома 202, известного особняка де Ноаллис, Андрей всегда мысленно отдавал салют маркизу, оставившему у него невероятно глубокое впечатление…