При этом вопросе Васильчиков указал на несколько страниц, остававшихся на столе.
– Я недолго был в России, но снова там оказаться не хочу. Я знаю несколько слов, но читать на вашем языке не могу.
– Жаль, что не можете читать, мои путевые заметки могут быть вам интересны, и я был бы вам благодарен за замечания, – спокойно произнес Андрей, который был полным хозяином положения. – Что мы будем делать теперь? Звать полицейских?
– Развяжите меня! Я не нападу на вас, да вы и сильнее меня. Зачем вы приехали сюда? – француз обретал некоторую уверенность.
– Не ради знакомства с вами. Хотя… Что вы хотели найти в моих бумагах? Говорите правду, это может быть вам даже выгодно. Хотите подумать – подумайте. Сегодня я никуда не тороплюсь.
И Андрей начал вновь изучать, во что был одет шпион. Судя по костюму, достаток у него весьма скромный, а муниципальная треуголка говорила, что он занимает какую-то небольшую должность. Скорее всего, нуждается в деньгах.
– Хорошо, – начал говорить француз. – Мои друзья, которые бывают на острове, просили меня узнать, будут ли рады здесь их возвращению. Мы понесли большие потери, но теперь хотим вернуть свое, нам не нужна Европа. Наши люди хотят вернуть Франции славу, хотят наказать тех, кто ее предал.
«Господи, вот кого судьба мне подослала, кажется это человек самого Наполеона! – изумился Андрей, не подав виду. – Талейран много чего сообщил нам за деньги, а что может этот человек?»
– Другими словами, вы готовите возвращение Императора. Когда? С кем он вернется?
– Это очень ценная информация! – намекнул француз.
– Хорошо. Сейчас я вас развяжу. И вот вам бумага, пишите все, что знаете. Обстоятельно, вам пока что торопиться тоже как-то не к лицу. Потом я посмотрю, насколько то, что вы сочините, представляет для меня интерес.
– Я ничего не сочиняю! – возмутился француз. – Я истинный патриот Франции!
– Ну, если вы полагаете, что истинный патриотизм вообще стоит денег, за него я дам вам хорошую цену! Пишите! – «обнадежил» его Васильчиков.
В Париж из Тулона Андрей возвращался с письмом от нашедшегося, в конце концов, конфидента, но, главное, с новым и весьма ценным, завербованным агентом.
Из информации, которая поступила к Васильчикову от завербованного француза, сформировалась довольно четкая картина. Из-за близости острова к континенту, верные Наполеону люди регулярно поставляли императору информацию о том, что в действительности происходит во Франции. Остальные державы – Австрия, Пруссия и Россия его интересовали в меньшей степени.
Население недовольно приходом Бурбонов, хотя король и не увлекался репрессиями, больше того, Людовик XVIII не стал менять системы управления, сохранив и «кодекс Наполеона», и суд, и армию. Но на значительные посты назначали бывших эмигрантов, которые ни дела не знали, ни страны не понимали.
Крестьян больше всего волновало, что у них отберут землю – самую большую ценность. Вполне возможно, что слухи об этом распространяли не без ведома Императора. И хотя орден Почетного легиона сохранился, но трехцветное боевое знамя было заменено на белое королевское. Естественно, у заслуженных ветеранов Великой армии все это вызвало неудовольствие. Батальон старой гвардии, те самые «старые ворчуны», скучал на Эльбе, но был готов в любой момент выполнить приказ Императора, в груди которого билось беспокойное сердце, а размышления сводились к одному – он должен найти достойный ответ превратностям судьбы.
Но сводилось все к тому, что он неизбежно будет воевать. Впрочем, он и не представлял себе иной жизни.
Париж. 2009 год.
– Ребята, а у меня же для вас специальный подарок! – загадочно улыбнулся Володя и полез в свою сумку. Правда, сначала он достал пластмассовую коробку, в которой была масса самых разнообразных таблеток и в обычных блистерах, и в пластмассовых баночках. К счастью, там не было ампул и шприцев – этих сигналов о серьезности положения. Наконец он извлек толстенную книгу.
– Помните, как во времена Советского Союза говорили – книга лучший подарок? Вот мне это и засело в голову на все времена. А так как я хочу, чтобы вы ели с удовольствием и вкусно, то дарю вам вот это!
На обложке был портрет Александра Дюма, репродукция, вероятнее всего, какой-то французской картины и вытисненное золотом название – «Большой кулинарный словарь».
– Супер! – оценил книгу Николай. – Я еще два года назад слышал от отца, что его коллега по министерству работает над гениальным кулинарным произведением Дюма. И вот – такой подарок! Знаешь, Вова, а ведь книга действительно – лучший подарок. Особенно такая.
– Если вы рассчитываете, что я буду каждый день жить по этой книге, то ошибаетесь! – возмутилась Анна. – Мы, фехтовальщики, ценим Дюма за романтизм. За Атоса, Портоса, Арамиса и Д’Артаньяна. Хотя вкусно поесть, честно признаюсь, я совсем не против.
– Я вот уже перелистал пару страниц и сразу нашел, что один из лучших фехтовальщиков Франции, а заодно и королевский шут – дворянин, блестяще образованный, остроумный, был также любителем хорошо поесть, а заодно и большим знатоком кулинарии, – вступился за друга Николай.
– И теперь я должна устремиться на кухню к плите? – с некоторым вызовом возразила Анна.
– Ребята, ребята, брейк! Конечно, нет! – сразу же откликнулся Володя. – Но все-таки перелистай несколько страниц, вдруг на тебя снизойдет кулинарное вдохновение? А иначе отправимся в ресторан.
Николай наугад еще раз открыл толстенный том и сразу попал на букву «О».
– Вот! Обед. Читаю: «Ежедневное основополагающее действо, достойно осуществить которое могут только просвещенные люди, – начал он декламировать с явным удовольствием. – Поскольку за обедом недостаточно просто поглощать пищу, необходимо еще и вести веселую, искреннюю и непринужденную беседу».
– Классик, он и есть классик! – восхитился Володя.
«Беседа должна искриться вместе с рубинами сладких вин, обретать пленительное очарование вместе со сладкими десертами и достигать глубины за кофе», – продолжил чтение Николай.
– Все, завтра идем в ресторан, не будем Аню терроризировать! – изрек приговор Володя.
Париж-Цюрих. 2009 год.
Но на завтра, и на следующий день в ресторан они так и не выбрались. Николая срочно вызвали в Швейцарию, в ЦЕРН.
В аэропорт он приехал загодя. В ожидании посадки, до которой оставалось почти полтора часа, решил выпить кофе. Неподалеку за двумя сдвинутыми столами расположилась шумная компания рослых парней. Как ему показалось, соотечественников. Так оно и оказалось. Наши баскетболисты ждали посадки на рейс до Копенгагена. Главным рассказчиком у них выступал то ли менеджер, то ли доктор команды. Те, кто постарше, называли его Валера, кто был моложе – Валерий Николаевич. Валера улыбался, вспоминая поездки команды в семидесятые годы, когда и сам был молод, и порядки были иными.
– Копенгаген – городишко скучный, – рассказывал он. – Разве что на электричке в Швецию через пролив съездить, посмотреть как океанские корабли внизу идут. Из примечательных музеев там только музей эротики. Такие экспонаты выставлены! Но вот у нас была история достойная этого музея, только в Аргентине.
– Сами понимаете, все мы с собой «в зарубежку» везли консервы и обязательно сухую колбасу, – рассказывал Валерий. – Так что выражение – «обед-консерватория» никакого отношения к музыке не имел. Обедали консервами.
При этих словах кто-то даже расхохотался.
– Но вот, прямо-таки специально против нас, несколько стран ввели суровые законы – не пропускать через таможню мясные продукты. Свирепствовали американцы – как мы попадали в таможенную зону, так сразу все чемоданы на большие специальные столы с дырками, и ну, шмонать. Как находили колбасятину, так ее сразу в дыру, без звука. Ну, а потом начали злобствовать и латиноамериканцы.
– И вот в Аргентине, кажется в Буэнос-Айресе, в аэропорту перед посадкой пассажиров попросту обыскивали, проводя руками по штанам и юбкам, три человека – два мужика и молодая женщина. Какие-то сумки они выворачивали и потом пассажиры мучились, пытаясь уложить все обратно, а иногда и пропускали, не глядя.
«Валер, ну и куда мне колбасу деть, она у меня в сумку не умещается?» – спросил меня Степа, помните его? Он крайнего играл, рост у него был за два метра? А мы стояли кучкой примерно в пяти-семи метрах от первого проверяющего. До него в очереди было еще человека четыре.
– Да сунь ты ее под ремень, в штаны и дело с концом! – посоветовал я ему, а чтобы он не раздумывал, сам решительно поднял рубашку-размахайку и проделал этот старый трюк.
Наш Степа «достался» женщине. И вот присела она на корточки и, постепенно выпрямляясь, повела руками по штанам. От щиколоток вдоль икр вверх, и вдруг наткнулась левой рукой где-то чуть выше колена, на проступавший конец палки сырокопченой колбасы. Она замерла, произнесла неразборчиво какую-то фразу и смотрит вверх. А оттуда с почти двухметровой высоты вниз на нее смотрит наш Степа.
Она сидит и лепечет: «О, mon dieu! О, mon dieu!» Бога, короче, вспоминает. Степа оглянулся на меня – мол, что делать?! Я от смеха давлюсь и глазами ему показываю: давай вперед, ты всю толпу держишь!
Степа хватает пакеты с консервами – к женщине идут двое ее коллег. Она им что-то шепчет, они хохочут, глядя на Степу. Один дружелюбно хлопает его где-то в районе талии – мол, давай, проходи!
– Валер, с чего это она? – спросил меня Степа уже на выходе на посадку.
– Чудила, ты прикинь, какой длины палка колбасятины, что у тебя в штанах болтается? Да любая баба затряслась бы на ее месте!
Баскетболисты громко заржали, кто-то начал на них оглядываться.
Николай, живо представив себе картину в буэнос-айресском аэропорту, смеялся вместе с парнями.
Объявили посадку на Копенгаген, парни поднялись и небольшой группой «гулливеров» направились к «воротам» 28.