Так что квартиру для Мура вполне мог снять, скажем, Муля Гуревич. И он в самом деле собирался помочь мальчику с жильем. В хлопотах ему помогала и Елизавета Яковлевна Эфрон. Оба рассчитывали заручиться здесь помощью Алексея Толстого.
ИЗ ПИСЬМА САМУИЛА ГУРЕВИЧА АРИАДНЕ ЭФРОН, 12 июня 1943 года: Во вторник, 15-го, [Елизавета Яковлевна] сообщит мне об итоге своего визита (предстоящего) к Толстым по поводу квартирного устройства Мурзила. У меня на этот счет также есть кое-какие планы, которые постараюсь осуществить.12281229
О результатах этого визита неизвестно. По крайней мере, сразу найти жилье для Мура не удалось. Но вполне вероятно, что проблему сумели решить в ноябре или декабре 1943-го.
Еще одна версия – новая работа Мура. В Радиокомитете Мур продержался совсем недолго, но всё же у него должны были появиться какие-то деньги. Быть может, их хватило, чтобы снять небольшую комнату в коммуналке?
Если бы я писал не документальный, а бульварный роман, то предпочел бы другую версию. Мур всегда мечтал о связи с умной, красивой, опытной и обеспеченной женщиной. На эту роль идеально подходила Людмила Толстая. В 1942-м в Ташкенте Мур часто бывал у Толстых. Хозяйка дома ему явно нравилась. “Законченный тип светской женщины представляет Людмила Ильинична: элегантна, энергична, надушена, автомобиль, прекрасный французский язык, изучает английский, листает альбомы Сезанна и умеет удивительно увлекательно говорить о страшно пустых вещах”, – писал Мур сестре.1230 Людмила Толстая, как мы помним, заботилась о Муре, помогала и вообще была к нему расположена. Алексей Николаевич уже немолод, весь 1944 год он будет тяжело болеть, а Людмиле тридцать шесть – тридцать семь лет. Для дамы, не знавшей лишений и физического труда, это был расцвет женственности и красоты. А Мур – красивый мальчик, в которого влюблялись и молоденькие девушки. Наверное, он мог быть интересен Людмиле Ильиничне. Другая богатая дама на ее месте сняла бы мальчику квартиру неподалеку. Кстати, от дома Толстых на Спиридоновке до Большого Козихинского всего пятнадцать минут пешком. Впрочем, у Толстой была своя машина.
Наводит на мысли и загадочный разрыв Мура с Толстыми. Два года он дружил с ними, Алексей Николаевич помог Муру поступить в институт, даже подарил ему папку из-под рукописи “Хождения по мукам”. Имя Толстых часто мелькало в дневнике и письмах Мура. Но уже в его фронтовых письмах Толстые не упоминаются. Это странно, и вот почему. Мур добивался освобождения от службы в армии и просил родных (тетю), друзей (Мулю) и даже недавних знакомых (архитектор Буров) помочь ему. А вот Толстых он не упоминает вовсе. Хотя если кто-то из его окружения и был столь влиятелен, чтобы в разгар войны освободить призывника от фронта, так это именно Алексей Толстой. Что тут можно нафантазировать! Адюльтер, подозрения мужа, разрыв, тщательно замаскированный скандал… Но ничего этого, по всей видимости, не было. Письма Людмилы Ильиничны к Муру подчеркнуто вежливые, уважительные, даже теплые. Но ни разу она не переходит грани. Никаких фамильярностей, никаких намеков. Она и обращается к нему по имени-отчеству: “Георгий Сергеевич”. И он называет ее “Людмилой Ильиничной”.
Отношения Мура с ней лишены сексуальной подоплеки. Более того, он весьма прагматичен в своих рассуждениях: “Людмила Ильинична должна мне помочь”; “Жена А.Н.Толстого – премилый человек”, “она во многом помогла мне в Ташкенте”.1231
Приятная собеседница и в лучшем случае покровитель (в пределах разумного), но не более.
И еще одна тайна
Последняя версия – Мур мог переехать к своей девушке, если у него, конечно, была девушка. В сущности, об отношениях Мура с женщинами в эти его последние и очень “темные” московские месяцы почти ничего не известно. Впрочем, нет. Определенно известно, что девушка у Мура была. И позже она будет писать Георгию на фронт и ждать его возвращения. И он будет ей отвечать. Но как звали эту девушку? И жила ли она тогда в Москве?
Нора Лапидус ничего не рассказала об этом, и мы не знаем, зашел ли их с Муром роман так далеко, что они могли, скажем, снять вместе комнату.
С Валей Предатько Мур простился еще в октябре 1941-го. В феврале 1942-го он отправил ей маленькое, небрежно написанное письмо. Валя в ответном письме высказала ему всё, что думала: “Неправда ли, очень мило? Человек перед отъездом звонит, говорит, что будет писать. <…> «Вы уж не сомневайтесь во мне». <…> И так ты уехал. А обещание писать осталось лишь обещанием”.1232 Но к концу письма Валя уже просит Мура писать ей, просит настойчиво. И обязательно прислать ей фотографию. Валя называла Мура “другом” и подписалась: “Твой друг Валя”. Хотя из письма ясно, что это не обычная дружба.
Прислал ей Мур фотографию или нет, но переписку с Валей он продолжал еще очень долго – год, а может быть, и больше. Письма эти или не сохранились, или до сих пор не найдены. Только отзвуки некоторых писем иногда заметны в дневнике или в письмах Мура к другим людям. 25 мая 1942 года в письме тете Лиле он называет Валю “моей московской экс-Дульцинеей, премилой девушкой”. Премилой, но все-таки с приставкой “экс”…
Осенью 1942-го Валю мобилизовали на трудовой фронт. Вернулась она в Москву только в начале 1943-го и 19 января отправила Муру телеграмму, пообещав выслать денег. “Очень хорошо, – заметил Мур, – а то я уже махнул рукой и думал, что Валя отвернулась от меня после «разоблачительного» письма”.1233 Что за разоблачительное письмо и что за размолвка произошла между ними? Но явно не разрыв: Валя прислала Муру 500 рублей. Сумма немаленькая для девушки, только что вернувшейся после мобилизации.
Чувства Вали, кажется, не остыли и зимой 1943-го.
ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА, 29 января 1943 года:
Сегодня получил открытку от Лили от 16/I; пишет, что звонила ей Валя, вернувшаяся из мобилизации на трудфронте; она пробыла там 4 месяца (долго, чорт возьми!); беспокоилась обо мне; к Лиле, по словам последней, однако, не зашла.
Значит, Валя не только беспокоилась о Муре, но и знала адрес его тети, иногда бывала у нее. А Мура занимает в это время вот что: “Деньги должны быть от 3-х источников, не считая Мули: Лиля, Валя, Аля. Надо купить плитку, учебники, нужны деньги на обеды в Союзе (достал-таки 2-ю карточку), на хлеб, надо что-то выплатить хозяйке, надо купить кофе, надо выплатить долги, уплатить за квартиру…”1234
Ни малейших любовных переживаний. Он признавался, что прежде, в Москве, 95 % его времени было занято мыслями о женщинах. А теперь для голодного человека жирный и вкусный узбекский плов, наваристый русский суп или простые макароны куда соблазнительнее самой роскошной женщины.
“Желание сверлит, как чорт”. Это сказано в довоенной Москве.
“Но как дьявольски хочется макарон!” А это уже Ташкент января 1943-го.
Между тем в Ташкенте Мур пользовался не меньшим успехом у девушек, чем в Москве и Чистополе. Эдуард Бабаев вспоминал о девушке, влюбленной в Мура: “…«светлокудрая богиня», претендовавшая на роль Калипсо, державшей в своем плену на острове странника Одиссея”. Однажды поздним вечером, после киносеанса, эта “богиня” пошла вместе с Муром по улице. Она надеялась, что Мур ее проводит. Некоторое время им было по пути. Но, поравнявшись со своим домом, Мур поднялся к себе в каморку. “А бедная Калипсо, не понимая того, что произошло, осталась ждать его у подъезда до самого рассвета”.1235
Впрочем, в июле 1943-го Мур влюбится. Второй раз в жизни. Девушка была старше Мура (года двадцать три или двадцать четыре), хороша собой. По местным понятиям, не бедна. По крайней мере, не нуждалась так, как Мур. У нее было достаточно свободного времени, чтобы учить французский язык. Вот ей и порекомендовали Мура. Занималась она “драматургией, театром”. Раиса училась на режиссерском факультете Московского театрального института.1236 В круг ее знакомств входили “одесские спекулянты” и “шепелявые режиссеры”, “вся эта богема без культуры”.1237 Но это Мур заметит месяца через полтора, когда попытается разлюбить свою Раю, Раису. Это имя ему тоже не нравилось, а вот девушка показалась красивой, обаятельной, умной, изящной, тонкой. “Моя Рая”, – пишет Мур: “…пепельная блондинка, глаза у нее миндалевидные и желтые, что редкость, и немножко близорукие, что им придает дополнительное очарование”.1238 Литературоведы Елена Коркина, Вероника Лосская и Алина Попова предположили, что Рая из дневников Мура – эта некая Раиса Гинзбург.
“Учу французскому? – Бесспорно. Но еще больше учу Франции, Европе”1239, – писал о ней Мур. Так он два года назад пытался “воспитывать” и Валю, приближать к образу идеальной, в его представлениях, женщины. Рядом с Раей Мур на время забывал даже о голоде. Это уже нечто необычное, небывалое для Мура. В это же время он начинает писать любовные стихи.
И страданий конца я не жду;
И болезни конец не предвижу…
Про тебя я забыть не могу,
Потому что тебя я всё вижу,
Неизменно и пылко люблю…1240
Недели через три у Мура начинаются первые сомнения. Рая “слишком опустошена, чрезвычайно нездорова; ну а мне нужна такая женщина, которая «дополняла» бы меня своим здоровьем”1241, – рассуждает он. К тому же Мура отталкивал окружавший Раю “смрадно-эстрадный мир”. Но такие сомнения обычны для влюбленного, они были и во время романа с Валей.
О чувствах самой Раисы судить трудно. Но однажды, не прошло и месяца с начала их знакомства, она позвонила Муру и сообщила, что “ввиду чрезвычайной беготни и неопределенности дневного распорядка наши занятия прекращаются”. И попросила Мура, который уже получил московский пропуск: пусть он передаст в Москву ее письма. А еще поможет ей самой выбраться в Москву. “Так я вам нужен только для писем? Вы чуть-чуть слишком циничны”