— Отец! — в отчаянии воскликнул он.
— Вам надо умереть!
— Я глубоко раскаиваюсь в содеянном!
— Слишком поздно!.. Вы слышите?! Они уже ломятся в дверь!
— Я искуплю все свои поступки!
— Они сейчас войдут! Стало быть, мне придется самому вас убить?
— Пощадите меня!
— Дверь уже поддается!.. Ты сам этого хотел!..
И граф приставил дуло своего пистолета к груди Флорестана.
Шум, доносившийся в гостиную, и в самом деле говорил о том, что дверь в кабинет продержится недолго.
Виконт понял, что погиб.
Но внезапно отчаянное решение промелькнуло у него в голове; он больше не вырывался из рук отца и сказал ему с показной твердостью и решимостью:
— Вы правы, отец… дайте мне ваш пистолет. Я достаточно обесчестил свое имя, жизнь, которая ждет меня впереди, действительно ужасна, нет смысла бороться за нее. Давайте пистолет. И вы увидите, трус ли я или нет. — Он протянул руку за пистолетом. — Но скажите, по крайней мере, хоть одно слово, одно слово утешения, жалости, скажите мне его на прощанье, — прибавил Флорестан.
Дрожащие губы, бледность, искаженное отчаянием лицо — все выдавало ужасное волнение, владевшее в эту минуту виконтом.
«А что, если он все-таки мой сын?! — со страхом подумал граф, не решаясь передать пистолет Флорестану. — Но, если это мой сын, я тем меньше должен колебаться перед тем, как принести его в жертву».
Дверь в кабинет теперь непрерывно трещала, не оставалось сомнений, что она вот-вот будет взломана.
— Отец… они сейчас войдут… О, теперь я наконец понимаю, что смерть для меня — благодеяние… Спасибо… спасибо… но протяните мне хотя бы руку и простите меня.
Несмотря на всю свою твердость, граф невольно содрогнулся и сказал взволнованным голосом:
— Я вас прощаю.
— Отец… дверь сейчас распахнется… ступайте к ним навстречу… пусть, по крайней мере, на вас не падет подозрение… А потом если они войдут сюда, то помешают мне покончить с собой… Прощайте…
В соседней комнате послышались шаги нескольких человек.
Флорестан приставил к груди дуло пистолета.
Выстрел раздался в то самое мгновение, когда граф, стремясь избежать ужасного зрелища, отвернулся и бросился вон из гостиной; обе половины портьеры сошлись за ним.
При звуке выстрела, при виде смертельно бледного и совершенно потерянного графа, полицейский комиссар замер на месте и жестом запретил своим помощникам переступать порог гостиной.
Предупрежденный Буайе о том, что виконт заперся в кабинете с отцом, полицейский чиновник все понял и с уважение отнесся к огромному горю старика.
— Умер!!! — с болью воскликнул граф, закрывая лицо руками — Умер!!! — повторил он в изнеможении. — Но это было необходимо, лучше смерть чем позор… И все-таки это ужасно!
— Милостивый государь, — печально произнес полицейский комиссар после короткого молчания, — избавьте самого себя от горестного зрелища, покиньте этот злополучный дом… Сейчас мне предстоит выполнить уже иной долг, еще более тягостный, чем тот, что привел меня сюда.
— Вы правы, сударь, — ответил граф де Сен-Реми. — Что касается человека, ставшего жертвой этого мошенничества, передайте ему, пожалуйста, чтобы он обратился к господину Дюпону, банкиру.
— Его контора на улице Ришелье?.. Он всем хорошо известен, — ответил полицейский комиссар.
— В какую сумму оцениваются похищенные бриллианты?
— Они стоили около тридцати тысяч франков, милостивый государь; человек, их купивший и обнаруживший, что они украдены, заплатил эту сумму… вашему сыну.
— Столько я могу еще заплатить. Пусть ювелир придет послезавтра к моему банкиру, и я с ним все улажу.
Полицейский комиссар поклонился.
Граф вышел из кабинета.
После его ухода полицейский чиновник, глубоко потрясенный этим неожиданным происшествием, медленно направился к гостиную, вход в которую был закрыт портьерой.
С волнением он приподнял ее.
— Никого!.. — воскликнул он, опешив; внимательно оглядев гостиную, он не нашел в ней ни малейших следов трагического происшествия, которое вроде бы только что случилось.
Затем, обнаружив небольшую дверь, искусно скрытую обоями, он кинулся к ней.
Дверь была заперта снаружи — со стороны потайной лестницы.
— Ну и хитрец!.. Именно через эту дверь он сбежал! — с досадой воскликнул полицейский.
Виконт в присутствии отца приставил пистолет прямо к сердцу, но затем весьма ловко чуть-чуть сдвинул его, и пуля пролетела под мышкой; после чего он, не теряя времени, исчез.
Полицейские старательно, самым тщательным образом обыскали весь дом, но Флорестана нигде не обнаружили.
Пока его отец и полицейский комиссар разговаривали друг с другом, виконт быстро сбежал по лестнице, прошел через будуар и теплицу, а затем по пустынной улице добежал до Елисейских полей.
Зрелище столь низкой развращенности человека, живущего среди роскоши, — зрелище весьма прискорбное.
Мы это знаем.
Однако из-за отсутствия разумных и прочных устоев богатым классам также роковым образом присущи свои беды, свои пороки и свои преступления.
На каждом шагу мы встречаемся с таким удручающим явлением, как безрассудная и бесплодная расточительность, какую мы только что описали, и она непременно ведет в конечном счете к разорению, утрате уважения окружающих, к низости и позору.
Да, повторяем, это жалкое и вместе с тем зловещее зрелище… его можно сравнить разве что со зрелищем цветущей нивы, которую бессмысленно опустошила стая хищных зверей…
Спору нет, наследство, частная собственность священны и неприкосновенны, и такими они должны оставаться.
Богатство, накопленное человеком или полученное им в наследство, должно невозбранно принадлежать ему, даже если оно своим блеском ослепляет глаза людей бедных и страждущих.
Еще долго будет существовать страшное несоответствие, которое существует ныне между положением миллионера Сен-Реми и ремесленника Мореля.
Но именно потому, что такое неизбежное несоответствие освящено и охраняется законом, те, кто обладает огромным богатством, обязаны пользоваться им, следуя правилам нравственности, как и те, кто обладает только честностью, смирением, мужеством, как и те, кто ревностно трудится.
С точки зрения здравого смысла, прав человека и, разумеется, в интересах всего общества крупное состояние должно стать неким полученным в наследство денежным вкладом, который доверен разумным, умелым, сильным и великодушным людям, и они должны одновременно приумножать и расходовать свое состояние таким образом, чтобы все то, что, по счастью окажется согрето его яркими и благотворными лучами, оживало, становилось лучше и плодоносило.
Порою так и бывает, но лишь в редких случаях.
Сколько молодых людей, подобно виконту де Сен-Реми, становятся в двадцать лет обладателями весьма внушительного состояния либо поместья, и они безрассудно растрачивают свое состояние, предаваясь безделью, становясь рабами скуки или порока (а порой и низости), только потому, что не знают, как лучше употребить свое богатство с пользой и для самих себя и для окружающих!
Другие богачи, напуганные непрочностью благ земных, самым отвратительным образом копят деньги.
Наконец, иные, зная, что деньги, не пущенные в оборот, постепенно тают, предаются безнравственным и азартным биржевым спекуляциям, которым власти споспешествуют и покровительствуют; при этом спекуляторы неизбежно становятся либо плутами, либо жертвами обмана.
А разве может быть иначе?
Кто наставляет неопытную молодежь? Кто учит ее хотя бы начаткам бережливости индивидуальной, которая в конечном счете оборачивается бережливостью всего общества?
Никто не учит.
Богач со своим богатством, как и бедняк со своей бедностью, живет в нашем обществе, он предоставлен самому себе.
Общество не заботит ни избыток средств у одного, ни нужда другого.
Никто не думает о том, что нравственность необходима богачу ничуть не меньше, чем бедняку.
Но разве не власть имущие должны выполнять великую и благородную задачу?
Проникшись, наконец, искренним сочувствием и жалостью к неимущим, ко все возрастающей нужде тружеников, которые пока еще сохраняют покорность, уничтожив гибельную конкуренцию между всеми и каждым, приступив, наконец, к решению неотложной проблемы упорядочения условий труда, власть имущие подадут тем самым благодетельный пример сочетания интересов труда и капитала.
Но этот союз труда и капитала должен быть честным, разумным и справедливым, он должен обеспечить благосостояние ремесленника, не нанося при этом ущерба имуществу богача… и тогда вновь созданные узы доброжелательства и благодарности скрепят этот союз и навсегда сохранят мир и спокойствие в государстве…
Какие грандиозные последствия ожидают нас, если все это воплотить в жизнь!
Кто же из богачей станет тогда колебаться в выборе между бесчестными и губительными возможностями биржевой спекуляции, мрачными утехами скопидомства, безрассудным тщеславием разорительного мотовства — и разумным использованием своего богатства, одновременно плодотворным и благодетельным, в результате чего распространится благосостояние, укрепится нравственность, воцарится счастье и радость во многих семьях.
Глава XПРОЩАНИЕ
… Поверил — увидал — и плачу…
На следующий день после описанного нами вечера, когда граф де Сен-Реми был так низко обманут своим сыном, в тюрьме Сен-Лазар, в час отдыха заключенных, происходила трогательная сцена.
В тот день, когда узниц вывели на прогулку, Лилия-Мария сидела на скамейке возле водоема во внутреннем дворе тюрьмы: скамейка эта уже получила название Скамьи Певуньи, и по молчаливому уговору другие заключенные не занимали это место, где Певунья любила сидеть, ибо благотворное влияние молодой девушки за последние дни еще больше возросло.
Певунья любила эту скамью, стоявшую возле самого водоема, ибо невзрачный бархатистый м