— Сколько на нем серебра наляпано! — воскликнул из-под зеленой маски Хромуля.
— Если он будет нам мешать, стащим его с седла.
— Давайте спорем галуны с куртки и переплавим их, — кричал Николя.
— А если ты хоть пикнешь, распорем тебе брюхо, холуй ты этакий… — добавил Скелет, обращаясь к гонцу и хватая уздечку лошади; толпа стала такой плотной, что бандит отказался от своего намерения пройтись галопом до заставы.
Всадник, крупный и решительный мужчина, крикнул Скелету, замахнувшись на него рукояткой хлыста:
— Отпусти уздечку, а то дам по роже…
— Ах ты, поганая образина! Ты мне еще угрожаешь?
— Ну и что… я ехал шагом, просил, чтобы посторонились, не задерживали. Прибывает карета его высочества… слышны удары хлыстов… Посторонись…
— А что мне до его высочества! — крикнул Скелет. — Я его укокошу, если захочу, еще ни разу не убивал важных господ… надо попробовать.
— Долой господ! Да здравствует Хартия! — закричал Хромуля, и, напевая стихи из «Парижанки»: «Вперед, пойдем мы против пушек!», внезапно схватил ногу всадника, повис на ней всей своей тяжестью, так что тот покачнулся в седле. Эта дерзость была наказана крепким ударом рукояткой хлыста по голове Хромули. Но чернь сразу же с яростью набросилась на всадника; напрасно он вонзал шпоры в бока лошади, чтобы пробиться вперед и ускользнуть, он не смог этого сделать, не смог даже вытащить свой охотничий нож.
Его выбили из седла, повалили на землю, среди криков и свиста всадника несомненно бы убили, если б не подъехала карета Родольфа и не отвлекла на себя тупую злобу негодяев.
Некоторое время карета принца, запряженная четверкой лошадей, продвигалась только шагом, и один из выездных лакеев, в трауре (по случаю кончины Сары), стоявший на запятках, осторожно спустился, держась за дверцу. Кучера кричали: «Берегись!», и карета осторожно продвигалась вперед.
Родольф и его дочь были в глубоком трауре; он смотрел на нее с любовью и нежностью; небольшой капор из черного крепа еще более подчеркивал ослепительную белизну очаровательного лица Лилии-Марии, блеск ее белокурых волос; казалось, что голубое небо этого южного дня отражалось в ее больших глазах, лазурь которых никогда еще не была такой прозрачной и обворожительной…
Когда отец смотрел на Лилию-Марию, она нежно улыбалась, и лицо ее выражало спокойствие и счастье, но когда он отводил взор, оно становилось задумчивым, с оттенком какой-то затаенной грусти.
— Ты на меня не сердишься, что я рано тебя разбудил… хотел выехать заблаговременно, — проговорил Родольф, улыбаясь.
— О нет, отец, сегодня такое прекрасное утро.
— Видишь ли, я решил, что наше путешествие будет более интересным, если мы отправимся пораньше… и ты не так устанешь… Мэрф, мои адъютанты и карета с твоими служанками присоединятся к нам на первой остановке, где ты сможешь отдохнуть.
— Мой добрый отец, это из-за меня… это я всегда доставляю вам столько хлопот…
— О мадемуазель… не упрекайте меня… я не могу думать ни о чем другом… — проговорил принц, улыбаясь; затем с глубоким чувством продолжал: — Я так тебя люблю….. Позволь поцеловать…
Мария наклонилась к отцу, Родольф поцеловал ее очаровательный лоб.
Это произошло в тот момент, когда карета подъехала к толпе и потому стала продвигаться очень медленно. Родольф, удивленный, опустил стекло и по-немецки спросил у шедшего рядом лакея:
— Ну что там, Франц?.. В чем дело? Что за шум?
— Ваше высочество, огромная толпа, лошади не могут проехать.
— А почему собралась толпа?
— Ваше высочество…
— Ну?
— Ваше высочество…
— Говори же!
— Ваше высочество… только что услышал: говорят, там сейчас на площади казнят…
— Это ужасно! — воскликнул Родольф, откидываясь в глубину кареты.
— Что с вами, отец? — с беспокойством спросила Мария.
— Ничего… ничего… моя девочка.
— Но угрожающие крики… Слышите? Они приближаются… Боже мой, что же это такое?
— Франц, прикажи кучерам повернуть и ехать до Шарантона по другой дороге… — сказал Родольф.
— Ваше высочество, слишком поздно… мы уже среди толпы… Лошадей остановили… опасные люди…
Лакей не мог больше говорить. Ватага, готовая на все, подстрекаемая кровожадным бахвальством Скелета и Николя, внезапно с воплями окружила карету. Несмотря на сопротивление и угрозы кучеров, лошадей остановили, и Родольф увидел сквозь дверцы кареты ужасные, беснующиеся, угрожающие лица, среди которых был и Скелет; бандит подошел к дверце.
— Отец, берегитесь! — закричала Мария, обнимая Родольфа.
— Вы-то и будете высочество? — проговорил Скелет, просовывая свою безобразную морду в карету.
Если бы с ним не было дочери, Родольф при такой наглости дал бы волю своему гневу, но сейчас он сдержанно ответил:
— Что вам угодно?.. Почему вы нас останавливаете?
— А вот так, захотел и остановил, — ответил Скелет, положив свои костлявые руки на край дверцы. — Всему свой черед… Вчера ты давил негодяев… сегодня негодяи уничтожат тебя, попробуй только пошевельнуться.
— Отец… мы пропали! — прошептала Мария.
— Успокойся… я понимаю… — сказал принц, — сегодня последний день карнавала… Эти люди пьяны… я от них отделаюсь.
— Надо заставить его выйти… вместе со своей шлюхой, — кричал Николя, — как они смеют давить нас, бедных людей!
— Мне кажется, вы изрядно выпили и хотите повторить, — проговорил Родольф, вытаскивая из кармана кошелек. — Держите… вот вам… не задерживайте больше карету. — И он бросил им кошелек.
Хромуля схватил его на лету.
— Вот как! Ты собрался путешествовать, карманы-то у тебя полные; а ну не скупись, а не то прикончу. Мне терять нечего… Я требую — среди бела дня — жизнь или кошелек… Вот комедия! — орал пьяный Скелет в кровожадном возбуждении.
И он рывком открыл дверцу кареты.
Терпение Родольфа истощилось; беспокоясь за Марию, которую все более охватывал ужас, и думая, что решительные действия испугают пьяного негодяя, он выскочил из кареты, чтобы схватить Скелета за горло… Тот быстро ускользнул, вытащил из кармана кинжал и бросился на Родольфа.
Мария, увидев кинжал бандита, занесенный над ее отцом, пронзительно закричала, вышла из кареты и обхватила руками отца…
И ей и Родольфу пришел бы конец, если бы не Поножовщик, который в начале этой схватки узнал ливрею принца и сумел ценой нечеловеческих усилий пробиться к Скелету.
В тот момент, когда бандит замахнулся на принца ножом, Поножовщик одной рукой удержал его руку, а другой схватил его за шиворот и отбросил назад.
Пораженный неожиданным нападением сзади, Скелет успел обернуться, узнал Поножовщика и воскликнул:
— А, это ты, гад, давно ли из тюрьмы… на этот раз не уйдешь!
Он яростно кинулся на Поножовщика и пронзил его грудь кинжалом… Поножовщик… зашатался, но не упал… поддержали люди.
— Идет стража! Там стража! — раздались несколько испуганных голосов.
Тут вся плотная масса людей — свидетелей убийства Поножовщика, опасаясь быть замешанной в преступлении, рассеялась, как по волшебству, разбежавшись в разные стороны…
Скелет, Николя Марсиаль и Хромуля также исчезли…
Подошел караул в сопровождении курьера — ему удалось улизнуть в тот момент, когда толпа бросила его и окружила карету принца; на арене этой мрачной сцены остались лишь Родольф, его дочь и залитый кровью Поножовщик.
Два выездных лакея принца посадили его на землю и прислонили к дереву.
Все это произошло мгновенно, невдалеке от харчевни, откуда вышли Скелет и его шайка.
Принц, бледный и взволнованный, обнимал потерявшую сознание Марию; кучера приводили в порядок сбрую, порванную во время этой свалки.
— Поторопитесь, — приказал принц слугам, помогавшим Поножовщику, — перенесите его в харчевню… А ты, — обратился он к кучеру, — во весь опор скачи в гостиницу к доктору Давиду; он там будет до одиннадцати часов… ты застанешь его в гостинице.
Минуту спустя лошади понеслись галопом, а двое слуг перенесли Поножовщика в подвал, где происходила оргия и где теперь еще оставались несколько женщин, принимавших в ней участие.
— Бедная моя девочка, — обратился Родольф к дочери, — я устрою тебя в этом доме… там ты меня подождешь… не могу доверять лакеям жизнь смелого человека — моего спасителя.
— Отец! Прошу вас… — испуганно воскликнула Мария, схватив Родольфа за руку, — не оставляйте меня… Я умру от страха… пойду с вами.
— Тебе будет тяжело смотреть!
— Ведь благодаря ему вы будете жить для меня, отец… позвольте хотя бы вместе с вами повидать вашего друга. Облегчить его муки.
Принц колебался: он понял, что Мария панически боится остаться одна в этом вертепе, ему пришлось взять ее с собой в комнату, где находился Поножовщик.
Хозяин харчевни с находившимися здесь женщинами (среди них была и Людоедка из кабака) положили раненого на матрас и пытались остановить кровотечение, обернув рану полотенцем.
Когда Родольф вошел, Поножовщик открыл глаза. Он увидел принца, смертельно бледные черты его лица немного оживились… он страдальчески улыбнулся и слабым голосом произнес:
— Господин Родольф!.. Какое счастье, что я оказался рядом!
— Мой преданный друг, — взволнованно проговорил принц, — ты опять меня спас…
— Я хотел пойти к Шарантонской заставе… чтобы увидеть, как вы уезжаете… к счастью, меня задержали люди… так и должно было случиться… я об этом сказал Марсиалю… у меня было предчувствие…
— Предчувствие!..
— Да, господин Родольф… сон про сержанта… сегодня ночью он мне снился…
— Забудьте об этом… надейтесь… ваша рана не смертельна…
— Вряд ли… Скелет здорово меня пырнул… Все равно, я был прав… когда сказал Марсиалю, что такой земляной червяк, как я, иногда может быть… полезен… такому великому мужу, как вы…
— Я обязан вам жизнью… жизнью…
— Мы в расчете, господин Родольф… вы сказали мне, что я человек храбрый, честный… эти слова для меня… видите ли… задыхаюсь… Ваше высочество… я не смею вам приказывать, но, прошу вас, окажите честь… подайте вашу руку… я чувствую, что умираю…