Глава X. Надежда
Наступали первые дни весны, солнце светило ярче, небо было чистое, воздух теплый… Лилия-Мария, опираясь на руку Волчицы, испытывала свои силы, гуляя по саду небольшого дома доктора Гриффона.
Живительная теплота солнца и прогулка окрасили бледное осунувшееся лицо девушки ярким румянцем; так как ее крестьянский наряд был порван, когда ей второпях оказывали первую помощь, то на ней теперь было темно-синее шерстяное платье прямого фасона, с шерстяным шнуром вокруг ее стройной тонкой талии.
– Какое нежное солнце! – сказала она Волчице, остановившись у зеленых деревьев, окружавших с северной стороны каменную скамью. – Посидим немного здесь, Волчица?
– Разве вы должны меня спрашивать? – бойко ответила жена Марсиаля, пожимая плечами. Сняв с себя шелковую шаль и сложив ее в четыре раза, она постелила ее наземь и сказала: – Поставьте сюда ноги.
– Что вы, Волчица, – ответила Мария, слишком поздно заметившая намерение своей компаньонки, чтобы помешать ей, – мой друг, вы испортите шаль.
– Не спорьте!.. Земля сырая! – сказала Волчица и властным движением подложила шаль под маленькие ножки Марии.
– Как вы меня балуете.
– Вы этого не заслужили: не слушаете меня, а я хочу услужить вам… Не устали? Мы здесь долго бродим… В Аньере часы пробили полдень.
– Немного устала… но чувствую, что прогулка пошла на пользу.
– Вот видите… вы утомились. Разве не могли раньше сказать, что надо отдохнуть?
– Не браните меня, я даже не заметила, что утомлена. Так приятно ходить после того, как долго находишься в постели… видеть солнце, деревья, поля, а я думала, что больше уже никогда ничего подобного не увижу!
– Дело в том, что вы были двое суток в безнадежном состоянии. Бедная Мария, теперь вам можно сказать… не было надежды спасти вас.
– А потом, представьте себе, Волчица, когда я оказалась в реке… невольно вспомнила, что злая женщина, которая мучила меня в детстве, всегда угрожала, что бросит меня рыбам. Да и позже она тоже намеревалась меня утопить[155]. Мне казалось, что это судьба, мне не удастся спастись.
– Бедная… В последний момент вам пришло на ум, что вы тонете?
– О нет! – произнесла Мария. – Когда я поняла, что тону… моя последняя мысль была обращена к тому, кого я считаю своим божеством; поняв, что я спасена, я также подумала о нем…
– Приятно делать вам добро… вы всегда это помните.
– Конечно! Отрадно погружаться в сон и просыпаться с чувством благодарности добрым людям.
– Потому-то все готовы пойти за вас в огонь и воду.
– Добрая Волчица… Послушайте, я радуюсь жизни в надежде осчастливить вас, исполнить мое обещание… Вы помните, как мы строили воздушные замки в тюрьме Сен-Лазар?
– Для этого еще будет время. Вы теперь встали на ноги, и «я приложила руку»… как говорит мой муж.
– Я надеюсь, что граф де Сен-Реми известит меня, как только врач разрешит мне написать письмо госпоже Жорж! Она, должно быть, волнуется, быть может, и господин Родольф, – смущенно сказала Мария, вспоминая своего кумира. – Они ведь думают, что я погибла!
– Так же, как те, которые вас топили, бедная малютка. О, разбойники!
– Вы все-таки думаете, что это произошло не случайно?
– Случайно! Да, Марсиали называют такое… несчастным случаем. Когда я говорю о Марсиалях… то не имею в виду мужа… потому что он не из их породы, не похож на них так же, как никогда не будут похожи на них Франсуа и Амандина.
– Зачем они стремились погубить меня? Я никогда никому не делала ничего плохого… ни с кем не встречалась.
– Все равно… если Марсиали отъявленные преступники, они способны утопить любого; но они не настолько глупы, чтобы сделать это без выгоды для себя. Вдова сама призналась в тюрьме моему мужу… я в этом уверена.
– И он навещал свою мать, эту страшную женщину?
– Да. Ее не помилуют, так же как Николя и Тыкву. Раскрыто много преступлений, а подлец Николя, в надежде спасти свою шкуру, выдал мать и сестру, рассказав об убийстве. Так что их всех казнят. Адвокат ни на что не надеется. Судьи говорят, чтоб другим не было повадно, нужно примерно наказать.
– Какой ужас! Почти всю семью!
– Да, если только Николя не сбежит. Он в той же тюрьме, где находится лютый бандит Скелет, который замышляет совершить побег с другими арестантами. Николя просил одного освобожденного известить об этом моего мужа, но муж был болен и не смог тогда повидать брата в тюрьме. Но когда он пришел туда, то Николя имел наглость передать моему мужу, что с минуты на минуту может сбежать и чтобы Марсиаль держал на этот случай у дядюшки Мику деньги и одежду, в которую он переоденется, чтобы его не узнали.
– Ваш Марсиаль такой добрый человек!
– Добрый он или нет, судите сами, но пусть дьявол заберет меня, если я позволю мужу помогать бандиту, который хотел его убить. Марсиаль не продает арестантов, готовых к побегу… и этого хватит… Впрочем, теперь, когда вы здоровы, милая Певунья, мы совершим путешествие по Франции. Я, мой муж, дети – ноги нашей не будет в Париже; для Марсиаля и так было тяжело слышать, как его называют сыном убийцы. Что же будет, когда казнят его мать, брата и сестру?
– Подождите до тех пор, пока я не поговорю о вас с господином Родольфом, если мне удастся его увидеть. Вы совершили доброе дело, я благодарна вам и хочу что-либо сделать для вас. Иначе мне будет неприятно. Вы спасли мне жизнь… во время болезни заботливо ухаживали за мной.
– Это справедливо! Но я бы оказалась корыстной, если б разрешила вам просить за меня у ваших покровителей. Вы спасены… Повторяю, что я сделала все возможное для вас.
– Милая Волчица, успокойтесь… дело не в корысти, я лично желаю отблагодарить вас.
– Послушайте, – вдруг молвила Волчица, – слышен шум кареты. Да, да… приближается, вот она! Вы заметили, как карета проехала мимо забора? В ней сидит женщина.
– О боже, – с волнением сказала Мария, – мне кажется, я ее знаю…
– Кто же это?
– Молодая прелестная дама, которую я встретила в тюрьме Сен-Лазар; она была очень добра ко мне.
– Разве она знает, что вы здесь?
– Не могу сказать, но она знает того человека, о котором я вам говорила, и он, если она захочет, а она, я надеюсь, захочет, осуществит наши мечты о воздушных замках, которые занимали наше воображение в тюрьме.
– Место лесника для моего мужа, избушку в лесу для нас, – вздыхая, произнесла Волчица. – Да ведь это чудо… слишком прекрасно, этого не будет.
Раздался шум шагов за деревьями; Франсуа и Амандина, благодаря стараниям графа де Сен-Реми не покинувшие Волчицу, прибежали и, запыхавшись, сообщили:
– Волчица, здесь знатная дама с графом де Сен-Реми, они хотят видеть Лилию-Марию.
– Я не ошиблась!
Почти в тот же момент появился Сен-Реми в сопровождении маркизы д’Арвиль.
Едва увидев Марию, маркиза подбежала к ней и, крепко обняв, сказала:
– Бедная, дорогая девочка… вы здесь… Ах! Спасена… Чудом спасена от жуткой смерти… С какой радостью я вновь вижу вас… Я, как и ваши друзья, считала вас мертвой… Мы так горевали!
– Я также очень счастлива видеть вас, я никогда не забывала вашей доброты ко мне, – с прелестной грацией и скромностью ответила Мария на нежные излияния маркизы.
– Ах, вы не представляете себе, как будут поражены, как безумно обрадуются ваши друзья, они горько вас оплакивали…
Мария взяла за руку отошедшую в сторону Волчицу и представила ее госпоже д’Арвиль:
– Раз мои благодетели рады тому, что я спасена, позвольте мне просить вас поблагодарить мою спутницу. Она, рискуя жизнью, спасла меня…
– Не волнуйтесь, дитя мое… ваши друзья, узнав, кому они обязаны счастьем видеть вас, не обидят Волчицу.
Волчица покраснела, смутилась, боялась вымолвить слово маркизе д’Арвиль, так поразило ее присутствие этой важной дамы; но она не смогла утаить своего изумления, слыша, что Клеманс произносит ее имя.
– Нельзя терять ни минуты, – продолжала маркиза. – Я хотела бы возможно скорее увезти вас, Мария; у меня в карете теплое пальто, шаль, идемте, дитя мое… – Затем она обратилась к графу: – Будьте любезны, сообщите мой адрес этой смелой женщине, с тем чтобы она завтра смогла попрощаться с Лилией-Марией. Вам придется навестить нас, – обратилась маркиза к Волчице.
– О, конечно же, я приду, – ответила Волчица, – нужно же попрощаться с Певуньей. Я бы очень горевала, если б не могла обнять ее в последний раз.
Несколько минут спустя госпожа д’Арвиль и Певунья уже были на пути к Парижу.
После смерти Жака Феррана, столь сурово наказанного за свои преступления, Родольф возвратился домой в невыразимо удрученном состоянии. Проведя мучительную бессонную ночь, он вызвал к себе сэра Мэрфа, чтобы сообщить верному другу потрясающую новость о Лилии-Марии.
Почтенный эсквайр был поражен, он лучше, чем кто-либо другой, мог понять принца и сочувствовать ему в его глубоком горе. Родольф, бледный, подавленный, с красными от слез глазами, только что рассказал Мэрфу об этой страшной истории.
– Мужайтесь, – произнес эсквайр, вытирая слезы, так как, несмотря на свой флегматический характер, он тоже плакал. – Да, мужайтесь… вам нужно воспрянуть духом!.. Напрасны любые утешения… такое горе неизлечимо.
– Ты прав… То, что я ощущал вчера, ничто по сравнению с тем, что я чувствую сегодня…
– Вчера… вы были потрясены этим ударом; но воздействие его будет с каждым днем все мучительнее и мучительнее… Значит, только мужество!.. Будущее печально… очень печально.
– К тому же вчера… презрение и ужас, внушенные мне этой женщиной… но пусть сжалится над ней всевышний!.. Теперь она предстала перед ним. И, наконец, вчера же неожиданное открытие, ненависть, отвращение, столько неистовых страстей подавляли во мне порывы нежности и отчаяния, а сегодня я не могу удержаться, послушай, ты видишь… я бессилен, я плачу, прости меня. О мое дитя! Мое бедное дитя!..