«Почему вы бьете мою обезьяну?» – спросил Душегуб.
«Ты лучше спроси, почему я не бью тебя; разве можно так терзать ребенка? Ты что, уже с утра нализался?»
«Трезв, как и вы, готовлю номер с обезьяной, хочу показать публике – она и Сухарик будут представлять вместе. Занят своим делом, зачем вы вмешиваетесь?»
«Да, вмешиваюсь, это мое дело! Утром мимо меня проходили ребята, среди них не было Сухарика; я спросил, где он, смутившись, они ничего не ответили; ведь я тебя знаю, сразу догадался, что ты его бьешь, и не ошибся. Так знай – теперь каждое утро буду следить за ребятами и, если не увижу Сухарика, сейчас же явлюсь и убью тебя на месте, если увижу, что ты его бьешь».
«Что захочу, то и буду делать, – ответил Душегуб, раздраженный этой угрозой, – ты меня не тронешь! Убирайся вон, а если опять появишься, я тебе покажу…»
«Вот тебе, подлец! – И староста дал Душегубу пару таких затрещин, что можно было оглушить носорога. – Будешь знать, как разговаривать со старостой Маленькой Польши».
– Маловато он ему врезал, – сказал Синий Колпак, – на месте старосты я бы еще не так его измордовал.
– И поделом ему! – воскликнул кто-то из арестантов.
– Таких извергов староста мог бы уложить и десяток, вот почему Душегубу пришлось проглотить обиду, но в нем бушевал гнев, в особенности из-за того, что его побили на глазах у мальчика. Он решил отомстить и придумал способ – такой мог прийти на ум только величайшему злодею, каким и был хозяин зверинца. Пока он обдумывал эту дьявольскую месть, почесывая в затылке, староста предупреждал его:
«Запомни, если ты будешь продолжать мучить малыша, я тебя и твоих зверей вышвырну из Маленькой Польши, а если не уйдешь, натравлю на тебя народ. Тебя ведь здесь уже все ненавидят и устроят тебе такие проводы, что, ручаюсь, запомнишь на всю жизнь».
Желая осуществить свой дьявольский план, этот коварный злодей Душегуб сделал вид, что не сердится на старосту, и заговорил льстивым голосом: «Клянусь, староста, зря вы меня били и напрасно думали, что я обижаю Сухарика, наоборот, повторяю вам, я готовил новый номер с обезьяной; это нелегкое дело, когда она сопротивляется, вот в этой потасовке и покусала малыша».
Пытливо взглянув на Душегуба, староста спросил:
«Ты говоришь правду? Если ты готовишь номер с обезьяной, почему же ты привязываешь ее к той же цепи, что и Сухарика?»
«Потому что малыш должен участвовать в этом представлении; вот что я хочу сделать: нарядить Гаргуса в красный фрак, надеть на него шляпу с перьями, как у швейцарского торговца лекарствами, посадить Сухарика в маленькое детское кресло, завязать ему на шее салфетку, и обезьяна будет брить его деревянной бритвой».
При этих словах Душегуба староста рассмеялся.
«Не правда ли, забавно?» – лукаво спросил Душегуб.
«Да, это, конечно, смешно, – согласился староста. – Говорят, что твоя обезьяна ловкая и хитрая бестия, она сможет исполнить подобную штуку».
«Наверняка, когда она посмотрит пять или шесть раз, как я делаю вид, будто брею Сухарика, она будет подражать мне, у нее будет большая деревянная бритва, нужно только, чтобы обезьяна привыкла к мальчику, потому-то я и посадил их на одну цепь».
«А все же почему ты выбрал именно Сухарика, а не другого мальчишку?»
«Потому что он меньше всех ростом. Когда он сядет в кресло, Гаргус будет возвышаться над ним; к тому же половину сбора я хотел отдать Сухарику».
«Если так, – сказал староста, поверив лжи хозяина зверинца, – я сожалею, что поколотил тебя; ну, потом сочтемся, пусть это будет аванс».
В то время как хозяин разговаривал со старостой, Сухарик стоял, чуть дыша, дрожал как осенний лист, умирая от желания броситься в ноги старосте и умолять увести его от хозяина зверинца. Но ему не хватило смелости, и, снова отчаявшись, он тихонько произнес: «Нет, видно, сон мой сбудется, я стану несчастной мухой, которую сожрет паук, напрасно я надеялся, что золотая мушка меня спасет».
«Слушай, дружок, раз хозяин обещает тебе половину сбора, ты должен набраться мужества и привыкнуть к обезьяне… Это пустяки, ты перестанешь ее бояться, а если сбор будет хороший, тебе не придется жаловаться».
«Ему жаловаться! А разве тебе есть на что жаловаться?» – спросил хозяин, украдкой бросив на него столь грозный взгляд, что малыш готов был провалиться сквозь землю.
«Нет, нет… хозяин», – пробормотал Сухарик.
«Ну вот видите, жаловаться ему никогда ни на что не приходилось, – сказал Душегуб, – в конце концов, я ему желаю только добра. Если Гаргус поцарапал его при первой встрече, этого больше не случится. Обещаю вам, я буду следить».
«В добрый час! Тогда все будут довольны».
«И в первую очередь Сухарик, – сказал Душегуб. – Говори, ты будешь доволен?»
«Да… да… хозяин», – обливаясь слезами, проговорил Сухарик.
«А чтобы ты не огорчался из-за своих царапин, я угощу тебя хорошим завтраком. Староста пришлет нам котлет с корнишонами, четыре бутылки вина и полбутылки водки».
«Мой погреб и кухня к твоим услугам».
По натуре староста был славный человек, но не отличался умом, он торговал вином, жареным мясом и не прочь был сбыть свой товар. Душегуб хорошо это знал и, делая такой заказ, был убежден, что староста уйдет довольный, успокоившись относительно судьбы Сухарика.
И вот бедный малыш вновь попал в лапы хозяина; как только староста повернулся спиной, Душегуб указал на лестницу и велел своей жертве забраться на чердак; мальчик не заставил повторять эти слова дважды и, дрожа от страха, поднялся по лестнице.
«Боже мой, теперь я погиб!» – воскликнул он, бросаясь на кучу соломы рядом со своей черепахой и заливаясь горючими слезами.
Так он пролежал, рыдая, не меньше часа, как вдруг услышал хриплый оклик Душегуба; голос хозяина на этот раз показался ему необычным, и это еще более усилило его страх.
«Давай вниз», – ругаясь, обрушился на него хозяин зверинца.
Малыш быстро спустился по лестнице, и, как только он ступил на землю, хозяин хватает его за шиворот и тащит в свою комнату, спотыкаясь на каждом шагу, потому что он здорово надрался, был пьян вдрызг и едва держался на ногах, покачиваясь из стороны в сторону, язык у него не ворочался; но он молча свирепо посматривал на Сухарика. Такого страха малыш еще не испытывал никогда.
Гаргус сидел на цепи, прикрепленной к ножке кровати. Посреди комнаты стоял стул, на спинке которого висела веревка…
«Са… садись сюда», – продолжал Острослов, подражая (до конца рассказа) косноязычному лепету Душегуба.
Сухарик, весь дрожа, уселся на стул, тогда Душегуб, так же молча, взял веревку и крепко привязал его к стулу, и не без труда, потому что, хотя хозяин зверинца еще различал предметы и что-то соображал, руки его действовали плохо. Наконец Сухарик был прочно привязан к стулу.
«Боже мой! Боже мой! Теперь уж никто меня не спасет!»
Бедняжка был прав, никто не мог и не должен был прийти, ведь староста ушел, уверенный в том, что малышу ничто не угрожает; Душегуб крепко-накрепко закрыл ворота, задвинул засов, никто не мог прийти на помощь Сухарику.
– Да, на этот раз, – сказали взволнованные слушатели, – ты пропал, Сухарик…
– Бедный малыш!
– Какая жалость!
– Если бы потребовались двадцать су для его спасения, я бы дал.
– Я тоже.
– Какой негодяй Душегуб!
– Что он с ним сделает?
Фортюне продолжал:
– После того, как малыш был крепко привязан к стулу, хозяин ему сказал… – И тут рассказчик вновь стал подражать голосу пьяного: – «А… мерзавец… из-за тебя… меня бил староста… ты… умрешь…»
С этими словами он достал из кармана свеженаточенную бритву, открыл ее и схватил Сухарика за волосы.
Среди заключенных послышался ропот возмущения и ужаса; Острослов после паузы продолжал:
– Увидев бритву, мальчик стал кричать: «Пощадите, хозяин… пощадите… не убивайте меня!..»
«Кричи, кричи… пострел… ты недолго будешь кричать», – ответил Душегуб.
«Золотая мушка, золотая мушка! Спаси меня, – словно в бреду призывал Сухарик, вспоминая свой сон, который так поразил его, – паук меня убьет!»
«А, так ты наз… ты называешь меня… пауком… – пробормотал Душегуб. – За это и за другие проступки ты умрешь… понимаешь… но… не от моей руки… а то мне отрубят голову… я скажу… и докажу… что это… обезьяна; я уже все приготовил… а вообще не важно», – проговорил Душегуб, едва держась на ногах.
Затем подозвал обезьяну, которая изо всех сил натягивала цепь, скрежетала зубами и посматривала то на хозяина, то на мальчика.
Держа Сухарика за волосы и показывая обезьяне бритву, Душегуб обратился к ней:
«Послушай, Гаргус, надо сделать вот так… – И мерзавец провел тупой стороной бритвы по шее мальчика. – Видишь… вот так!..»
И, повторяя несколько раз это движение, он учил обезьяну, как перерезать шею несчастной жертве.
Мерзкая обезьяна так свободно подражала тому, что ей показывали, это был такой хитрый и коварный зверь, что она сразу поняла, чего от нее хотел хозяин; взявшись левой лапой за подбородок, она откинула голову назад, а правой лапой провела по шее, сделав вид, что перерезает себе горло.
«Правильно… Гаргус… верно, – пробормотал Душегуб, спотыкаясь так, что чуть было не опрокинул стул вместе с Сухариком, – да… вот… я тебя сейчас освобожу… а ты ему по горлу. Правда, Гаргус?»
Обезьяна в знак согласия заревела, заскрежетала зубами и протянула лапу к бритве, которую подал ей Душегуб.
«Золотая мушка, на помощь!» – слабым, умирающим голосом прошептал Сухарик, уверенный в том, что наступил его последний час.
Увы, он призывал на помощь золотую мушку, не рассчитывая и не надеясь, что она прилетит; но он произносил эти слова так же, как говорят, когда тонут: «Господи, помоги мне!»
И что же! Вышло совсем не так. Именно в эту минуту в открытое окно влетела зеленая с золотым отливом мушка. Словно искорка, закружилась она в воздухе, и как раз в тот момент, когда Душегуб протянул бритву обезьяне, золотая мушка ловко бросилась в глаз жестокого убийцы.