— Все равно… он помогает всем ворам. Зная, что их ждет, доносчики перестанут наушничать.
— Ясное дело.
— Скелету ничего не стоит убить предателя, раз он уверен, что его дни сочтены.
— По-моему, жестоко убивать юношу, — возразил Франк.
— Как, почему, — гневно завопил Скелет, — разве мы не имеем права завалить предателя?
Поразмыслив, Франк сказал:
— Да, он и в самом деле наседка, так ему и надо.
Эти последние слова и показания Верзилы рассеяли сомнение, которое Франк вызвал у присутствующих.
Один лишь Скелет сомневался в том, удастся ли ему выполнить свое намерение.
— А что делать с надзирателем, Живой Труп? Так будем называть тебя, — усмехаясь, спросил Николя Скелета.
— Русселя задержат в другом месте.
— Нет, его уведут в сторону.
— Да…
— Нет.
— Молчать! — крикнул Скелет. Наступила полная тишина.
— Слушайте меня, — хриплым голосом заговорил староста. — Пока тюремщик будет в зале, нельзя его прикончить. У меня нет ножа, а если я стану душить, Жермен начнет кричать, будет отбиваться.
— Как же быть?
— А вот как: Острослов обещал рассказать сегодня историю про Сухарика. Начнется дождь, мы соберемся здесь, доносчик усядется в углу, на свое обычное место. Мы заплатим Гоберу несколько су, чтоб он стал рассказывать… Наступит обеденное время… Надзиратель, видя, что мы сидим спокойно и слушаем сказку о Сухарике, не побоится оставить нас одних, пойдет обедать. Как только он уйдет, у нас будет время, и когда надзиратель вернется, доносчик уже отдаст богу душу… Я все беру на себя, справлялся не с такими… мне помогать не надо…
— Послушайте, — воскликнул Кардильяк, — в это время к нам всегда приходит судебный исполнитель. Если он войдет в зал послушать Гобера и увидит, что здесь душат Жермена, он завопит… Чиновник этот — дрянь, он сидит в отдельной камере, его надо остерегаться.
— Верно, — сказал Скелет.
— Судебный исполнитель? — воскликнул Франк. — Пристав, — с удивлением продолжал он, — а как его фамилия?
— Буляр.
— Я его знаю! — воскликнул Франк, сжав кулаки. — Это он ограбил меня.
— Судебный исполнитель? — спросил староста.
— Да, это он получил для меня семьсот франков и сгреб их.
— Ты его знаешь?.. Он тебя видел? — спросил Скелет.
— Конечно, знаю… К несчастью, я из-за него и попал в тюрьму.
Сообщение это Скелету было не по душе. Он подозрительно посмотрел на Франка, который отвечал на вопросы своих друзей. Затем староста, наклонившись к Верзиле, тихо сказал:
— Этот тип передаст надзирателю о нашем сговоре.
— Нет, ручаюсь, не передаст, но он ничего не понимает, быть может, способен заступиться за Жермена. Лучше удалить его.
— Довольно, — сказал Скелет, а затем спросил Франка: — А ты не хочешь посчитаться с Буляром?
— Дайте мне волю, пусть только придет, я с ним поговорю.
— Он сейчас явится, подготовься.
— Я готов, за мной дело не станет, он свое получит.
— Станут драться, пристава отправят в камеру, а Франка — в карцер, — шепнул староста Верзиле, — и нас избавят от обоих.
— Какой ты мудрец, Скелет! Голова! — с восхищением произнес бандит.
Затем он громко спросил:
— Острослову сказали, что он должен отвлечь надзирателя и что мы прикончим доносчика?
— Нет. Он труслив и добродушен, если б узнал, то не стал бы рассказывать. А когда все произойдет, он поневоле смолчит.
Прозвучал звонок к обеду.
— Эй, воры, жрать! — объявил Скелет. — Сейчас придут Острослов и Жермен. Слушайте все: я Живой Труп, но и доносчик — тоже Живой Труп.
Глава VIIIРАССКАЗЧИК
Новый арестант, о котором мы говорили, тот, что носил синий колпак и серую блузу, внимательно слушал и энергично одобрял заговор, угрожавший жизни Жермена. Человек этот, атлетического сложения, вышел незамеченным из теплого зала с другими узниками и присоединился к толпе заключенных, толпившихся во дворе вокруг раздатчиков пищи, разносивших вареное мясо в медных тазах и хлеб в огромных корзинах.
Каждый арестант получал кусок вареной говядины без костей, из которых наутро был сварен жирный суп, и краюху хлеба, на вкус лучше солдатского.[41]
Заключенные, у которых были деньги, могли купить в столовой вино и там, как говорится, опрокинуть стаканчик.
Те узники, что, как, например, Николя, получали различные продукты с воли, потчевали своих друзей. В этот день сын казненного преступника пригласил на трапезу Скелета, Крючка и, по совету старосты, Гобера, для того чтобы уговорить его рассказывать про Сухарика и Душегуба. Ветчина, крутые яйца, сыр и белый хлеб — дары подневольной щедрости скупщика Мику — были разложены на скамейке, и Скелет спокойно приготовился отдать им должное, ничуть не мучаясь мыслями об убийстве, которое он собирался хладнокровно совершить.
— Пойди посмотри, не идет ли Острослов, поторопи-ка его, — обратился он к Николя. — Прежде чем покончить с Жерменом, я выпью и закушу. Не забудь сказать Верзиле, что надо натравить Франка на судебного исполнителя, чтоб освободить Львиный Ров от обоих.
— Не волнуйся, но если Франк не проучит судебного исполнителя, то это не по нашей вине…
И Николя вышел из теплого зала.
В это время на дворе появился метр Буляр, он курил сигару; его руки прятались в длинном сюртуке серого сукна, а голова — в фуражке с козырьком, надвинутой на уши. На его румяном и пухлом лице сияла улыбка. Он увидел Николя, который сразу же начал высматривать Франка. Франк и Верзила обедали на скамье и не замечали пристава: они сидели к нему спиной.
Неукоснительно выполняя указания Скелета, Николя, увидев, что метр Буляр подходит к нему, сделал вид, что не замечает его, подошел к Франку и Верзиле.
— Здравствуйте, любезный, — обратился Буляр к Николя.
— А, добрый день, сударь, я вас не заметил. Вы, как обычно, прогуливаетесь?
— Да, мой милый, и сегодня, совершая прогулку, я преследовал двойную цель. Все вам объясню, но сначала, пожалуйста, сигары… Не стесняйтесь. Между друзьями, черт побери, не следует церемониться.
— Благодарю вас. Какая же двойная цель?
— Я вам объясню. Сегодня утром у меня отсутствует аппетит… и я решил, что, обедая среди веселых молодцов, видя, как они поглощают еду, может быть, и я проголодаюсь.
— Неглупо придумано… Но вот что, если вы хотите видеть двух молодчиков, которые лихо пожирают все, что им дают, — сказал Николя, подводя Буляра к скамье Франка, который сидел спиной к нему, — посмотрите на эти морды; сразу почувствуете голод, как будто вы только что съели банку корнишонов.
— А, черт возьми, надо посмотреть на это чудо, — произнес метр Буляр.
— Эй, Верзила! — крикнул Николя. Верзила и Франк разом оглянулись.
Буляр был поражен и невольно разинул рот, узнав человека, которого он ограбил.
Франк, швырнув хлеб и мясо на скамью, в мгновение ока подскочил к метру Буляру и, схватив его за шею, воскликнул:
— Отдай деньги!..
— Как… что? Вы меня задушите… я… Друг мой, послушайте меня…
— Деньги, говорю! Хотя теперь уже поздно, из-за тебя я попал сюда.
— Но… я… но…
— Если попаду на галеры, это ты будешь виноват, потому что, не укради ты у меня деньги, я не стал бы воровать, был бы честным человеком, каким желал стать всегда.
Тебя-то оправдают. Тебе-то ничего не будет, но от меня не уйдешь, ты меня запомнишь! Ведь у тебя бриллианты и золото, а ты грабишь бедняков. Негодяй! Вот тебе в рыло, получай… Ну что, хватит? Нет… на вот!
— Помогите! Помогите!.. — завопил Буляр, повалившись у ног Франка, который яростно его избивал.
Другие арестанты, весьма равнодушные к потасовке, окружили дерущихся, вернее избиваемого, так как Буляр, испуганный, запыхавшийся, не оказывал никакого сопротивления, только стремился защитить себя от ударов, наносимых врагом.
К счастью, на крик пристава прибежал надзиратель и оттащил его от Франка.
Метр Буляр, бледный, потрясенный, с подбитым глазом, встал и ринулся к проходной. На полу осталась лежать его фуражка.
— Откройте, — обратился он к надзирателю, — не хочу больше здесь быть. Помогите мне…
— А ты, за избиение господина, за мной, к начальнику тюрьмы, и на два дня в карцер, — заявил надзиратель, схватив Франка за шиворот.
— Плевать я хотел, зато он получил свое, — ответил Франк.
— Слушай, — тихо произнес Верзила, делая вид, что приводит в порядок одежду Франка, — ни слова о шпионе.
— Ладно, но если б остался здесь, то заступился бы за него, ведь убивать за такую вину человека… жестоко, но выдавать вас не стану!
— Не задерживайся! — сказал надзиратель.
— Ну вот, порядок: избавились от того и от другого… теперь возьмемся за Жермена, — заметил Николя.
В то время как Франка уводили со двора, появились Жер-мен и Гобер.
Жермена нельзя было узнать: лицо его, прежде печальное и унылое, сияло искренней радостью. С гордо поднятой головой он смотрел на всех довольный, уверенный в себе. Он был любим… отныне тюрьма ему не страшна.
Гобер следовал за ним со смущенным видом; он хотел заговорить с ним и наконец, сделав над собой усилие, легонько коснулся Жермена, прежде чем тот приблизился к арестантам, наблюдавшим за ним со скрытой ненавистью. Намеченная жертва не могла от них ускользнуть.
Жермен вздрогнул, когда Гобер дотронулся до него, так как бывший фокусник, одетый в лохмотья, не внушал ему доверия. Но, вспомнив наставления Хохотушки, чувствуя себя счастливым и желая проявить учтивость, Жермен остановился и тихо спросил у Гобера:
— Что вам угодно?
— Поблагодарить вас!
— За что?
— За то, что ваша милая знакомая хочет помочь моей сестре.
— Не понимаю вас, — удивленно сказал Жермен.
— Все объясню. Я только что встретил в канцелярии надзирателя, дежурившего в приемной во время свидания с арестантами.
— А, да… это славный человек…
— Обыкновенно такого не встретишь среди тюремных надзирателей, но наш добрый папаша Руссель не похож на них… он заслуживает, чтобы его так называли… Сейчас он шепнул мне на одно ухо: «Фортюне, дорогой, хорошо ли вы знаете Жермена?» — «Да, его все ненавидят», — ответил я.