Жан Кокто потребовал, чтобы мы с Мадлен Солонь сходили к одному и тому же парикмахеру и покрасили волосы в одинаковый цвет. Нам обесцветили волосы одновременно, но они были разной природы. Задача парикмахера была не из легких. Бывало, что мы уходили из его салона с голубыми, лиловыми или зелеными волосами.
Один из наших наиболее симпатичных товарищей, Луи Журдан, снимался на соседней съемочной площадке в «Жизни богемы». Как того требовала роль, он носил очень длинные волосы и бакенбарды. В то время длинные волосы не были в моде. Завидев нас, люди возмущенно отворачивались. Я даже видел, как одна хозяйка раскрыла рот от удивления и уронила корзину.
Ролан Тутен пригласил меня к одной своей подруге, и та предложила погадать мне. Она заверила, что в ближайшие двое суток мне будут удаваться самые безумные и рискованные поступки.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно.
– Тогда до свидания.
Я беру такси и еду на студию. Прошу у своего продюсера аванс в шестьдесят тысяч франков. Он распоряжается выдать мне деньги. Это огромная сумма, поскольку за весь фильм я получил двести семьдесят пять тысяч франков. На том же такси я еду в Монте-Карло. Я никогда не бывал в игорном доме, но слышал, что удача улыбается тем, кто играет в первый раз. По дороге я даю себе зарок, что никогда больше не буду играть, если выиграю два миллиона. Я прошу водителя такси подождать меня и плачу ему заранее, на случай, если все проиграю. (Не лишняя предосторожность!)
Оробев при виде серьезных лиц игроков и эха, гулко раздающегося в огромных залах в стиле рококо, я, не останавливаясь, прошел мимо столов, где играли в рулетку. Вот я перед столом баккара. Делаю напрасные усилия понять эту простую игру. Одно место освобождается. Крупье предлагает мне занять его. Делайте ставки… ставки сделаны…
Я все еще ничего не понимаю, кроме того, что «девятка» – самая сильная карта и она выигрывает и что «десятка» – это баккара и она проигрывает. Я не осмеливаюсь играть, подать голос, но лопатка крупье приближается ко мне. Ставлю минимальную сумму, то есть две тысячи франков. Сдаю карты с помощью крупье, который, как и остальные игроки за столом, понял, что я играю впервые. «Девятка» – я выиграл. Слышу: «Делаем ставки». Опять раздаю карты.
У меня «восьмерка», и я снова выигрываю.
«Девять» – «восемь» – «восемь» – «девять» – «семь» – «девять» – «девять» – «девять» – «восемь».
Я продолжаю выигрывать. За моей спиной собирается толпа. Кто-то предлагает мне сыграть. Я не понимаю, что для этого нужно. Моя соседка говорит: «Возьмите снова». Я не знаю как. А мой партнер с насмешливым взглядом продолжает ставить деньги.
На столе уже два миллиона сорок восемь тысяч франков. Я хочу остановиться, но не знаю, что для этого нужно только сказать: «Я – пас». И я продолжаю, как пьяный плясун на канате. Снова сдаю карты: «четверка»! Что делать? Инстинкт подсказывает не брать, но крупье, видя мое колебание, просит показать мои карты.
– «Четверка» – нужно брать, – говорит он.
Я беру «шестерку». «Шестерка» плюс «четверка» – баккара. Я проигрываю, и игра переходит к другому.
Взгляд моего партнера становится все более насмешливым. Я снова играю и проигрываю. Я проигрываю, и у меня не остается ни гроша.
К счастью, такси меня ожидало. Как ни странно, я не огорчился. Я сказал себе: я богат, поскольку могу позволить себе проиграть шестьдесят тысяч франков.
Жан отругал меня, назвав глупцом и безумцем. Я часто встречал на пляже своего партнера по баккара. Увидев меня, он наклонялся к своим друзьям и что-то тихо говорил им. Все смеялись, глядя в мою сторону.
В перерывах между съемками я ходил на пляж Ниццы. Однажды, когда я загорал, растянувшись на песке, какая-то девушка легла рядом со мной. Она решила, что я немец, конечно, из-за моих белокурых волос (по-видимому, в тот день они не были лиловыми). Наверное, она хотела завязать знакомство с оккупантом, потому что заговорила сразу и не умолкала, несмотря на мое упорное молчание. Она наговорила кучу гадостей о Франции и французах. Я по-прежнему не раскрывал рта.
– Вы не понимаете по-французски, – сказала она.
– Шлюха, – ответил я ей и ушел.
Показ «Вечного возвращения» превратился в настоящий триумф. На последних кадрах весь зал встал и разразился овациями.
В день премьеры «Вечного возвращения» в кинотеатре «Колизей» выставили фотографии сцен из фильма. Какой-то господин и какая-то дама рассматривают их.
Господин. Мадам, вы, случайно, не родственница одного из актеров?
Дама (очень гордо): Да, месье.
Господин. Вы, наверное, мать Пьераля?
Дама (оскорбленно): Нет, месье, я мать Жана Маре.
(Пьераль был карликом.)
Эту историю рассказала мне Мадлен Солонь; господин был ее отцом. Ни он, ни моя мать не хотели, чтобы мы были актерами. Розали спросила меня, почему я хочу быть комедиантом. Я ответил:
– Чтобы не быть им в жизни, и, потом это мне позволяет ценить и любить великих актеров так же, как живопись заставляет меня любить художников.
Успех фильма растет с каждым днем. Очередь перед кинотеатром тянется до площади Этуаль. Царит атмосфера небольшого мятежа: женщины падают в обморок. Вызываются дежурные наряды полиции. Организуются службы для наведения порядка. Дома телефон не перестает звонить.
Мнение критиков: «Несмотря на участие Жана Кокто и Жана Маре, фильм прекрасен».
Однажды вечером я был на генеральной репетиции одной из пьес Саша Гитри. В антракте ко мне подошел какой-то человек.
– Я Арно Брекер, – представился он. – Я видел ваш фильм «Кармен» на частном просмотре. Хотел бы, чтобы вы мне позировали. Не согласитесь ли вы поехать для этого в Германию?
Я никогда раньше не встречался с Арно Брекером, но видел его произведения на выставке. Он держался с достоинством, спокойно, уверенно. Я сослался на контракты фильмов, проекты театральных постановок, которые удерживали меня в Париже.
Как я уже говорил, я люблю грезить наяву, придумывать невероятные истории. По дороге из театра, возвращаясь пешком на улицу Монпансье, я дал волю своему воображению. «Зачем я отказался поехать позировать для Арно Брекера? – корил я себя. – Брекер – близкий друг Гитлера. Если я буду позировать для него, я увижу Гитлера и убью его».
Я шагал все быстрее и быстрее, обдумывая подробности покушения. Наконец я на улице Монпансье. Жан дома. Я уже не различаю рожденное моим воображением и реальность. Я верю, что говорю искренне, и безапелляционно заявляю:
– Жан, Арно Брекер, с которым мы виделись сегодня, просил меня позировать ему в Германии, я отказался. Нужно это исправить.
И я излагаю свой план.
– Бедный мой Жанно, – ответил Жан, – ты же спутаешь все планы союзников…
Я возвращаюсь на землю, и мы оба хохочем.
Пока я снимался в Ницце, мне позвонил Жан Жене. Он хочет со мной встретиться. Мы отправляемся одновременно пешком, он из Вильфранша, где находился в то время, я из Ниццы. Договорились, что когда встретимся, тогда и встретимся.
Он знал меня в лицо, так как присутствовал на представлении «Британика».
– С тех пор, – сказал он, – мне хочется писать для театра, для тебя. Ты добьешься успеха в тот день, когда сыграешь некрасивого человека.
Он дал мне прочитать «Элагабала», пьесу, которую он написал для меня. Она мне не очень понравилась. После его поэмы и книги я ожидал невозможного. Я сказал ему об этом. Он согласился со мной и обещал написать другую пьесу. Когда мы вернулись в Париж, Жан Кокто взялся помочь ему.
– Ты великий поэт, но очень плохой вор, – говорил он. – Доказательство тому: ты всегда попадаешься.
Поль, секретарь Жана, занял у меня денег, снял помещение под сводами Пале-Рояля, открыл книжный магазин и издательство для того, чтобы публиковать произведения Жана Жене.
А пока что он жил на средства Жана. И, несмотря на это, Жене был арестован за кражу книги Верлена в одном из магазинов «Трините». Жан нанял ему адвоката и вызвался быть свидетелем. Я присутствовал на процессе. Ответы Жана Жене судье были достойны ответов Жанны Д’Арк.
Судья. Вы украли книгу Верлена. Что бы вы сказали, если бы крали ваши книги?
Жене. Я был бы этим очень горд, господин председатель.
Судья. Вы знаете цену этой книги?
Жене. Я знал ее ценность, господин председатель.
Жан Кокто заявил, что, если они осудят Жана Жене, на их совести будет осуждение величайшего поэта Франции. Дело было прекращено за отсутствием состава преступления. Жан Жене избежал пожизненной ссылки в колонию, поскольку его, кажется, судили уже одиннадцать раз.
Жироду предлагает мне сыграть в «Содоме и Гоморре». Жан советует принять предложение. Жене говорит, что Жан никогда мне в этом не признается, но, если я соглашусь, он огорчится. Я тут же отказываюсь. Молодой дебютант Жерар Филип сыграет эту роль. Его карьера будет постоянно развиваться, так же, как и его талант.
Я так сожалел о том, что не играл в «Ринальдо и Армиде», что, когда мне предложили турне по Бельгии, я посоветовал выбрать эту пьесу. Наконец я могу в ней играть!
Коллаборационистская пресса во главе с Лобро все больше свирепствует. Я решаю убить его. Поль с товарищами увозят меня в Бретань якобы для того, чтобы обеспечить мне алиби. В действительности они хотят меня отговорить. Перед отъездом, разбирая свои бумаги, я натыкаюсь на гороскоп Макса Жакоба. Мне бросается в глаза надпись синим карандашом «Остерегайтесь совершить убийство!» Моя странная судьба еще раз сделала мне предупреждение.
Хитрец Поль увез меня в Порт-Манек лишь для того, чтобы помешать мне совершить это убийство. Он и его друзья убеждают меня, что из-за Лобро не стоит рисковать своей жизнью, тем более что нечего и думать пройти незамеченным. Их дружеские увещевания и особенно гороскоп Макса Жакоба убедили меня.
Кроме Поля, Марио и Лионеля, там были Тони и его невеста.
Однажды вечером друзья наливают мне большой бокал виноградной водки. Я отказываюсь, потому что не люблю алкоголь и особенно виноградную водку. Друзья шутят, настаивают, в конце концов я проглатываю ее, как слабительное, одним махом.