— Можешь не говорить… я знаю, что ты хочешь мне сказать.
— Ба! Ты, значит, колдун?
Бискар железными тисками сжал руку Дьюлуфе.
— Выслушай меня, Дьюлу, — сказал он. — Я знаю, что по глупости, привязанности или трусости, но ты не разделяешь моей ненависти к сыну Марии Мовилье. Я прощаю тебя, потому что ты не понимаешь страстей, которые овладевают человеком навеки. Ты чувствуешь к этому мальчишке не то чтобы привязанность, но, по меньшей мере, симпатию…
— Прошу тебя…
— Дело твое… Обожай его, если хочешь, но…
Бискар сделал особое ударение на последнем слове.
— Но только, если ты когда-нибудь попробуешь изменить мне, если при каких бы то ни было обстоятельствах ты попытаешься расстроить мои планы или предупредить Жако об угрожающих ему опасностях, то я даю тебе слово, — а ты знаешь, что я привык держать его, — что я жестоко накажу тебя…
Голос Бискара стал глухим и угрожающим.
— Теперь ты предупрежден. Ступай…
Дьюлуфе не шевелился. Его глупое лицо покрылось ужасной бледностью. Да, он знал Бискара!
— Обещаю тебе… уверяю тебя… — начал он наконец.
— Мне нет надобности в твоих обещаниях. Ты меня боишься, этого для меня достаточно. Еще одно слово. С сегодняшнего дня ты оставишь «Зеленый Медведь».
— А! И что же я буду делать?
— Узнаешь потом. Я хочу, чтобы Жако потерял следы и не мог возвратиться сюда. Поэтому я продал дом.
— Продал!
— Да, одному честному негоцианту, который заплатил мне вчера деньги и сегодня же явится вступить во владение. Ты и твоя возлюбленная должны выбраться отсюда к полудню. Сегодня вечером, в восемь часов, жди меня на Жеврской набережной. Там ты получишь мои указания.
Дьюлуфе тяжело вздохнул, но он по опыту знал, что всякое сопротивление бесполезно. Он склонил голову.
— Я тебе больше не нужен? — спросил он.
— Нет, иди.
Дьюлуфе колебался еще мгновение. В глубине души эта грубая натура любила Бискара как собака любит хозяина, который ее бьет.
— Бискар, — тихо сказал он.
— Что еще?
— Скажи мне, что ты не сердишься… что ты веришь мне.
Бискар пожал плечами и рассмеялся.
— Должен заметить, ты слишком чувствителен! Иди… и не ломай себе голову зря!
Дьюлуфе не шевелился.
— Вот моя рука… и пусть все будет забыто…
Дьюлуфе поспешно схватил поданную ему руку, и лицо его расплылось в улыбке.
— Хорошо, теперь я ухожу. Я буду там, в подвале. Если я тебе понадоблюсь…
— То я позову тебя.
Дьюлуфе вышел во внутреннюю дверь.
— Слишком чувствителен! — прошептал Бискар. — Надо наблюдать за ним…
Затем он вернулся к Жако, который по-прежнему спал тяжелым сном.
— Пора! — сказал Бискар.
Он вынул из кармана флакон, почти такой же как тот, из которого налил несколько капель наркотического вещества в стакан молодого человека. Вынув пробку, он поднес флакон к носу спящего.
Прошло несколько минут. Затем Жако глубоко вздохнул, потянулся и открыл глаза, но, увидя Бискара, он снова поспешно закрыл их, как бы повинуясь инстинктивному чувству отвращения.
— Ну, Жако. — сказал Бискар, — мы, кажется, напились?
— Я? — сказал молодой человек, оглядываясь. — Где я?
— Как? Ты еще и бредишь? Ты у своего друга Дьюлуфе, а возле тебя я, твой дядя…
— Да-да… Верно!… Как я попал сюда?
— Припомни хорошенько! Дьюлу мне все рассказал. Он встретил тебя вчера вечером, в то время, как ты выходил из мастерской.
— Откуда меня выгнали…
— К сожалению. О! Эти хозяева! Они не стоят веревки, на которой стоит их повесить… И так как ты был убит горем, то он привел тебя сюда и дал мне знать. Но вижу, что, желая утолить свое горе, ты хватил через край! Ба! Это не беда! Мне случается частенько выпивать, но я все-таки честный человек!
В то время, как Бискар говорил, Жако пристально глядел на него. В его воспаленном мозгу возникали ужасные картины. Он снова видел отвратительные лица людей, бросившихся на Дьюлуфе и на него. Он видел Бискара, вдруг появившегося среди них и подавлявшего всех своей звериной силой и влиянием. Что это было?
Тут необходимы некоторые пояснения. Во-первых, Жако не знал настоящего имени Бискара, которого звал просто дядей Жаном, и с того времени, когда Бискар убедился, что молодой человек никогда не согласится присоединиться к шайке, он тщательно изолировал его. В этот день, поручив Дьюлуфе привести юношу в «Зеленый Медведь», Бискар никак не думал, что Волки нарушат его инкогнито.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— Я думаю, — отвечал молодой человек, — что я видел здесь странные вещи.
— Где это?
— Здесь. Люди, которых я, кажется, уже встречал… и которые похожи на разбойников…
Бискар расхохотался.
— Ну, я не советую тебе повторять это! А то наживешь себе хлопот.
Молодой человек закрыл лицо руками. Видимо, опьянение еще не совсем оставило его, но Бискар не хотел ждать, пока его мысли вполне прояснятся.
— О! Разбойники! — продолжал он. — Твой дядя член шайки разбойников… Почему же ты не заявишь, что он убивает и грабит?
Жако сделал протестующий жест.
— Нет, — перебил его, все более оживляясь, Бискар, — чем больше я думаю о тебе, тем больше ты меня огорчаешь. Вот и воспитывайте детей после этого!
— Дядя!
— Нечего сказать!
Потом он продолжал, вдруг успокоившись.
— Впрочем, я, кажется, начинаю сердиться!… Я не прав… Ты выпил немного лишнего, ну, а в таких случаях все кажется навыворот, и я не буду бросать в тебя камнем, тем более, что у тебя были неприятности. Дьюлу все мне рассказал…
Голос Бискара принял кроткое, почти нежное выражение.
— У тебя голова не на месте… Это и было причиной твоей ошибки. Я назначил здесь свидание нескольким рабочим, которых хочу нанять… для постройки дома… очень выгодное дело… кажется, что в ожидании меня они поссорились…
— Да, это так.
— Кажется, даже дело дошло до ножей… и без тебя бедному Дьюлу пришлось бы плохо…
— А где он?
— Он пошел немного поспать. После такой драки немудрено устать, и, кроме того, я был непрочь остаться с тобой наедине, потому что нам надо переговорить…
Молодой человек с удивлением поглядел на него.
— Ничего нет удивительного в том, что я забочусь о тебе. Дядя Жан уже давно смотрит на тебя как на своего сына…
— И я вам очень за это благодарен.
— Не будем говорить об этом. Я хочу сделать тебе очень выгодное предложение. Скажи мне сначала, правду ли сказал Дьюлу, что тебе надоели мастерские?
— Да, это правда! Не сердитесь. Это сильнее меня. Я устал от этих вечных преследований. Какая-то роковая сила преследует меня! Я делаю все, чтобы хозяева оставались довольны и чтобы жить в мире с товарищами, но все напрасно! Что-то неизбежно навлекает на меня неудовольствие одних и ненависть других.
— Несправедливость!
— Да! Это несправедливо, это жестоко, но тем не менее я никогда не делал ничего дурного, а меня всегда подозревают, всегда обвиняют! Если бы я по крайней мере мог узнать причину антипатии, которую я внушаю!
— О, что касается этого, то нет ничего проще!
— Что вы хотите сказать?
— Как! Ты, неглупый человек, так и не понял этого?
— Ради Бога, объяснитесь!
— Слушай же… У меня сердце кровью обливается, когда я вижу, что ты не можешь достичь того счастья, которое вполне заслужил. Вот в чем дело, мой милый! Твои товарищи и хозяева, все эти люди завидуют тебе!
— Завидуют! Почему? Я ничего такого не достиг, что бы вызывало зависть!
— Да, но ты барин, и это шокирует их.
— Я рабочий, ничего более, и они отлично знают это!
— Не совсем. Ты достиг в сравнении с ними слишком многого. Ты читаешь, пишешь, ты знаешь множество вещей, о которых они даже не слыхали, ты не напиваешься — я не говорю про сегодняшний день, это исключительный случай, и, кроме того, я виню в этом только Дьюлу, наконец, ты не принадлежишь к категории всех этих лентяев, которые работают как раз столько, чтобы не умереть с голоду, вот на тебя и сердятся за это, боятся, чтобы ты не пошел слишком далеко, и делают тебе разные пакости! Я это очень хорошо знаю! В моем деле бывает то же самое.
— Но что же, наконец, со мной будет? — спросил Жако.
— Мы сейчас поговорим об этом, и я думаю, что ты останешься доволен тем, что я тебе скажу. Тебе надоело жить в нищете, не так ли?
— Как и всякому, я полагаю.
— Тебе надоело жить в среде, где тебя не понимают, в среде, где ты чувствуешь себя не на месте, сознайся!
Жако улыбнулся.
— Да, это правда, во мне есть что-то, что никак не ладит с манерами моих товарищей.
Бискар улыбнулся. Разговор шел именно так, как он желал.
— Скажи мне, — продолжал он, беря за руку Жако, — скажи мне, не случалось ли тебе невольно вздрагивать, сравнивая себя, полунищего, в оборванной блузе, с каким-нибудь щеголем, едущим в своем экипаже? Не говорил ли ты себе, что если бы роковая судьба не швырнула тебя в жизнь без всяких средств, ты не хуже другого сумел бы занять место в свете?…
Молодой человек побледнел. Глаза его сверкали.
— Я все это понимаю… когда я был молод, я говорил себе, что ничто в мире не может быть лучше богатства. О! Я отдал бы полжизни, чтобы быть на равных с самыми богатыми!…
— Зачем вы мне это говорите? — простонал Жако. — Вы хотите, верно, свести меня с ума?
— Ба! Разве слова производят на тебя такое сильное впечатление?
— Но поймите, что эти слова выражают мои сокровенные мысли, что вы пробуждаете во мне уснувшие желания, мои страстные мечты, которые иногда, в особенности, когда я чувствую себя несчастным, жгут мое сердце!
Бискар наклонился к нему.
— Итак, я верно понял тебя. Ты хотел бы быть богатым…
— Да.
— Ты хотел бы, чтобы двери блестящего света широко раскрылись перед тобой…
Жако вскочил.
— О! Если бы я мог только проникнуть в этот свет, который кажется мне моей истинной родиной, то я непременно пробил бы себе в нем дорогу! Когда вы говорите такие вещи, я чувствую, что во мне пробуждаются желания, которые я напрасно стараюсь подавить…