Две последние записи можно смело демонстрировать студентам как типичный случай речевого проявления состоянии фрустрации. Придирчивый, обострённый конфликтом ожиданий и реальности взгляд Веры не обнаружил в городе ни причин восторженности городом Верлена, ни романтизма Дюма, ни разнообразия типов французских жителей Бальзака, ни разноцветья и загадочности парижских бульваров Клода Моне, Ренуара и Камиля Писарро, ни мощи и лёгкости архитектурных ансамблей. Оно и понятно: ехала на собственную помолвку, а приехала на свадьбу с другой. «Увидеть Париж и умереть» — затёртый до дыр штамп зазвучал натуралистично. Неужели сообщение про Сену надо трактовать буквально?
Юлия Викторовна прикрыла глаза. Самое ужасное, что фактически она сама познакомила свою ученицу с этим французом. Университет, поставленный теперь перед необходимостью зарабатывать, постоянно устраивал тренинги, курсы, квесты, флешмобы, эстафеты, дни науки и прочие активности, ловко подменившие настоящую исследовательскую работу монетизацией. Психологические тренинги руководящим работникам крупнейшего нефтехимического комбината Жбан продала лично. Набралась группа из французов и испанцев.
Лиза, кстати, извивалась ужом, лишь бы эти курсы вести, но в этот раз Жбан оказалась непреклонна. Надо было показать товар лицом, то есть кафедру всей своей профессиональной мощью. Назначила Веру и Фролова. А зря: ушлая Лиза сама свернула бы в круассан любого Франсуа.
Неожиданно возникла идея.
— Лиза, а вы не могли бы переслать мне вашу с Верой переписку. Сведения просили передать в международный отдел, они переведут и перешлют в полицию, — соврала в трубку заведующая.
Лиза помялась, даже пыталась что-то возразить, но на словосочетании «полицейский запрос» сдалась. Юлия Викторовна прочла и усмехнулась: Елизавете Андреевне можно смело брать псевдоним «Без мыла». Беседу в чате с Верой всегда инициировала сама Лиза. Начинала с вкрадчивого: «Привет! Хорошего тебе дня!», потом подкрепляла мотивирующими открытками, смайликами, кошечками, анекдотами из Интернета. Потом интересовалась «Как дела?», «Вы где?». Не отвечать совсем — чревато конфликтом. Вера в конце концов писала пару слов. После этого Лиза вцеплялась мёртвой хваткой и выцыганивала пару-тройку подробностей. Будучи в Париже, Вера вняла просьбам о фоточках и скинула Лизе изображение какой-то заурядной улочки с издевательским комментарием: «Квартал Маре, где Анжелика поселилась, разбогатев на продаже шоколада». Ну и поделом. Лиза сама заявила, что из всей французской литературы любит только серию Анн и Сержа Голон и «Трёх мушкетёров». Кстати, Лизе подошёл бы также тег #каксгусявода, потому что отреагировала она как ни в чём не бывало: «Спасибо, дорогая!» И смайлики, смайлики. Вот и вся дружба. Полезной информации из этой переписки получить не удалось. Вера была немногословна: «Всё в порядке, едем в Фигерас». «Музей Дали классный». Ничего личного, как ни старалась Лиза.
IV
На следующий день утром из международного отдела пришла новая порция информации. Французская полиция подключилась. Ни в Марселе, ни тем более в Каннах остановки не было. От Марселя ребята направились прямиком на Париж, забронировали номер в отеле уже на подступах к столице, в Орлеане, но не заселились. Где провели ночь — неясно. «Были ли у вашей сотрудницы какие-то поручения в Орлеане?
Друзья. Знакомые?» Поручений не было. Друзей, кажется, тоже. Скинув обновлённые сведения о проделанном пути своему младшему, Жбан получила лаконичный ответ:
— Если у Веры нет прав, то этот Франсуа, наверное, робот. Столько часов за рулём без второго водителя — нереально.
Прав у Веры не было. А то, что с ними ехал кто-то третий, маловероятно.
V
В Париже невозможно страдать долго. Особенно если эти страдания из-за несчастной любви. Юлия Викторовна прилегла в гостиной, пытаясь сосредоточиться. Информации мало, но всё равно версия с самоубийством, которую, надо сказать, на кафедре обсуждали охотнее всего, казалась самой слабой.
Вера не склонна ни к абстиненции, ни к депрессиям. Эмоционально стабильна, умеет быстро перегруппировываться. Отношения Веры и Франсуа нельзя назвать чистым расчётом с холодным носом, но это всё же не всепоглощающая страсть, не чистая эмоция. Многие люди уверены: по любви это тоже по расчёту, и они удивительно правы. Всё чаще на психологических конференциях звучала идея любви как бизнес-транзакции. Жбан легко могла назвать имена пары-тройки коллег, написавших монографии о любви с точки зрения прибыли и убытков. На брачном рынке у всех разная востребованность: кто-то входит в топы стобалльников, кто-то едва телепается на отметке 50, есть и те, что вовсе за гранью рейтинга. И, кто бы что ни говорил, любовь имеет к этому рейтингу самое прямое отношение, потому что влюбиться в доброго, заботливого, красивого, умного и богатого намного легче, чем в психованного бедного урода. Теневые цены на любовно-брачном рынке напрямую зависят от цифр этой негласной шкалы. «Влюбляйтесь в тех, кто наиболее привлекателен из тех, кто готов влюбиться в вас» — примерно так звучит формула любви. Граф Калиостро с досады съел бы десять вилок.
Вера точно знала свои баллы: сотня по всем параметрам, кроме одного — финансового. А вот Франсуа именно здесь вырвался вперёд, зато недобрал баллов по шкалам «внешность» и «мужественность». И всё же обмен обещал быть не только равнозначным, но и приятным благодаря уму и чувству юмора обоих.
Что бы там ни произошло, Вера одна отправилась гулять по городу. И уж тут вечно оживлённый Париж во всей красе своих улиц орехового цвета не мог подвести. Париж благосклонен к любознательным: он рассеивает их тоску. Не зря Салтыков-Щедрин рассказывал, как встретил на улице столицы Франции своего знакомого доктора, о котором знал, что тот в «последнем градусе чахотки». На изумлённый вопрос писателя, почему тот не лечится дома, доктор ответил: «Нельзя, батюшка, тянет на улицы». Через три месяца доктор умер в Ницце, но всё-таки напоследок Париж почти оживил беднягу. Нет-нет, суровые времена Неизвестной из Сены давно в прошлом. Современный Париж, как бактерицидный пластырь: если и не залечит рану, то отодвинет боль, чтобы, несмотря ни на что, продолжалось движение.
VI
Вечером Лиза наконец сподобилась осчастливить отчётом. Юлия Викторовна открыла общий диск и вдруг обнаружила, что в пятницу, накануне своего исчезновения со связи, Вера загрузила документ без названия. На отчёт по кафедре это не было похоже.
29.05. «Из крика того, кто был распят на Голгофе, Франция извлекла декларацию прав человека», — писал Виктор Гюго. Но теперь, кажется, самое время для нового Термидора. Франсуа говорит, чтобы я не публиковала такие посты, здесь теперь этого нельзя. Французы всё ещё уверены, что справятся, что всё под контролем, при этом люди рассказывают истории о том, как девушки-католички вынуждены прятать свои крестики под платье, чтобы не раздражать чувств других верующих. Эта революция зашла слишком далеко. Гуманистические ценности даются слишком дорого. Марсель произвёл печальное впечатление, останавливаться даже не решились».
Судя по всему, Вера забыла отключить функцию автоматической загрузки на диск и сохранила сюда свои путевые заметки, которые осторожный Франсуа не позволил публиковать в блоге. «Только бы что-то полезное», — внутренне взмолилась Юлия Викторовна, открывая следующую запись.
30.05. «Весь путь от Марселя до Канн я сидела на заднем сиденье прямо за Хосе, который был за рулём. Франсуа заснул, а мне — смешно сказать — в зазор между спинкой сиденья и задранным подголовником были видны только мелкие чёрные кудри, затейливой восточной вязью падавшие на загорелую крепкую шею нашего неожиданного попутчика. Самые крупные плотные завитки восседали, словно мухи. Всю дорогу мучительно хотелось их отогнать. И было стыдно вместе с тем. Получалось, что я как будто злюсь на него, а услужливое подсознание сразу подыскало назойливый мушиный образ. Фрейд не дремлет. Только сам-то Хосе тут при чём? Мы в любой момент могли сказать ему «нет», «не по пути», да почему-то не сказали».
Это ещё что такое? Юлия Викторовна перечитывала отрывок снова и снова. Всё-таки это было правдой: они путешествовали втроём. Но кто этот Хосе, куда ехал вместе с парой влюблённых? Зачем?
31.05. «В плане матримониальных надежд Хосе — настоящая чума. Бедная его будущая жена, если он вообще когда-нибудь женится. Впрочем, эти чёрные восточные «многозначительно бессмысленные» глаза, полные страстного отчаяния и невыразимой тоски, по-своему привлекательны. Он говорит, что в нём есть арабская кровь: да, очень на это похоже. Горяч хлопец. Они с Франсуа словно с разных планет. Франсуа помешан на ЗОЖ, велоспорт, диета, а этот курит, точнее вейпит, любит вино, знает все ночные клубы и бары не только в своей родной Валенсии, но и у нас в городе и чувствует себя прекрасно. «Я — красавчик», — говорит. Кажется, единственное слово, которое выучил по-русски».
Жбан невольно ахнула. Фрейд действительно не спал: ехать на собственную помолвку и думать о завитках на шее какого-то испанца. Впрочем, совсем недавно она сама запальчиво спорила на конференции с одним ярым приверженцем материалистической теории любовного обмена. У сердца свои резоны, о которых разуму ничего не известно. И это не просто вопли тётки, которая на своём веку не раз пыталась полюбить нужного человека, а потом возникали запахи, жесты, родинка над губой, по-особому сказанное слово, завиток, похожий на муху. Любовь встраивалась в клетки, как вирус гриппа: без ведома, без разрешения, против воли. Даже самый рациональный человек, придирчиво рассчитавший каждый пункт шкалы обмена, может испытывать болезненные искушения. Но хуже всего то, что девушка сравнивает этих двоих. Впрочем, благодаря этому сравнению стала ясна одна деталь: скорее всего, Хосе летел с ними прямо из России. И это не кто иной, как один из тех испанцев, что посещали курсы Веры.