— Нет. Не успели.
— У меня двое парней. Четырнадцать и восемь. Замечательные пацаны растут, оба в спецшколе, три иностранных языка, карате, менталка. Старший в музыкальной, по классу скрипки. Младшему медведь на ухо наступил, зато чувствуется хватка, будущий лидер, весь в меня! — Он рассмеялся.
— Ты же учитель истории, почему вдруг недвижимость?
— Так получилось. Заработать можно только в бизнесе. А история для души. Интересуюсь, как же. А ты где?
— Я… Везде понемногу. Иногда публикуюсь в «Арт деко», мой конек — сецессия. Копаюсь в частных коллекциях, составляю описи…
— В смысле? Это твоя работа как искусствоведа?
— Да. Искусствовед-эксперт. В кладовках и на чердаках целые сокровища. Если есть деньги, владельцы нанимают эксперта, тот приводит все в порядок, составляет реестры, рекомендует, кому предложить. Смотрел передачи «Аукцион на дороге» или «Гараж-сейл»?
— Не смотрел.
— Если интересно, можно купить флешку.
Суть в том, что прямо в парке или на улице устраивается шоу, люди несут антиквариат из кладовых, а эксперт оценивает. Тут же рапид-аукцион, можно сорвать куш. Не Сотбис, конечно, а так, по мелочи. Несколько сотен…
— И ты этим занимаешься?
— Нет. Я больше разбираю библиотеки, старые бумаги… Я привыкла работать в тишине.
— Ты? В тишине? Ты всегда была шумная, подвижная… Я помню!
Они смотрели друг дружке в глаза. Без улыбки, испытующе. Женщина не выдержала, отвела взгляд.
— Я часто вспоминаю ребят, нашу театральную студию, капустники… Помню, ты играла цветочницу… «Пигмалион»! Тебе бы в театральный!
— Мне нравится моя работа, — сказала Елена сухо. — А театр… — Она вздохнула. — Ты ведь тоже не стал историком.
Они помолчали.
— С кем-то из наших видишься? — спросила она.
— Нет. Никого не осталось. Кто-то уехал, кто-то выживает… Мы стали старше, семья, дети. Сошли со сцены, так сказать. Другие заботы. Да и неинтересно, если честно. Не о чем говорить.
— А что делаешь у нас?
— Продал вашему лягушатнику гостиницу. — Он ухмыльнулся.
— Гостиницу? Где? Здесь?
— У нас! Четыре года назад америкосы построили «Хилтон», ожидался туристический бум, но не срослось, прогорели. Я купил за бесценок, выждал два года и выставил на продажу. Он и клюнул.
— Зачем ему гостиница в нашем городе?
— Рассчитывает на раскрутку туристического бизнеса, должно быть. Да мне пофиг, с глаз долой, из сердца вон. Главное, я в выигрыше. — Он самодовольно усмехнулся. — Этот французик, Карл Лебрун, корчил из себя крутого, торговался, надувал щеки… Миллионер, между прочим. Я был у них в шато, пригласили на обед. Что интересно — коллекционный фарфор под двести лет, представляешь? Столовое серебро, две горничные в фартучках стоят как манекены, по периметру светильники, стол на сотню персон, всюду вазы с цветами. Аристократы хреновы! А еды с гулькин нос. Суп — водичка, второе — в центре тарелки кусочек рыбы под шоколадным соусом, три палочки аспарагуса и веточка петрушки. Все! Причем свой повар, они его называют «шеф», я даже не врубился сначала. Мадам сказала: «Наш шеф сегодня превзошел себя!»
— Ты говоришь по-французски?
— По-английски. Французский теперь никому не нужен. Главное, английский. Я еще подумал, если бы мы так харчились, то давно бы откинули копыта. А еще говорят, французская кухня то, французская кухня се! А на десерт крошечные… Черт! Даже пирожными не назовешь! Размером с пятак, вкус никакой. Еще ликер, коньяк и кофе. Рюмочки — как наперстки. Скупой народ, размаха нет. И холодный какой-то, некомпанейский. Сегодня все подписали, пожали друг другу руки и разошлись. Пригласил в ресторан, обмыть, но он сказал, что спешит, в другой раз. Финита. А ты как тут, привыкла?
— Нормально. Привыкла.
— Наверное, ничего не ешь? Только кофе? Вон худая какая… Вообще, тут все женщины худые. Я читал, единственная нация, которая любит тощих баб, — это французы. — Он рассмеялся. — Хотела бы вернуться?
Женщина пожала плечами.
— А я бы тут не смог! Они другие, непуганые, всякие законы, правил немерено, все по ранжиру. И репутация! Карл сказал, главное у бизнесмена — репутация, представляешь? Я бы тут не выжил, а они у нас. Но, с другой стороны, мужика, у которого на первом месте репутация, обходишь на раз-два. — Он рассмеялся.
Кофе пили в молчании. Мужчина рассматривал Елену, словно пытаясь узнать знакомые когда-то черты, и не находил. Перед ним сидела неизвестная ему женщина, отдаленно напоминающая девушку, которую он знал когда-то. И любил…
— А ведь мы собирались пожениться, — вдруг сказал он. — Помнишь?
Она кивнула, без улыбки глядя на него.
— Какие планы были… Путешествовать по шарику, построить дом, посадить абрикосовый сад, приглашать гостей, треп до утра. Помнишь?
Она продолжала машинально помешивать ложечкой в чашке.
— И тут ты встретила своего… как его? Жиль! Встретила Жиля, и большой привет! Конечно, богатый галерист, вся Европа у ног, куда бедному учителю истории. Я не мог поверить! Мы же любили, и вдруг… Не жалеешь?
Она снова пожала плечами и промолчала.
— Интересно, как бы сложилась наша жизнь, если бы ты не уехала…
— Игорь, мне пора, — сказала она вдруг. — Мне нужно закончить кое-что, я обещала. Время поджимает.
— Ленка, ты чего! Может, погуляем? Поверишь, я в первый раз прошелся по городу и увидел Эйфелеву башню вблизи и живьем, а не на фотке.
— Сегодня не получится, честное слово.
— У меня самолет послезавтра, труба зовет. А еще закупиться, семья подкинула заказов. Хотелось бы поговорить… Нам есть что вспомнить. Я провожу тебя домой, ты где живешь?
— Я сейчас не домой…
— Не домой? А куда?
— На работу. К возвращению хозяина надо разобрать кучу бумаг.
— Ну тогда провожу на рабочее место. Далеко?
— Не очень. Но я не думаю…
— Да брось ты! Мы же не чужие. И вообще, хотелось бы посмотреть, как живут обычные французы. Он кто, твой работодатель?
— Рантье. Старые семейные деньги. Кроме того, понемногу спекулирует. А жизнь дорожает, потому и затеял перетряхивать архивы, думает обнаружить жемчужное зерно в куче хлама. Сейчас он у сына в Лондоне.
…Они не торопясь шли по улице. Народу становилось все меньше по мере удаления от центра. Игорь придерживал женщину за локоть.
— Знаешь, мне кажется, что мы вернулись… Помнишь, как мы гуляли в городском парке? Смотрели на реку… Помнишь реку под луной? Сто лет там не был. Ни разу с тех пор…
Она промолчала. Дальше они шли в молчании.
— Мы пришли, — сказала она. — Это здесь.
Они остановились перед старинными литыми воротами, за которыми угадывался большой дом с башенками. К дому вела аллея, освещенная единственным фонарем. Окна были темными.
— Здесь? — не поверил Игорь. — Это же целый замок! Он что, миллионер, твой рантье?
— Он небедный, — сказала Елена. — Игорь, спасибо тебе и спокойной ночи.
— Подожди! Неужели ты вот так возьмешь и уйдешь?
— Игорь…
— Я знаю! Тебе надо работать, я понимаю, но хоть чаю предложи! Сто лет не виделись. В доме кто-нибудь еще живет?
— Нет. У него есть эконом, но вечером он уходит. А кухарка приходящая.
— Ни фига себе! Бедный рантье! А садовник у него тоже есть?
— Не знаю, не интересовалась. Игорь, честно, я не думаю, что это удачная идея…
— Ленка, да будет тебе! Расслабься! Посидим, поговорим… Неизвестно, когда еще придется. Если уж нас столкнуло лбами… Это судьба! Пошли! — Он налег на ворота. Ворота не дрогнули. — Заперты?
— Да. Сейчас наберу код.
Она приподняла прямоугольный щиток на правой створке, потыкала пальцем в пульт. Ворота беззвучно разъехались в стороны. Они вошли во двор. Отрезанность от улицы здесь почувствовалась мгновенно, словно заслонка опустилась. Было тихо, сыро и пахло землей. Елена зашарила в сумочке в поисках ключа. Они поднялись на крыльцо.
— Давай я! — Игорь взял у ней ключ.
Они вошли в холл, и Елена включила свет. Игорь, изумленный, озирался. Обширный холл со сводчатым потолком, резные деревянные панели, выгоревшие и ветхие, с отломанными зубцами, но все еще значительные и солидные; по периметру — развесистые оленьи рога и кабаньи головы с блестящими глазами и устрашающими клыками; между ними щиты, гербы и потемневшие картины — портреты, насколько он сумел разобрать. Мраморный пол в черную и белую клетку, напоминал шахматную доску; в центре стоял большой круглый стол, на его инкрустированной цветными сортами дерева столешнице высилась массивная фарфоровая китайская ваза с выцветшим и пыльным букетом. Тут стоял густой запах тления и пыли.
— Это же чисто музей! — воскликнул Игорь. — На этом можно прилично наварить!
— Вряд ли, — сказала Елена. — Все отсырело, в плохом состоянии. Реставрация себя не окупит. Пошли в библиотеку. Покажу тебе мое рабочее место.
— Сколько лет дому?
— Около двухсот. Хозяин в основном живет в городской квартире.
— Так у него еще и квартира есть?
Она не ответила и пошла из холла. Он, озираясь, поспешил вслед. Она привела его в обширный зал, уставленный книжными шкафами, наполовину пустыми.
— А где книги?
— Продаются понемногу. Я отбираю, что пойдет, составляю опись. Кроме того, здесь полно набросков, миниатюр, эскизов, часто без имени автора. Я пытаюсь определить авторство.
— И ты сидишь здесь целыми днями? В этой сырости?
Она пожала плечами.
— Жить-то надо. Он неплохо платит, и работа мне нравится.
— А картотека какая-нибудь есть?
— Нет, насколько мне известно.
— То есть никакого учета?
— Учета?
— В смысле, если стырить парочку, никто не заметит?
Она пожала плечами, пристально глядя на него.
— Шучу! — он рассмеялся. — Кому они нужны!
— Чай будешь? — спросила Елена после непродолжительной паузы.
— Буду.
— Пошли в кухню.
Кухня оказалась для него еще одним потрясением. Громадная, со стрельчатыми окнами, с громадной плитой — над ней висели медные кастрюли и черпаки на ручках — и четырьмя массивными буфетами, покосившимися, с тусклыми стеклами, с фаянсовыми тарелками, расписными в стиле пейзан в специальных углублениях. Инородным телом смотрелся тут большой старинный холодильник.