— На ней готовят? — спросил Игорь.
— Нет! — Елена впервые рассмеялась. — Нужны дрова, на ней лет сто не готовили. Тут есть маленькая электрическая плита и электрочайник.
Они сидели за громадным деревянным столом, пили чай. Елена достала из холодильника круассаны, сунула в микроволновку.
— Почему в холодильнике?
— Тараканы, — коротко ответила Елена. — Даже ультразвук не отпугивает.
Он словно видел ее впервые, она все время была другая. На улице одна, в кафе другая, здесь третья. Ему показалась, она успокоилась, смотрела с улыбкой. Даже румянец появился.
Они допили чай, и он попросил показать дом. Она ответила, что нечего смотреть, один старый хлам. Он не поверил…
Они шли по трещавшему паркету бесконечного коридора, открывали скрипящие двери, он с любопытством заглядывал в комнаты. В некоторых не было света, некоторые были пустыми, другие заставлены ящиками и старой мебелью. Жилой оказалась одна лишь спальня. Здесь было полутемно — горели три из десятка рожков на ажурной люстре, висящей слишком низко. Он задрал голову и присвистнул: потолок был расписан сценами из… гарема? Полтора десятка обнаженных женщин, пышные тела, соблазнительные позы… Порнография позапрошлого века никак? А чего? Кайф! Лежишь и рассматриваешь!
— Известный художник? Оригинал?
— Посредственная копия «Турецкой бани» Энгра. Художник неизвестен. Скорее ремесленник, чем художник.
— Смотри, осыпается! Жалко, пропадет. Хоть и ремесленник, а смотрится шикарно! — Он ухмыльнулся. — Как раз для спальни. И кровать королевская.
Он стал перед гигантских размеров деревянной кроватью, небрежно прикрытой выцветшим гобеленовым покрывалом.
— Он здесь спит? — спросил.
— Наверное. Мне кажется, он редко бывает здесь.
— А почему не продаст? Карл говорил, налоги у вас сумасшедшие.
— Не знаю. Наверное, лень. Он говорит, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на всякую ерунду.
— И на что же он тратит свою жизнь?
— Раскапывает раритеты и продает.
— Где же он их раскапывает?
— В лавках старьевщиков, на блошиных рынках, аукционах… Даже на своем чердаке. Везде.
— Тебе здесь не страшно одной? — Он смотрел на нее с улыбкой.
Она пожала плечами. Она все время пожимала плечами, похоже, он озадачивал ее. Он притянул ее к себе, обнял.
— Не нужно… — Она попыталась вырваться.
— Ну-ну, мы же не чужие… ты же тоже хочешь… — бормотал он, срывая с нее блузку. — Помнишь, как мы сходили с ума… помнишь? Я все помню! Ты любила, чтобы я…
— Игорь! Перестань!
— Глупая, мы снова вместе… Сейчас, сейчас… — Он впился в ее рот, продолжая торопливо стаскивать с нее блузку.
…Кровать затрещала под их телами. Женщина слабо застонала.
Они целовались, глядя друг дружке в глаза… как когда-то. Кровать трещала угрожающе.
— Она не рухнет? — прошептал он. Она рассмеялась, прижимая его к себе. Он почувствовал ее ногти на своей спине.
— Что ты со мной делаешь, Ленка! Помнишь, как мы… Мне ни с кем так не было… честное слово!
Он бормотал бессвязно, лаская ее, такая была у него привычка…
Последнее судорожное движение, хриплый выдох мужчины, всхлип женщины… и оба замерли…
Лежали, рассматривая обнаженных женщин на потолке, держались за руки, выравнивали дыхание.
…Они сидели в библиотеке. Она, с красными точками на скулах, взъерошенная, с незастегнутой верхней пуговкой на блузке, с раздувающимися ноздрями, не глядя на него. Он же смотрел на нее с улыбкой. Если спросить его, что он сейчас испытывал, он бы затруднился с ответом. Удовлетворение, пожалуй. Не только физическое, нет, а скорее моральное — она раскрылась! Он заставил ее признаться, что она помнит, готова на все, и стоило ему только щелкнуть пальцами… Даже похорошела — видать, давно без мужика. Он усмехнулся: на королевской кровати! Под голыми бабами! Чертова кровать так шаталась и трещала, а люстра раскачивалась еще несколько минут после… Они лежали, разбросав руки, а люстра моталась над их головами, и по стенам бежали черные тени. А на потолке голые бабы… Он сказал:
— А если она рухнет, представляешь?
Они так и покатились…
— Хочешь, я останусь? Поменяю билет? — спросил он неожиданно для себя. — Можем смотаться куда-нибудь… В Италию! Хочешь?
Она кивнула.
— Надо было купить вина, — сказал он. — Не подумали. Сейчас бы в самый раз.
— Тут, кажется, что-то есть, — ответила Елена. — Я видела. — Она открыла книжный шкаф, достала бутылку. — Ликер!
— Сойдет! Давай сюда! Неси посуду.
Она вышла. Он услышал эхо, повторявшее ее торопливые шаги. Она принесла рюмки, и он налил в них густую липкую коричневую жидкость.
— За нас!
Они выпили.
— Сироп! — сказал он. — Хорошо сидим, правда? Просто удивительно, что мы столкнулись. Судьба? Как будто не было этих семнадцати лет…
Она кивнула, глядя ему в глаза.
— Знаешь, я здесь в первый раз. В Париже. Впечатляет, честное слово. А вот люди… Дочка приятеля тоже вышла замуж за лягушатника, какой-то странный тип и вообще… — Игорь ухмыльнулся. — Несерьезный! Руками машет, трещит, хихикает. А взять Карла, тот наоборот, холодный, некомпанейский… Нет широты. Все-таки они другие.
— Я помню, ты пел под гитару песни своего любимого Жака Бреля! У меня есть диск, там его фотография. Вы чем-то похожи. Правда, он мне не очень нравился…
Он усмехнулся.
— Конечно, вам, девушкам, больше нравится сладкий Адамо. А Жак Брель — бунтарь. Мы с ним в этом похожи, прём против течения. Оба бунтари. У него даже голос бунтарский, резкий рычащий, дерзкий. Такой не согнется, даст в морду и хлопнет дверью. Я из шкуры лез, чтобы быть похожим. Даже на курсы французского пошел, помнишь? До сих пор кое-что помню. Же мапель Игорь, жэм ля шансон франсез, жэ жу де ла гитар, Жак Брель мон вдоль…[22] Хотел понять, о чем он поет.
— Сейчас тоже играешь?
— Нет времени. Кончилось детство, кончилось бунтарство, теперь другие интересы. Не уверен, что его еще помнят. Разве что старое поколение. Другое время, другие песни. Я сейчас много езжу, везде был… Кроме Парижа. — Он помолчал. — Знаешь, наверное, я боялся встретить тебя. Никого из ребят не видел, ничего про тебя не знал… Семнадцать лет! Я помню твоих родителей, маму…
— Мама умерла.
— Ты приезжала на похороны?
— Нет. Мама умерла в Париже. Она жила с нами. Я ни разу не была дома…
— Не тянуло?
— Боялась, наверное. Не знаю… Боялась встретить тебя.
— Я тогда чуть с ума не сошел! Не мог поверить, что ты уехала с тем старым козлом… После всего…
Они смотрели друг дружке в глаза. Она отвела взгляд. Сказала после паузы:
— Игорь, не обижайся, но мне нужно работать.
— Я понимаю. Ухожу. Давай телефон, позвоню завтра, лады?
Она снова кивнула. Оба вздрогнули от пронзительного звонка, неприятно срезонировавшего в пустом доме.
— Гости? — он улыбнулся.
— Понятия не имею. У хозяина ключ…
— Не открывай! Мало ли.
— Нужно спросить, может, это важно.
В холле она резко произнесла что-то в домофон. Игорь слышал, как ей ответили. Голос был глухой и невнятный.
— Жувр! Антре![23] — сказала Елена.
— Кто это? — спросил Игорь шепотом.
— Это к хозяину.
Она отперла входную дверь, отступила, пропуская высокого немолодого мужчину. Тот вошел, уставился подозрительно на Игоря.
Лена заговорила, в чем-то убеждая гостя. Игорь понимал отдельные слова и фразы. Елена пыталась успокоить его, он сердился. Она все повторяла:
— Же нэ спа! Апеле ле![24]
Мужчина отвечал раздраженно и невнятно.
Несколько раз повторил слово «контра». Кажется, контракт? Интересно, о чем речь!
Вдруг мужчина шагнул к Елене и хватил ее за руку. Держа ее за руку, он потряс перед ней черным кейсом и прокричал раздраженно длинную фразу. Игорь уловил имя: «Тулуз-Лотрек».
— Лерижиналь?[25] — воскликнула Елена.
— Идье! — закричал мужчина. — Нон, бьен сюр![26]
Он назвал ее идиоткой? Однако!
Мужчина буркнул «орвуар», развернулся и схватился за ручку двери. На них дохнуло холодом. Мужчина исчез.
Игорь и Лена переглянулись.
— Неудобно получилось… — сказала Елена. — Извини!
— Он сказал «Тулуз-Лотрек»?
Она кивнула.
— Ты спросила, это оригиналы, а он назвал тебя идиоткой! Хочешь, я набью ему морду?
— Не надо, — она попыталась улыбнуться. — Я сама напросилась. Никто не носит с собой оригиналы. Это серьезный дилер, с хорошей репутацией. Они договорились, а хозяин исчез. Сейчас попытаюсь набрать его…
Он притянул ее к себе, поцеловал в лоб.
— Я пойду, пожалуй. До завтра?
— До завтра. Спокойной ночи. Не заблудишься? Может, такси?
— Не нужно. Я с удовольствием пройдусь. Не засиживайся допоздна, поспи хоть немного…
Он ушел. Она осталась. Заперла дверь. Вернула в библиотеку. Налила в рюмку ликер. Села в кресло, закрыла глаза, задумалась…
Семейство Лебрун сидело за громадным обеденным столом, ужинало.
— Все время забываю спросить, — сказала мадам Лебрун, — ты что, собираешься вести бизнес в Восточной Европе?
— Почему ты так решила?
— А зачем тебе там гостиница?
— Видишь ли, моя дорогая Оди, мне шепнули по секрету, что концерн «Ситроен» собирается открыть там производство и они уже присмотрели участок. Бумаги не сегодня завтра подпишут. А это значит, что через полгода или самое позднее через год им понадобится жилье для персонала. И тогда я продам им свою гостиницу, причем внакладе не останусь. Прекрасная планировка, все практически новое, все предусмотрено. Два ресторана, несколько кафе и баров, кухня, прачечная… За смешную цену!
— Он знает? — спросила мадам Лебрун после паузы.