Сэр Атель возобновил спуск. Теперь ему открылось дно пещеры — беспорядочный лабиринт громоздившихся друг на друга, застывших от холода слоев. Они напоминали бурные воды реки, которые внезапно, не завершив движения, замерзли и превратились в лед.
У подножия колонны находилось обширное открытое и темное пространство, своего рода возвышенность, похожая на те пятна, что он видел сверху. Вокруг нее кольцом залегал лед, и темная масса ярко выделялась на фоне ослепительной белизны. Сэр Атель наконец спустился на эту галерею. Самое трудное было позади. Его охватило острое любопытство, сердце забилось так сильно, что готово было, казалось, выскочить из груди.
С большими предосторожностями, опасаясь поставить под угрозу успех своего предприятия, молодой англичанин обогнул ледяную корону.
В свете фонаря он увидел темные пятна; они были поменьше замеченных прежде. Под ногой что-то хрустнуло. Сэр Атель отсоединил фонарь, нагнулся и посветил; затем он поднял непонятный полураздавленный предмет — и невольно вскрикнул от изумления.
Он был достаточно знаком с палеонтологией и мгновенно узнал кость крыла птеродактиля — вымершего животного, чей череп заставил великого анатома Ричарда Оуэна[40] воскликнуть, что никогда еще природа не создавала орган позвоночного с такой экономией материалов, объединив в нем легкость и силу.
Это открытие подтвердило некоторые мысли, в которых сэр Атель, из научной скромности, и сам себе не признавался. Он решительно покинул ледяной островок и зашагал к огромному черному пятну — тому самому, что первым привлекло его внимание.
Вскоре он понял, что это не базальтовая скала или гранитная масса, а цельный труп гигантского мамонта, также давно вымершего и известного нам в основном по скелетам из глубины палеозойских слоев.
Да, это был мамонт, колоссальный, величественный зверь, один из черновых эскизов природы; его потомком, но только в три раза уменьшенным, стал слон. Дрожа от волнения, сэр Атель разглядывал чудо, прежде встречавшееся лишь в Сибири: холод полностью, вплоть до шкуры, законсервировал громадное животное. Он забрался на плечо чудовища, чтобы поближе рассмотреть голову с двумя изогнутыми бивнями, ощупал руками замерзшие волосы, спустился к огромным ногам, словно высеченным из мраморной скалы.
Он больше не думал об опасности, которой подвергались он и его спутники; он очутился в мире научной мечты, он прикасался к этим конечностям, что не приподняла бы никакая человеческая сила… какой триумф для исследователя!.. какой победоносный ответ противникам теории эволюции!..
Будто в приступе безумия, сэр Атель взобрался на тушу мамонта: отсюда он мог лучше разглядеть другие темные пятна. Теперь он уже не сомневался, что то были допотопные существа, жившие задолго до человека… Когда беглый осмотр подтвердил его гипотезу, он соскочил вниз и бросился к ним.
Он увидел неповрежденную и недвижную тушу мегатерия с массивным крупом и передними лапами, вооруженными похожими на сабли когтями. Когда-то эти когти хватали и разрывали добычу.
Дальше лежал на боку и словно спал мастодонт, млекопитающий гигант примитивных эпох — рост шесть метров, длина восемь, не считая хобота!
Мегацерос, предок нашего оленя, вероятно, застигнутый врасплох и скованный холодом, веером вздымал на высоту четырех метров свои огромные рога… Он припал на передние ноги и, казалось, готов был завершить прыжок, прерванный катаклизмом.
Сэр Атель чуть не упал, споткнувшись о ледяную мумию чудовищного двухметрового крокодила; тот застыл с воинственно раскрытой пастью.
И наконец, он добрался до двух шедевров коллекции — трудно было иначе назвать это поразительное собрание чудовищ.
Первым был бронтозавр, гигант среди динозавров; он достигал в длину не менее пятнадцати метров и весил более пятнадцати тонн! Туловище его было вытянуто, длинная шея поднимала в воздух маленькую голову.
Черное пятно, замеченное Лаберже, оказалось динор-нисом, прототипом нашего страуса — колоссальной птицей, достигавшей более трех метров в высоту. Птица стояла, опираясь о камень, и сохранилась на удивление хорошо; ее длинные жесткие перья до сих пор блестели.
Какая катастрофа породила это вызывавшее оторопь явление?.. Очевидно, на весь регион с молниеносной быстротой надвинулась жесточайшая волна холода; животные в ужасе бежали, забыв о вражде и соперничестве… Внезапные снегопады и лед загнали их в эту каверну, где холод застиг их и мгновенно заморозил их кровь и плоть… После над ними сомкнулась бездна, и они навсегда остались похоронены в ледяной гробнице…
Прошли века и тысячелетия… Устрашающие примеры первых творческих усилий природы так и пребывали бы в безвестности — но их сон был потревожен, потому что боксер Джон Коксворд, украв часы и спасаясь от преследователей, перебрался через ограду дома сэра Ателя Рэндома и спьяну, в страхе, попытался укрыться в Врилиолете!
Какие шутки выкидывает судьба!
Сэр Атель утомился после долгого путешествия по пещере, однако не решался оставить товарищей в одиночестве — проснувшись и не найдя его, они могли испугаться и вытворить какую-нибудь глупость…
Радуясь открытию и напрягая мускулы, мужественный англичанин вновь поднялся на вершину колонны, где оставил Лаберже и Бобби. Те лежали спокойно и без движения, храпя и громко дыша. Сэр Атель опустился на землю и заснул глубоким сном.
Он спал бы не так мирно, если бы знал, какая ужасная катастрофа вскоре постигнет Париж!
VI. ОБВАЛ
Бобби проснулся первым. В полусне он еще видел себя у моря, в деревеньке Инверстед близ Гастингса, в маленьком чудесном коттедже — четыре комнатки и подвальный этаж — который миссис Бобби унаследовала от дяди.
Там они мечтали закончить свои дни.
Бобби внезапно вздрогнул: что-то упало ему на веко. Он пошевелился. Что-то упало на нос… на этот раз он чихнул, встряхнулся, открыл глаза… Фонарь лежал чуть поодаль. Он ничего не заметил, и вдруг что-то снова упало на нос.
Происходило нечто странное. Он прикоснулся рукой к лицу: лицо было мокрым. Провел ладонью ниже, к воротничку, и открыл неприятную правду — сюртук, жилет, белье совершенно промокли… шел дождь!
Он вскочил на ноги и очутился в луже.
— Господа! — воскликнул Бобби. — Тревога! Нас затопило!
При звуке его голоса Лаберже и Атель резко проснулись; оба вскрикнули от удивления, обнаружив себя в воде.
— Потоп! — сказал Лаберже. — Напоминает Иври![41]
Но сэру Ателю было не до шуток. Он быстро понял, что дождь был вызван таянием сталактитов, свисавших с потолка. Он прислушался и, кажется, расслышал тихое и непрерывное журчание ручейков. В то же время, он не сомневался, что скала, приютившая путников, утратила большую часть своего покрова из снега и льда. Трещины и уступы, ставшие для него подспорьем в ночной экспедиции, теперь исчезли.
— Оттепель, — сказал он. — Сквозь отверстие, что мы проделали в стене, начал поступать теплый воздух…
— Отлично! — отозвался Лаберже. — Скоро нам понадобятся летние пиджаки…
Но Атель возбужденно наклонился к нему.
— Не смейтесь, — сказал он, понизив голос. — Это бедствие, если не окончательная катастрофа. Лед играет роль цемента, скрепляя эти громадные скалы. Кто знает, не рухнут они на нас?
— Дьявольщина! Опять какие-то глупости… Я хочу убраться отсюда.
— Мы попробуем… Но нечего скрывать: положение критическое, как никогда.
Сэр Атель вдруг замолчал. На его лице, несмотря на все усилия овладеть собой, проступила такая глубокая тревога, что заволновался и беспечный Лаберже.
— Эге? Что это с вами?
Атель подошел к краю обрыва.
— Прислушайтесь! И скажите мне оба — либо у меня шумит в ушах, либо я схожу с ума, либо…
— Я что-то слышу, — удивленно сказал Бобби.
— Это правда! — воскликнул Лаберже. — А вон там что-то зашевелилось. Глядите! Вам не кажется, что эти огромные черные пятна, замеченные нами раньше, начали двигаться?..
Они зажгли фонари и наклонились вперед, посылая лучи в темноту… В нагромождениях гранита и базальта что-то шевелилось, трепетало…
— Камни ожили! Что происходит? — сдавленным голосом спросил Лаберже.
— Происходит то, — в отчаянии воскликнул сэр Атель, — что мы становимся сейчас очевидцами самого поразительного явления со времен формирования первых геологических слоев… Там, внизу, под нами и вокруг нас, в далекие эпохи, давность которых мы не можем даже исчислить, вмерзли в лед колоссальные чудовища. С ледникового периода они оставались недвижны, но теперь — из-за нашей беспечности и глупости, и прежде всего моей! — просыпаются от векового сна благодаря повышению температуры.
— Так вот оно что! Но такое никто не сумел бы предусмотреть…
Бобби неожиданно вспомнил забытые школьные уроки.
— Это допотопные животные! — воскликнул он.
— Они самые, старина, — сказал репортер со своей обычной парижской насмешливостью. — Что-то вроде диплодока щедрого месье Карнеги[42], какового — то есть диплодока — мы все сможем завтра увидеть в Ботаническом саду, если выживем… Берегитесь, друг мой, не стоит попадать ему на рога!
Животные в глубинах пещеры шевелились все заметней. Слышалось что-то похожее на шуршание грубой материи, затем тупые удары, словно кто-то с усилием вбивал в землю тяжелые балки.
Раздался страшный треск: от потолка отделилась и упала вниз грузная масса, ломая ледяные иглы и отлетая от скал; она издавала пронзительные, впервые услышанные человеком крики испуга и боли…
Оттепель действовала с молниеносной быстротой. Вокруг вершины, где сбились в кучку трое друзей, пораженные ужасом при виде разворачивающегося в темных глубинах зрелища, не было больше ничего, кроме падающих обломков льда. Они увлекали за собой громадные камни и рушились вниз, ломая скалы…
И посреди этого жестокого хаоса вставали животные, стряхивая камни с могучих спин; обломки скатывались к их ногам и разлетались на мелкие куски. Грозные голоса отвечали друг другу, лапы били по земле… Эти беглецы из третичного периода уже видели подобные катаклизмы, когда вода, земля и огонь сражались в невообразимой битве потревоженных стихий… Они воплощали грубую силу, слепые инстинкты и всевластное постоянство вечно длящейся жизни — спаянность первобытных энергий, ковавших будущее миров.