— Какое несчастье? — во весь голос закричал Бобби.
При виде волнения молодого англичанина он уже спокойней продолжал:
— Сэр Атель, я состою в британской полиции Его Величества. В результате инцидента с этим негодяем Коксвордом меня в любую минуту могут отправить в отставку. Иными словами, я буду опозорен пред лицом всей Англии и, что будет для меня еще больнее — пред лицом миссис Бобби, моей достойнейшей жены… Я человек рассудительный, люблю точность, и мне нужны факты, только факты… Умоляю, скажите мне, где и когда вы видели Коксворда и каким чудесным образом он, будучи жив здесь, три часа спустя оказался мертвым в Париже?
Сэр Атель прижал ладонь ко лбу.
— Вы правы… Мой секрет душит меня… Я уже наполовину выдал его, и мне определенно полегчает, если я все вам расскажу.
Он начал лихорадочно расхаживать по комнате.
— Так вот, благодаря изучению редкоземельных элементов[11]…
— Хм? — вопросительно вставил Бобби.
— Ах, да… вы не знаете основ науки… Иридий, галлий, таллий, полоний — все это для вас варварские слова, не имеющие никакого смысла…
— Я слышал о радии, — скромно заметил Бобби.
— Ладно, оставим это… короче говоря, я открыл способ конденсации удивительной, колоссальной радиографической энергии в предельно малом и легком объеме.
Сэр Атель достал из кармана предмет, похожий на часы.
— Поглядите… стоит мне только нажать вот здесь, и эта энергия разорвет вас на части…
Бобби чуть отступил и вспомнил о миссис Бобби.
— Не бойтесь, — внезапно упокоившись, сказал сэр Атель. — Я продолжаю… Далее я соорудил летательный аппарат: он тяжелее воздуха, но не нуждается в воздухе как в средстве опоры и движется без посторонней помощи. Ему не страшны ни буря, ни ветер. Он летит, как выпущенный из пушки снаряд, благодаря собственной движущей силе — и более того, сила эта неисчерпаема!
— Чудесный аппарат, — сказал Бобби. Видя, как горят глаза сэра Ателя, он невольно подумал, что тот вполне может оказаться опасным сумасшедшим.
— Нет, всего лишь прекрасный, — поправил сэр Атель.
— Эта конструкция, еще не завершенная, но доведенная почти до совершенства, находилась в том маленьком дворе, через который мы проходили. Она представляла собой простой корпус из дерева и металла, способный выдержать самые сильные воздействия. Двигатель, то есть действующая часть, центр, мозг и одновременно солнечное сплетение аппарата, был готов к утру 1 апреля. Я также установил в своем Врилиолете комфортное пилотское сиденье…
Я зарядил мотор и разложил по внутренним отделениям аппарата запасы провизии и генеративного материала. Их хватило бы мне на несколько недель, и все это заняло очень мало места…
Я решил вылететь на рассвете 2 апреля. Но куда? Мне хотелось взлететь прямо вверх, в небо, в пространство, в пьянящую беспредельность, с невыразимой радостью сознавая, что я и только я окончательно покорил воздух…
А после, по возвращении, с какой гордостью я предстал бы перед мисс Мэри Редмор… я прокричал бы ей: «Властелин Вселенной у ваших ног!»
Увы! Роковая судьба не дремала! Она готовилась нанести удар, который уничтожил все мои надежды и навсегда сломал мне жизнь!
Сэр Атель замолчал. Его лицо выражало отчаяние.
— Не стоит! Послушайте, — решительно возразил Бобби, — сын великой Англии не может ؛даться!.. Я сам пережил в жизни немало взлетов и падений, но всегда гордо противостоял судьбе — и побеждал!
Сэр Атель, казалось, даже не расслышал эту героическую речь. Он продолжал:
— Весь день 1 апреля я провел за вычислениями и проверкой аппарата. Я отправил мисс Мэри Редмор письмо. В нем я сообщал о своем отъезде и скором возвращении; я также скромно и без всякого хвастовства описал непредставимую важность своего изобретения.
Торопливо перекусив двумя таблетками Бертло[12], я сел в кресло здесь, у окна, и стал с любовью глядеть на аппарат, казавшийся в лунном свете таким изящным и полным сил…
Я задремал, грезя о будущем…
И вдруг…
Меня пробудил необычный шум…
Я открыл глаза и увидел на стене, у ворот, человеческую фигуру.
Я вскочил и выбежал наружу. Увы! Я все же опоздал!
Незнакомец, чье лицо я ясно разглядел в свете луны, метнулся к аппарату, яростно жестикулируя… Забыл вам сказать, что мой Врилиолет немного напоминает по форме портшез…
Неизвестный резко открыл дверцу и скрылся в аппарате. «Берегитесь! — крикнул я. — Не двигайтесь и ни к чему не прикасайтесь!»
Что случилось потом? Я могу только гадать. Несомненно, незнакомец занял сиденье, расположенное так, что с него можно было легко дотянуться до всех механических частей аппарата… Протянув руку, он случайно схватился за одну из рукояток, приводившую в действие ту колоссальную силу, о которой я вам рассказывал…
Я не успел ему помешать, а на мои крики он не обращал внимания… И вот я увидел, как верхний пропеллер начал с головокружительной быстротой вращаться… а затем Врилиолет легко, как бабочка, поднялся с земли и с быстротой пушечного снаряда исчез в небе, в ночи, в черной бескрайней бездне…
Меня словно кто-то по голове ударил, и я упал, как подкошенный.
Поймите, мистер Бобби! Мою мирную жизнь, посвященную науке и труду, внезапно перевернула двойная катастрофа!
Я убил человека, — незнакомца, спору нет, но собрата по человечеству!
— «Убил, убил!» — вмешался Бобби. — Да он сам себя убил!
— Но разве не я создал орудие его смерти? Я один умел управлять этой могучей машиной… зачем я только оставил ее во дворе…
— Вы забываете, что во двор можно было попасть, лишь перебравшись через стену, а на такое решится только пьяный или умалишенный! Нормальные люди не лезут на стены, черт побери — а если лезут, пусть пеняют на себя… Как я понимаю, вы узнали человека на фотографии…
— Я видел его очень недолго, но у меня нет никаких сомнений… О, несчастный!
— Лучше скажите — негодяй и преступник! Джона Кокс-ворда ждала веревка, и вы, сами того не подозревая, оказали обществу большую услугу, избавив всех нас от этого мерзавца.
— Его лицо встает передо мной каждую ночь… Я помню, какой жуткий крик он издал, когда почувствовал, что аппарат отрывается от земли…
— Сентиментальность излишня! — безапелляционно заявил Бобби. — Поделом ему! Перестаньте винить себя в смерти злодея Коксворда… Но как вы объясните тот факт, что его мертвое тело было найдено висящим на ограде Обелиска в Париже — а не, скажем, на Трафальгар-сквер, у памятника Нельсону?
— К сожалению, объяснение самое простое… Бедняга, унесенный Врилиолетом, был растерян, ошарашен, не понимал, что с ним случилось… Я сам устанавливал систему управления и знал все ее тонкости, но этого нельзя сказать о постороннем…
Головокружительная скорость полета, шум пропеллера, гул мотора — ничем не сдерживаемый, он вращался, должно быть, с безумной скоростью… и все это в сочетании с ночной темнотой и страхом перед громадным окружающим пространством… Я полагаю, что несчастный впал в панику, попытался выбраться из адского устройства…
— И упал на площадь Согласия в Париже! Значит, Кокс-ворд — это Коксворд! Моя честь восстановлена! О, сэр Атель, как благодарна будет вам миссис Бобби! И как я поквитаюсь с этими французскими борзописцами, осыпавшими меня оскорблениями! О, они будут раздавлены, обещаю вам…
Лаберже терпеливо прождал больше часа — признания сэра Ателя заняли немало времени. Затем он решил во что бы то ни стало найти человека, с которым собирался поговорить.
Он выбрался из лаборатории, без труда обнаружил двор, заметил дверь, за которой скрылись сэр Атель и мистер Бобби и, долго не раздумывая, прервал затянувшуюся беседу. Короче говоря, он повернул ручку и распахнул дверь в тот самый момент, когда мистер Бобби, в жестоком предвкушении близкой мести, произносил свой монолог, сопровождая его яростными жестами.
Завидев Лаберже, одного из былых преследователей, мистер Бобби подбежал к репортеру, схватил его за галстук и заорал:
— Ха-ха! Коксворд — не Коксворд? Ха! В час ночи он был в Лондоне и не мог оказаться в пять утра на площади Согласия в Париже? Так вы писали? А вот и мог, месье журналист — и я это докажу!
Лаберже был гораздо сильнее Бобби. Он взял детектива за руки, отстранил и заставил сесть. Затем, обращаясь к сэру Ателю, он сказал:
— Искренне прошу меня извинить, месье, но мне не хотелось бы ждать слишком долго. Сейчас, когда вы выслушали этого идиота, не изволите ли выслушать и меня?
Сэр Атель едва заметил нового собеседника. Он весь ушел в раздумья. Детектив пролил свет на личность его жертвы. Коксворд был негодяем, бандитом! То, что ученый считал преступлением, на глазах превращалось в несчастный случаи…
— Тысяча извинений, сэр, — сказал он Лаберже. — Виноват, я позабыл о вас, так как мистер Бобби сообщил мне важные и чрезвычайно интересные новости…
Бобби не преминул воскликнуть:
— Новости о Коксворде… Помните, как все вы, жалкая кучка французских глупцов, накинулись на меня, когда я утверждал, что труп у Обелиска — это Коксворд! Как вы смеялись, как оскорбляли полицию моей страны и пытались запятнать честь Англии в лице ее скромного и преданного слуги! Придется вам покаяться, месье, и признать, что это вы, ничтожные щелкоперы, очернили своей глупой ложью честного человека и тем самым совершили отвратительное деяние. Знайте, наказание за него падет на вас и в этом мире, и в мире ином!..
Лаберже глядел на Бобби, ничего не понимая. Почему этот человек снова вспомнил о Коксворде? Лаберже твердо знал, что одновременно присутствовать в двух местах невозможно. В конце концов, он сам, еще работая в «Репортере», провел расследование и заручился показаниями свидетелей, заверенными лондонским адвокатом. Но теперь он состоял в штате «Нувеллиста» и был бы очень рад, окажись Бобби в здравом уме, а Коксворд из Лондона и парижский мертвец — действительно одним и тем же человеком. Новый патрон Лаберже, редактор «Нувеллиста», люто ненавидел конкурентов из «Репортера» и дорого заплатил бы, чтобы вставить им палки в колеса…