нес с величественным акцентом боевиков Мао: «Видите, там мы собираемся выращивать пшеницу, чтобы кормить бедняков района!».
Дальше все пошло очень быстро. Мы поддерживали связь с несколькими товарищами из турецких организаций, которые нашли убежище во Франции после военного переворота несколькими месяцами ранее. Это было время первых забастовок против боссов «Сентье». Несколько десятков швейных мастерских, подпольных или нет, были заняты, где развернулась борьба за легализацию работников без документов и против эксплуатации рабочих. Несколько членов АД приняли участие в этой инициативе.
После первых статей товарищи прислали нам семью активистов с двумя детьми, которые несколько дней спали в метро. Затем приехали другие турки, тоже бездомные.
Мы создали группу «открытия», занимающуюся поиском и подготовкой зданий, состоящую из трех молодых рабочих, работающих в условиях нестабильности, почтальона и товарища из 20-го, который мог переделать проводку и проверить электропроводку. На углу улиц Шарбоньер и Сен-Шарль они заметили большое здание. Это был старый бордель, отремонтированный, с номерами, в которых даже сохранились мини-кухни. Однако здание было предназначено к сносу – это была первая из «санитарных» программ района. В течение нескольких часов его заняли несколько десятков товарищей. Тем же движением были открыты два небольших соседних здания, также не занятых, включая старое кафе «Нэнси Бар».
На первом этаже бывшего борделя несколько комнат служили местами встреч и помещениями для различных организаций. Наиболее представленной была Cephe, «Фронт», массовая организация, защищавшая наследие THKP-C; были также MLSPB[28] и другая организация, возникшая из THKP-C, Devrimci Sol (Революционные левые), Kurtuluş (Освобождение), Partisan Yolu (Партизанский путь) и др. Были представлены все организации, находившиеся в авангарде революционной борьбы в Турции в конце 1970-х годов.
Инициатива стала очень популярной не только в районе, но и в различных революционных кругах. Средства массовой информации отнеслись к инициативе с симпатией. Телевизионные станции приезжали за репортажами. Люди приезжали к нам отовсюду, чтобы присоединиться к движению за оккупированные дома.
Несколько арабских семей, которые жили в старых гостиницах в этом районе (иногда три поколения, шесть и более человек в одной комнате), пришли к нам в гости. Нас просили приютить их. Вскоре эти новые места стали слишком малы. Тогда мы открыли квартиры, которые пустовали несколько лет и о которых нам сообщили соседи.
Но этого было недостаточно. Тем более что около тридцати египетских рабочих, нелегально работавших на фабрике в Обервилье, после нескольких месяцев борьбы только что были выселены полицейскими – хозяин перевез станки, и у них не было другого выхода, кроме как занять пустующие помещения. В ожидании работы они присоединились к нам в гетто.
Новой целью стало символическое здание: самая большая «скотобойня», которую столица видела в мирное время. Заброшенное в результате катастрофы во время операции по борьбе с проституцией несколькими годами ранее, все осталось как было: кухня, стаканы на столах, комнаты, даже стопки гигиенических полотенец. Как только его открыли, большую его часть заняли египетские рабочие и группа открытия, которая переехала в здание на внутреннем дворе.
Через три-четыре недели удалось управиться с несколькими зданиями на улице Шарбоньер и некоторыми кварталами, такими как вилла Полонсо и несколько квартир. Таким образом, в районе было установлено около двадцати боевиков АД, старых и новых, усиленных десятками турецких товарищей и либертарных боевиков. Наши координационные собрания в захваченных домах никогда не собирали меньше семидесяти-восьмидесяти человек.
Если инициатива Барбеса стала центральной в нашем функционировании, она не ограничивалась ею. Этому способствовали и другие акции, такие как «тюремный фронт», который всегда выпускал газету Rebelles[29], а также программы по недавно легализованным свободным радиостанциям. Или, например, издательский проект Docom (Documentation communiste), осуществляемый совместно с товарищами из революционной левой, обзор Subversion или бывший Actualités anti-impérialistes[30]. Каждая из этих инициатив открывалась для разных секторов движения, но все они устанавливали связи с целью возобновления борьбы.
Тем временем вооруженные сети продолжали настаивать на военно-политических операциях, не принимая участия в работе по развитию Барбеса. Те же люди, которые говорят о массовом движении и широком внедрении, когда это им удобно, отсутствуют, когда мы работаем над их реализацией.
Чтобы примирить эти две тенденции, была подготовлена операция солидарности: распределение продуктов питания в гетто. Милитаристы должны были захватить два или три грузовика с мясом, а мы с турками организовали демонстрацию вокруг грузовиков на верхней части улицы Гутт-д’Ор, чтобы обеспечить распределение. Я не помню почему, но в последний момент это не удалось сделать. Поэтому милитаристы остановились на символической акции, «Черное Рождество для богатых», с несколькими нападениями на предприятия класса люкс – например, уничтожение дилерского центра Rolls Royce с помощью взрывчатки, что лишило эту марку всех продаж в том году.
Видя, что операции проводятся регулярно, многие новые товарищи, а также боевики из Барбеса, захотели получить военную подготовку. С одной стороны, в районе было создано вооруженное ядро, состоящее из семи или восьми подготовленных и хорошо вооруженных боевиков, структур и группы поддержки; но они не хотели действовать слишком быстро и рисковать несчастным случаем, который всегда возможен на этом этапе. (Именно это произошло с двумя молодыми людьми, которых мы готовили, которые проявили неудачную инициативу и были арестованы во время ограбления). С другой стороны, было все труднее сохранять это вето на обучение боевиков Барбеса, которые ссылались на принцип неразделения задач – никаких политических действий без подготовки к вооруженным действиям. Это был не единственный принцип, который создавал нам проблемы в этой борьбе. Например, наш отказ быть представленными делегированным представителем, и особенно известным кадровым сотрудником организации: молодые люди, выступавшие по очереди, иногда оказывались в ловушке журналистов.
Конфронтация становилась все жестче. Чем популярнее становилось наше поселение, тем больше было инцидентов, как с патрулями CRS вокруг захваченных домов, так и со всеми, кто был заинтересован в том, чтобы оставить гетто в прежнем виде – от охраняемых наркоторговцев до владельцев подпольных игорных заведений. Если поначалу власти были удовлетворены тем, что партизаны «переработали» себя, то теперь они обнаружили всю опасность нашей мобилизации. В треугольнике Барбес-Репаблик-Бельвиль было сосредоточено 20 % парижского населения, и прежде всего 430 000 иммигрантов. Поэтому необходимо было сделать все возможное, чтобы предотвратить распространение нашей акции. Провокации стали непрекращающимися.
После неудачного открытия здания на улице Капла мы организовали уничтожение бара, которым управлял информатор на улице Гутт-д’Ор. Полицейских, прибежавших ему на помощь, прогнали с первого раза. Но тут прибыл ОМОН. Нас было более двухсот человек, защищавших вход на улицу Шарбоньер. Сигналом тревоги служил маленький радиопередатчик под названием «Fréquence Alerte Danger». Он был небольшой и охватывал гетто и два соседних района. С самого начала инцидентов он передавал по радио «Солей» призывы к товарищам, находившимся поблизости. Молодые люди из района пришли, чтобы помочь нам, и десятки товарищей прибыли, чтобы защитить дома. Полицейские были ошеломлены. Они даже не могли перекрыть все входы в гетто.
В конце концов комиссар полиции пришел на переговоры в здание Шарбоньер. Надев его трехцветный шарф, мы впустили его. После десяти минут разговора он принял мое предложение: «В полночь мы уходим с улицы, а спецподразделения покидают район». Затем комиссар отправился в другое здание. По просьбе турок Натали, в свою очередь, провела переговоры на той же основе. На этот раз ни мы, ни полицейские не хотели идти дальше. Сделка должна была быть заключена. В полночь все демонстранты вернулись. Как и сотни других жителей района, мы стояли у окон. Жители, которые годами подвергались досадному контролю со стороны ЦРБ. Автобусы уезжали один за другим под крики и свист.
Район Барбес в 1980-е годы
Полиция не могла успокоиться после такого поражения. Три дня спустя, на рассвете, они начали операцию против зданий, в основном занятых турками. Операция отличалась чрезмерной жестокостью. Они ломали все, что можно было сломать, избивали жителей на лестницах, на тротуарах. Необходимо было показать всем, как обращаются с теми, кто осмелился оказать им сопротивление. Некоторые из жильцов были в пижамах, другие в нижнем белье, некоторые были голыми…
Мы с Натали спали на вилле в Полонсо. Нас предупредили по телефону. У нас было время одеться, и мы спустились к зданиям. На углу улицы нас встретил огромный шквал специальных подразделений по борьбе с демонстрациями. Они набросились на нас, повалили на землю, обыскали, вплоть до срывания одежды, и увезли.
Всех отвели в полицейский участок на улице Дудовиль. Натали и я были единственными «местными». Турецких товарищей не было даже в камерах: от лестницы до кабинета комиссара все коридоры на втором этаже были заняты двумя шеренгами заключенных «на линии пикета».
Жестокость вмешательства полицейских уже была осуждена некоторыми свидетелями.
Журналисты осаждали офис тогдашнего депутата: Жоспена… Он двинулся. Как только он появился на верхней площадке лестницы полицейского участка, товарищ узнал его. Ряды первого коридора начали негромко насвистывать «Интернационал». В тишине полицейского участка этот свист был более впечатляющим, чем если бы гимн пели во весь голос. Закутавшись в пальто, первый секретарь Социалистической партии шел прямо вперед, сияя посреди этих десятков униженных людей, в пижамах или полуголых, без обуви, в порванной одежде и часто с опухшими или окровавленными лицами.