Даже внутри организации наша линия была далека от большинства. Поиск общей политики для нового этапа длился несколько месяцев. Это вызвало множество споров между различными группами и основными секторами движения, контактировавшими с нами.
Борьба в Барбесе оставила глубокое впечатление на те сектора организации, которые принимали в ней участие. В ходе этой борьбы обнаружился глубокий разрыв. Позиции стали непримиримыми. Из этого наблюдения должна была возникнуть новая конфигурация.
Ослепленные прославлением «нового всего», ликвидаторы[31] обрекли себя на деполитизацию перед лицом неолиберального наступления. Их «низовая» ориентация была отмечена влиянием доминирующей идеологии на рабочий класс и мелкую буржуазию: краткосрочное управление, отступление к индивидуальному, конкретному и возможному, удовлетворение близостью, которое неумолимо порождало религию конкретного.
В отсутствие реальной цели это было не более чем вечное настоящее управления протестом. Реальное движение больше не понималось как процесс. Священное ранее, ныне движение стало фиктивным.
На такой карикатуре «движения» нельзя построить ничего прочного. Это подтвердилось на практике. Через несколько месяцев после раскола эта тенденция погрузилась в управление эпизодическим и частичным активизмом. Низовая борьба превратилась в парасиндикализм, живущий в разобщенных кампаниях.
Милитаристская тенденция не переставала настаивать на возобновлении наступательных операций. Но это наступление уже не придавало им того значения, к которому они привыкли. Митинги становились все более и более конфронтационными. Притворяясь, что неукоснительно следуют линии старого «Прямого действия», они отказывались разобраться с мутациями времени, увидеть, какие тенденции в обществе развиваются с реакционным поворотом. Столкнувшись с этим отказом, наши позиции стали несовместимыми, и разделение было неизбежным. Приветствуемые СМИ, они объявили свою программу: «Прекратить символические акции». Это вызвало у нас улыбку. Но полицейские восприняли эти речи всерьез. Период полулегальности заставил этих подражателей поверить, что они могут говорить все, что угодно, а потом встретиться в местном баре и пропустить по половинке. В течение нескольких недель копы арестовали дюжину лидеров, разрушили их структуры и сорвали все намечавшиеся акции. Остальные быстро растворились в воздухе. И больше о них ничего не было слышно.
Мы только что успешно провели две инициативы: освобождение ПП и борьбу в Барбесе и Страсбурге-Сен-Дени, которые мобилизовали сотни людей. Но организация от этого не окрепла. Мы не смогли кристаллизовать симпатии, порожденной этими инициативами. Большинство боевиков, сформировавшихся на этом полулегальном этапе, которых мы считали готовыми к более радикальной борьбе, разбежались при первом же наступлении государства. Первые – в апреле, другие – во время пропагандистской кампании, обвинявшей АД в нападении и убийстве на улице Розье и во время роспуска в августе 1982 года. Эти группы могли вести полулегальную борьбу, занимаясь оккупацией и небольшими нападениями. Но они не смогли уйти в подполье. Это еще раз продемонстрировало, что вооруженная организация не формируется путем легальных или даже полулегальных действий, которые позволяют получить представление о борьбе, но этого недостаточно для перехода к вооруженной борьбе.
После года легальности мы были слабее, чем когда-либо в подполье. Конечно, период был другой. Конечно, реакционный поворот подталкивал к размежеванию, к отказу от революционной политики. И, конечно, «социализм» нейтрализовал сопротивление рабочих в тисках сотрудничества правительства с партиями и профсоюзами. Но наблюдение было ясным. Размежевание, от которого тогда страдали все группировки, не обошло стороной и нас. И всё революционное движение теряло своих боевиков.
Центр Парижа в 1980-е годы
Май-июнь 1982 года. После различных расколов мы могли рассчитывать только на двадцать вооруженных боевиков и несколько боевиков поддержки, но без какой-либо действительно сформированной группы, и практически без кого-либо за пределами Парижа. Но мы были сильны в политической линии, подпитываемой анализом происходящих больших движений и нашими собственными инициативами на местах, в кварталах рабочего класса столицы, в реальной практике. Хотя мы все больше отрывались от пролетарской базы, мы оставались в контакте с опытными кадрами движения, а также с рабочими и антиимпериалистическими боевиками, активными с мая 68-го года. У нас было много связей с другими европейскими и средиземноморскими революционными организациями.
Перед лицом этого состояния относительной слабости наш выбор был очевиден. Либо мы оставались на линии полулегальности и необъективности проводимой политики, ожидая гипотетического пробуждения движения. Либо мы всё же решались взглянуть правде в глаза и осознать последствия нашего анализа ситуации. И делали, чего бы это ни стоило, выбор в пользу партизанской войны.
Буржуазия была настроена на борьбу, на уничтожение всей радикальной оппозиции. Были ли у нас средства для реального вмешательства? Шанс повлиять на сопротивление пролетариата? Принять участие в выработке реальной революционной позиции? Если такой шанс существовал, каким бы малым, каким бы невероятным он ни был, мы не могли его упустить. Мы должны были попытаться утяжелить противоречия системы, разъесть ее саботажем, замедлить продвижение вражеской реструктуризации и подготовки к войне, чтобы эти действия и наши ориентиры подействовали на движение и мобилизацию масс.
Вопреки всему, мы должны были «держать баррикаду». Мы знали, чем чревата эта позиция: изоляцией и разрушением. Это не было легким обязательством. Но сохранение нашей интервенции представляло в наших глазах единственный пример революционной борьбы, который могли бы получить пролетарии метрополии и стран Юга, страдающие от агрессии западного империализма. Мы хотели засвидетельствовать классовую солидарность и конкретное сопротивление, чтобы построить другой интернационализм.
Глава 5. Снова в подполье (весна-лето 1982 года)
Одним из ключевых моментов в борьбе за навязывание новой модели накопления, несомненно, стал саммит G7 в Версале в июне 1982 года. Представители глобальных интересов империалистической буржуазии, т. е. лидеры западных держав, встретились, чтобы парафировать свою общую резолюцию, которую можно резюмировать как планирование войны против СССР и его сателлитов, против прогрессивных стран Юга и против мирового пролетариата:
– «Организовать эмбарго на технологию и стратегическое сырье стран Восточного блока и ограничить экспортные кредиты, чтобы подавить советскую конкуренцию в производстве товаров и разрушить любую экономическую реорганизацию «государственного социализма»;
– «Работать над конструктивной и упорядоченной эволюцией» мировой финансовой системы после отказа от Бреттон-Вудского договора.
– Перепроизводство товаров и капитала является неотъемлемой частью капитализма. Рост задолженности стран третьего мира лишь на время исправил последствия на Западе: умножая кредиты на рынке евро-долларов, бедные страны поглотили излишки производства богатых стран, смягчив кризис промышленных центров за счет поддержки поспешного экспорта. Долг – это не продукт неблагополучной экономики Юга, а болезнь богатых стран. А шумиха в СМИ по поводу долга оправдывает политику жесткой экономии, структурную перестройку и санкции;
– Всеми силами понижать цены на сырьё с Юга, и в частности нефти (65 % мировых энергетических ресурсов находится в странах третьего мира, но 90 % прибыли от их эксплуатации достается западным компаниям; именно поэтому контроль над ценами на сырье всегда был важным вопросом в отношениях между Севером и Югом. Запад использует экономическое и финансовое давление: при заключении и пересмотре межзональных соглашений – например, Конвенция АКТ-ЕЭС Ломе; через политику корректировки МВФ в отношении производства, девальвации и т. д.; через владение производственными территориями; через монополию на организацию рынков – например, Лондонская биржа металлов контролирует 90 % мировых сделок по меди, олову, алюминию, свинцу, никелю и цинку);
– В дополнение к экономическому давлению применялось и военное давление (императивная «гарантия оборота» продукции привела бы к пятнадцатилетним войнам;
– Наконец, на полях этой G7 готовилась последняя вооруженная интервенция на Ближнем Востоке, чтобы сломить палестинское сопротивление и его ливанских союзников. Эта поддержка блицкрига Израиля на Бейрут укрепит позиции этой империалистической пешки в регионе, уничтожив ее самых решительных противников – палестино-арабские революционные левые. Играя на продолжающихся конфликтах в регионе, преследовалась цель ослабить влияние России, подавить внеблоковые устремления части арабских стран и умиротворить регион в глобальном масштабе, чтобы гарантировать поставки нефти и избежать нового нефтяного шока. Благодаря урокам четвертой Фолклендской войны империалистические правительства могли спокойно предусмотреть прямую интервенцию в Ливан: колониальное вмешательство не привело к массовой антагонистической реакции со стороны населения метрополии. Синдром многочисленных колониальных войн, и в особенности вьетнамской, перед лицом национально-освободительных движений на трех континентах, казалось, был преодолен. Судьба стран Юга больше не затрагивала многих людей в Европе. Государства могли рассчитывать не только на определенный нейтралитет населения метрополии, но даже более того, благодаря мощным усилиям манипуляции они организовали свою шовинистическую и реакционную мобилизацию в поддержку конфликта.