В конце марта начало наступления было назначено на начало лета. Фактически, у нас оставалось всего несколько недель на подготовку операций.
Политическая ситуация располагала к этому. Во Франции реакционный поворот становился все более очевидным с каждым решением правительства. 29 марта был объявлен большой план реструктуризации промышленности. В нем осуждались на смерть горнодобывающая промышленность, судостроительные верфи и сталелитейная промышленность. Началось сопротивление рабочих. Первые столкновения произошли на заводах Citroën в Ольне, после сокращения двух тысяч рабочих мест. А также на заводах Крезо-Луар, где поглощение компаний Usinor и Framatome сопровождалось той же нотой. 1 апреля вступила в силу новая система страхования по безработице. А несколько недель спустя были официально созданы прекарные рабочие места под названием TUC[48]. Безработица и нестабильность становились реальностью, которую с трудом пытались скрыть зловещие речи руководителей о «модернизации». Кризис назревал и в самом правительстве. Распад социалистического (и даже «коммунистического») правительства был неизбежен.
Не было ни безумием, ни утопией считать, что социальный взрыв близок. И что можно помочь ему перейти к глубокому сомнению в самой системе. Политическое пространство для нового наступления было.
Тем временем, наша тактика отступления не предотвратила наступление полицейских и многочисленные аресты. Поэтому мы должны были убедиться, что во время обысков не было изъято никаких документов, раскрывающих наши планы, что наши цели чисты – и затем возобновить подготовку.
В Бельгии мы сделали выбор в пользу неизменного сотрудничества с товарищами, которые пытались вызвать процесс вооруженной коммунистической и антиимпериалистической борьбы в этой стране. Фактически, мы сопровождали группу, из которой впоследствии родилась ККК. В то время наши контакты были ежедневными. Все вопросы обсуждались вместе. Мы обсуждали открыто. Потребности каждого были сформулированы, и мы вместе работали над их удовлетворением. Кампании по сбору средств проводились вместе. То же самое касается наших потребностей во взрывчатке и оружии. Так, за несколько недель мы атаковали множество банков в Брюсселе, затем казармы арденнских егерей в Вьельсаме и каменоломню в Экосине.
У нас была точная информация о планировке зданий казарм в Вьельсаме, где в каждом одноэтажном павильоне был свой арсенал, то есть более сотни автоматов, ПМ «Виньерон» и некоторое другое оружие.
Поскольку в выходные бельгийская армия давала отпуск, мы воспользовались отсутствием призывников в комнатах, чтобы провести ночной обыск: у нас было все время в мире, чтобы проверить бронированную дверь оружейного склада. И 12 мая около полуночи на двух машинах мы с выключенными фарами поехали по грунтовой дороге к ближайшей точке входа.
Трое из нас вошли внутрь, чтобы проверить комнаты одну за другой. В третьей из них спал призывник. На него сразу же указали пальцем. «Вы американцы?» – спросил он. Товарищ ответил: «Нет, мы русские!».
Он, казалось, ничуть не смутился, ответил очень спокойным «Ah well».
Когда мы шли к выходу, мы все еще смеялись под чепчиками. Но он знал, что говорил. Мы попали в центр антитеррористических маневров сил НАТО. По их сценарию, американские солдаты пытались совершить диверсию, а бельгийская армия их перехватывала. Арденнские бойцы захватили трех или четырех «террористов» некоторое время назад и держали их в этой казарме. Поэтому призывники ожидали нападения солдат, чтобы освободить их…
Тем временем один товарищ пилил одну из решеток окна оружейной, а другой прорубал широкий проход в колючей проволоке перед окном. Мы заметили, что в нескольких сотнях метров от нас в час ночи проезжал поезд. Прикрываясь шумом конвоя, мы разбили молотком стеклопакет. Товарищ сразу же проскользнул внутрь, чтобы освободить стеллажи. Мы достали оружие снаружи, и я быстро произвел сортировку. Здесь было всего понемногу: от пулеметов до MP, FAL и американских винтовок Garant. Подъехала машина, чтобы загрузить оружие. Багажник быстро заполнялся. У нас уже было около 50 FAL, когда товарищ предупредила нас, что слышит разговоры в коридоре за бронированной дверью. Вооруженный Томпсоном, товарищ обошел здание. Он столкнулся лицом к лицу с унтер-офицером, которого задержал. Но солдат, не обращая внимания, начал читать уставные предупреждения. Товарищ не двигался, пока офицер не достал пистолет – тогда он выстрелил в него.
Мы ушли в небольшом хаосе. Ночью шум депутата заставил нас подумать, что на нас напал целый патруль! По крайней мере, одна группа должна была добраться до главного входа, чтобы взять под контроль наш единственный путь отступления. Все прошло хорошо, включая наш маршрут побега в Брюссель.
Исходя из имевшейся у нас информации, нападение на карьер Scoufflény в Écaussinnes должно было быть очень легким. Однако оно привело к нескольким красочным приключениям.
С начала 1970-х годов склады взрывчатки опустошались по одному и тому же принципу. За взрывами следили в течение нескольких дней, приблизительно определяли местонахождение хранилищ – они были строго регламентированы, поэтому легко было вычислить, что именно будет извлечено, – и для того, чтобы уйти с несколькими десятками килограммов взрывчатки, достаточно было воспользоваться ломом.
Бункер Ecaussinnes был размером с автомобильный ящик и располагался на дне взрывозащитного конуса из огромных земляных насыпей. После длительной проверки отсутствия сигналов тревоги была взорвана первая деревянная дверь. Затем вторая. И мы подумали, что нам конец. Но тут мы наткнулись на огромную, гибкую стальную дверь с двумя колесами, похожую на банковское хранилище.
Мы не смогли пробраться через крышу или стены: за шлакоблоками нас ждала такая же мягкая сталь. Поэтому мы попытались устранить повреждения, прежде чем покинуть место и вернуться позже с необходимым оборудованием.
Так мы и сделали. Через две недели ничего не изменилось. Деревянные двери были снова открыты, а затем мы принялись за работу, прорезав ножовкой большой проход в двери. Назначенный на усиленную защиту, я ждал снаружи. Уже рассвело, когда двум пильщикам с окровавленными руками пришлось столкнуться с тем, что у них не хватает времени, чтобы закончить последние несколько сантиметров. Были предприняты отчаянные попытки поднять панель. Ничего не удавалось сделать. Мы снова бросили «свои» запасы.
Но мы были полны решимости вернуться. Склад был заблокирован там кампанией местных защитников окружающей среды, которые преследовали владельца карьера судебными исками, что привело к остановке деятельности. Не имея другого места для хранения, он был вынужден усилить защиту бункера. В следующий раз, когда мы были там, огромные камни блокировали подход, а два пилона теперь освещали территорию.
На месте убийства Жоржа Бессе
Два товарища спрятались на целую ночь в роще, которая выходила на эту территорию. Не было ни милицейских обходов, ни охраны. Ничего.
2 июня мы припарковали фургон в двухстах метрах от дома, а затем протянули электрический кабель от ближайшего пилона, чтобы подключить лобзик. В конце концов, наружное освещение нас не беспокоило. Оно даже дало нам источник питания, которого не хватало во время второй попытки! Дисковый резак был бы более эффективным, но мы не хотели рисковать тем, что искры попадут на картонные коробки в складском помещении. Снаружи был слышен только ровный свист пилы. Затем раздался взрыв. Стоя в дощатом бараке чуть дальше, я бросился туда. Товарищ, который вместе с НАТОм охранял доступ в зону, выстрелил, возившись со своим ружьем. Он успокоил меня, тихо сказав: «Это я, это я… Ничего не происходит…» За скалой Натали жаловалась: «Идиот! Он стрелял с расстояния десяти сантиметров! от моего уха!» Затем вбежали два наших пильщика с ружьем в одной руке и сумкой с оборудованием в другой.
Мы ждали в тишине. Ничего не двигалось. Сканирование было беззвучным. Через десять минут мы закончили свою работу и рано утром вернулись в Брюссель с почти тонной взрывчатки.
Во время длинных выходных в середине мая, за несколько дней до отъезда в Париж, мы встретились в Ньивпоорте с товарищами из RAF. Мы болтали, гуляя по дюнам после поглощения огромных тарелок морепродуктов. В веселой и братской атмосфере мы свободно обсуждали совместное наступление и технические вопросы, связанные с созданием фронта. Дождливым утром мы отвезли их обратно на вокзал Брюгге.
2 июля, окруженные во франкфуртской квартире после глупой истории о случайном выстреле, они все были арестованы. Хельмут и Криста, два «старожила» первого поколения, Ингрид, представительница «поколения 77 года», и несколько молодых людей. Телевизоры показывали их лица. Такие, как на фотографиях, сделанных силой в помещении БКА: одного дергали за одежду, другого за волосы, третьего душил полицейский…
Почти так же сильно, как насильственная смерть боевика, арест товарища вызывает сильные эмоции в организации, воюющей или нет. Эти события неотделимы от приверженности партизанской войне. Но они не тривиальны, и мы никогда не смиряемся с ними. Картины Франкфурта глубоко тронули нас. Но на смену им пришли другие. И эти аресты укрепили нашу решимость накануне наступления.
Вернувшись в Париж, мы с Натали и еще двумя боевиками жили в студии художника недалеко от станции метро Телеграф. Именно 22 или 23 июня нам пришлось пересечь границу, потому что первые дни в столице мы провели в доме пожилой армянки, чья квартира выходила на бульвар Бонн-Нувель, и откуда мы наблюдали за большой демонстрацией за «бесплатную» школу в те выходные.