Поэтому атака на ВПК была атакой не на изолированную структуру монопольного механизма, а на управляющего капиталистического империализма. То, что мы определили как монопольное состояние войны, которое ставит милитаризм в центр капиталистических обществ и воспроизводства всех социальных отношений. Он является главным действующим лицом в постоянно усиливающейся поляризации между богатством и бедностью, между буржуазией и пролетариатом: в империалистическом центре он дает направление наиболее спекулятивным секторам промышленности и экономики; а на зависимой периферии он резервирует репрессии, монополизацию и лишение собственности.
В западной метрополии упадок послевоенного государства всеобщего благосостояния сопровождался подъемом военного государства: государства, постоянно мобилизованного для войны, войны за разделение и подчинение между различными монополиями, но прежде всего войны против пролетарского освобождения и освобождения угнетенных народов.
В то время как пацифистские демонстрации по всему миру мобилизовали миллионы людей против размещения ракет и за ядерное разоружение, мы должны были сыграть свою роль: выявить и дестабилизировать консенсус между различными политическими силами. Три фигуры считались представителями этой системы: Карл Хайнц Беккурц от Германии и Жорж Бессе от Франции, два важных нуклеократа. Затем инженер Мишель Рапен, директор в CEA[53] службы координации между гражданской и военной деятельностью.
Таким образом, мы закладывали основы для разрыва линии всеобщего противоречия, чтобы вновь начать критику оружия оружием, войны войной. На местах единство РАФ и Прямого действия придало энергию различным компонентам европейского революционного движения. Оно открыло пространство для автономии каждого из его компонентов.
30 мая 1985 года во Франкфурте было совершено пять антинатовских нападений. 10 февраля во Флоренции колонна Лука-Мантини из BR-PCC казнила Ланду Конти, босса итальянской CMI и близкого советника лидера социал-демократов Кракси, который в то время возглавлял правительство. Эта акция, безусловно, была частью совместного нападения.
В Париже 27 апреля группа Лахуари-Фарид-Бенчеллал снова нанесла удар по европейской штаб-квартире МВФ и Всемирного банка. Несмотря на защиту, установленную после нападения в июне 1982 года, товарищам удалось припарковать среди ночи автомобиль, груженный несколькими десятками килограммов взрывчатки и баллонами с пропаном. Нападению подверглись также две оружейные компании, специализирующиеся на высокотехнологичных коммуникациях, SAT и TRT.
Ранее, 20 и 21 апреля, товарищи из AD, оставшиеся в Бельгии, работали с группой местного сопротивления, либертарианцев и автономных боевиков, которые долгое время служили поддержкой для ССС. Вместе они совершили первое нападение в районе Саблонс на штаб-квартиру Североатлантической ассамблеи (одной из главных политических структур НАТО); второе – на оружейный завод немецкой компании AEG, расположенный в южном пригороде бельгийской столицы. Третья попытка не удалась на
Третья акция не удалась 26 июня против оружейного завода ACEC[54] в Дрогенбосе. Ответственность за эти действия взял на себя Революционный фронт пролетарского действия (FRAP)[55].
В то же время коммандос «Ло-Мускио» были приданы генеральному контролеру армий генералу Бландину. В организационной схеме Министерства обороны этот государственный служащий курировал проекты вооружения и, кроме того, промышленную координацию, которая зависела от бюджета министерства.
Бланден находился под наблюдением в течение нескольких недель, в основном вокруг своего дома за ратушей Нейи. Его рабочее время было обычным, и у него не было никакой охраны, кроме водителя из министерства. Коммандос начали действовать в последнюю неделю июня. Двое боевиков, вооруженных длинноствольным оружием, должны были напасть на его машину на перекрестке маленькой улочки, выходящей из его здания. С оружием в теннисных сумках боевики ждали у входа в спортивный клуб. Человек, который должен был дать отмашку, отменил акцию, увидев, как подросток садится в машину генерала.
Через два дня, 26 июня, спецназ снова был на месте. Генерал выехал, как и планировалось. Был дан зеленый свет. Машина медленно стартовала, замедлила ход, а затем, как всегда, остановилась на перекрестке. Там его ждали два товарища. Но когда первый боевик, готовый открыть огонь, был менее чем в двух метрах от машины, он увидел между собой и генералом ребенка. Он отпустил машину. Поскольку никто, казалось, не заметил коммандос, товарищи подумали, что акцию можно отложить еще раз. Но один из них, хотя и не новичок, ожидавший у входа на авеню дю Руль, произвел два выстрела по машине. О чем он думал? Мы никогда не узнаем, так как он сам не смог объяснить этого, когда акция была оценена.
Мы сорвали очень важную операцию. Но мы отказались нести какие-либо потери, кроме целей и их охраны». Именно присутствие его маленького сына спасло жизнь генералу.
Начиная с зимы, Натали, Жорж и я сделали ферму в Витри-о-Лож своим пристанищем. И Жоэль присоединилась к нам, скрывшись после попытки ареста в канун Нового года.
Все началось со встречи с одним из товарищей Режи по заключению, который был в отпуске – мы знали его еще со времен борьбы против QHS в 1981 году, он отбывал наказание в тюрьме Санте. Когда он попросил о встрече с Жоэль, было решено, что это важное сообщение – мы ждали новостей от заключенных с начала декабря. После встречи Жоэль должна была встретиться с коллегой по организации. И эти два места были слишком близко друг от друга, чтобы она успела заметить устройство слежения. Детективы CID уже собирались вмешаться, когда она забралась в Volvo, водитель которого на скорости уехал и столкнулся с группой полицейских, у которых было достаточно времени, чтобы уйти с дороги. После нескольких минут погони «Вольво» скрылся.
Мы знали об опасности жизни на относительно изолированной ферме. Жандармы всегда интересуются такими «новыми жильцами». Более того, группа организации была арестована на ферме менее чем в десяти километрах от Витри-о-Лож во время рейдов 1979 года. Так что наше учреждение было осторожным. И без проблем. За исключением небольшой тревоги… Около часа ночи, когда я набирал воздух на крыльце, несмотря на штиль, я слишком поздно услышал характерный шум двигателя 4L пандоры. Я не успел предупредить своих товарищей, которые оформляли фальшивые документы…
Я слышал обычный шум автомата, когда отвечал двум жандармам, вышедшим из машины. Они задали несколько вопросов, но мне было ясно, что у них нет никаких подозрений. Более того, они почти сразу же уехали, извинившись за беспокойство.
Они утверждали, что соседи позвонили им, увидев свет. На самом деле, мы были хорошо устроены. Хорошие отношения с соседями начались после пожара. Однажды снежной ночью в одном из ближайших к ферме домов, где жила пара пенсионеров, загорелся дымоход. Мы вмешались до прибытия пожарной команды. Люди были тронуты этим естественным жестом солидарности. И одно за другим, делая одолжения то одному человеку, то другому, мы углубили наши отношения со всеми, включая наших хозяев, которые проводили свой отпуск в другой части фермы, которую мы занимали. Случалось даже, что некоторые соседи просили Натали присмотреть за их детьми, другие – за пожилыми родителями. Мы жили очень тихо в этом маленьком сообществе.
Натали регулярно ездила на ферму, где мы получали молоко, яйца и другие «домашние» продукты. (Более того, в телевизионном фильме «Action rouge» единственный отрывок, который близок к реальности, это, пожалуй, образ Натали на велосипеде, отправляющейся на ферму с сумкой для покупок на багажнике и «арсенальной» сумкой, перекинутой через плечо). Однажды она вернулась со словами: «Я только что пила кофе с адъютантом и жандармом из бригады Шатонеф…». Так она регулярно встречалась с местными полицейскими, а также с мобильной охраной легиона Питивье, которые также приезжали за припасами «на ферму». В другой раз Натали спросила двух молодых людей, которые расхваливали достоинства работы пробойщика тростника: «А это не слишком опасно? – О, здесь нет особого риска, ничего никогда не случается. Правда, единственным притязанием на славу жандармов этого региона, вероятно, был надзор за лагерем для интернированных в Питивье или транзитным лагерем в Боне-ла-Роланде во времена режима Виши…
В мэрии наша декларация о месте жительства не вызвала никаких проблем. Не было проблем и с налоговыми органами и другими органами повседневного социального контроля.
Только Натали и я регулярно появлялись там. У меня было хорошее прикрытие: личность настоящего бельгийского магистрата, находящегося в отпуске для написания серии исследований о преступности! Что касается уголовного процесса, я мог показать себя в любом разговоре – к черту неудачный опыт! Но поскольку мы были бельгийцами, я также должен был знать то, что должен знать каждый бельгиец. Все, что может всплыть в разговоре с соседями и что, если не ответить на этот вопрос, звучит странно. Поэтому мы изучали такие книги, как «Все, что нужно знать о Бельгии: основные моменты истории страны, банковские праздники, несколько мер и припев «Брабансона»…».
Соседи приходили регулярно. «Вам бы кроликов завести. Здесь у всех есть кролики. Это самое простое… Я дам тебе дюжину молодых. Я дам вам дюжину молодняка. После этого они сами размножатся…». Так мы установили два или три хатки, просто для показухи. Для других мы должны были «иметь уток»… Потом было: «Если вы не возьмете эту козу, я ее убью, она не соответствует стандартам». С учетом того, что Натали приносила всех брошенных кошек, которых она находила по дороге, ферма начинала превращаться в настоящий Ноев ковчег! Все это было очень удобно для создания нашего имиджа экологически чистых баб, которые даже кроликов не убивают…