ко открытые глаза выражали восхищение.
— Возможно, когда-нибудь вы там побываете.
— Как бы это было замечательно! Но если посол и мадам Пелейо возвратятся на родину, им не потребуется английская гувернантка.
Говоря это, Шина понимала, что, когда Пелейо уедут, ее миссия в посольстве будет закончена. Как прислали ее в Париж странные друзья дяди Патрика, так и отошлют обратно, когда она выполнит задание или из-за того, что провалит его.
Но она не хотела покидать этот красочный мир, где минуты ужаса сменялись восхищением.
— Я должна идти наверх, — произнесла тихо Шина, но сама не двигалась.
— Как жалко, что в таком очаровательном халате вы оказались в пустой библиотеке. — Люсьен Мансфильд смотрел на нее не отрываясь.
— А вы думаете, что я ожидала встретить там вас? — наивно спросила Шина.
— Нет, конечно, — улыбнулся он.
Она опустила глаза и пододвинулась на край стула:
— Спасибо, что были так добры ко мне.
— Я — добр? А я счел себя эгоистом, — проговорил он грустно. — Я тоже иногда чувствую себя одиноким.
— Вы чувствуете себя одиноким? — удивилась Шина. — Это невозможно.
— Нет, правда. Днем я забочусь о других. Я не жалуюсь. Это моя работа. Но сегодня вечером вы позволили мне быть эгоистом. Я говорил о себе. А теперь ваша очередь.
— Я должна идти.
— Но это несправедливо. В беседе всегда принимают участие два человека.
— Что я могу рассказать? — спросила Шина. — Моя жизнь очень скучна, бедна событиями.
— Но все же есть в этом мире любимое вами место, ваш дом, например?
— Да, дом, где я провела детство.
Шина вспомнила маленький домик на утесах, волны, набегающие на морской берег. Что страшного в том, если она расскажет о своих детских воспоминаниях об Ирландии.
Шина не видела, каким выразительным было ее лицо, когда она говорила. Она рассказала, как утонули отец и мать и она несколько лет провела в домике на утесах со старой француженкой Мари, служанкой ее матери.
— Ирландия — удивительно зеленая, — рассказывала Шина. — Я ощущаю до сих пор особый запах после дождя, сильный и сладкий запах моря, слышу крики чаек, кружащих над утесами. Для вас самое чудесное место в мире — Марипоза, а для меня — Ирландия.
— Вы все еще называете это место Ирландией? — спросил Люсьен.
— Да, конечно! — вскричала Шина. — Я ненавижу название Эйре, и дядя Патрик всегда говорил… — Тут она остановилась. Ну почему, почему она опять проговорилась про дядю Патрика?
— Так что говорил дядя Патрик? — допытывался Люсьен.
— Это было так давно, я была ребенком. Он иногда приезжал к нам, и я хорошо помню его фразу: «Ирландцем я был, ирландцем и останусь, и мне плевать, как всякие политиканы называют мою родину».
Люсьен рассмеялся:
— Это звучит как «ирландцы, объединяйтесь». Сдается мне, что ваш дядя был из тех оригиналов, которые, приходя домой, говорят: «Что мне до правительства. Я сам себе голова».
Шина рассмеялась. Она уже больше не боялась Мансфильда. Наверное, потому, что он так отозвался о дяде Патрике. А может быть, потому, что лежал у ее ног, с таким увлечением рассказывая ей о Марипозе. Сейчас она не чувствовала скованности, находясь рядом с ним. И глаза его не были такими пугающими.
— Я догадывался, что вы были единственным ребенком.
— Что вы имеете в виду?
— Я тоже рос один, — сказал он. — И у нас есть поэтому что-то общее. Мне, например, приходилось изобретать себе приятелей, потому что не с кем было играть.
Шина подалась вперед:
— Вы придумали себе другого ребенка для игр и захватывающих приключений?
— Да, конечно! — ответил Люсьен. — Этот мальчик был чуть старше, но чрезвычайно храбр и жесток. Его звали Рупертон.
— А у меня была маленькая девочка, которая умела делать то, чего я не могла! — воскликнула Шина. — Она могла летать, плавать под водой очень долго, петь, как ангел, говорить с гномами.
— Интересно, что с ними теперь? — усмехнулся Люсьен.
— Я думаю, они ушли в небытие и ждут, когда мы позовем их снова.
— Если это случится.
— Но мы есть! Мы были одиноки в детстве и, возможно, проживем так всю жизнь, — вздохнула Шина.
— Но если мы находим кого-то, кто ищет нас, это потому, что мы сами их ищем, — заметил Люсьен.
— Я не совсем понимаю, — нахмурилась Шина.
— Думаю, вы понимаете, — ответил он. — Мы придумали себе друзей не только от одиночества. Мы искали свою половину, как и все в этом мире.
— По-моему, ее невозможно найти.
— Вы не верите в любовь?
— Верю, конечно, но я мало об этом знаю.
Шина чувствовала, что от этого человека исходит необъяснимый магнетизм. Очарованная, она смотрела в его глаза, словно нашла то, что искала всю жизнь.
Она ощутила странное покалывание в кончиках пальцев и испугалась, поэтому решила немедленно уйти. Она вскочила на ноги:
— Теперь мне действительно нужно идти. А то я утром буду уставшей и не смогу дать урок английского Мэди и Педро.
Понимая, что не сможет больше задержать ее, Люсьен медленно поднялся:
— Я получил огромное удовольствие от нашего разговора. А вы?
— Конечно! — ответила Шина.
— А вы не против, чтобы мы поговорили с вами как-нибудь еще?
— Да, естественно. Вы так добры. Не знаю, как благодарить вас.
— Не стоит благодарности, — ответил он. — Может быть, нам встретиться снова? Я так хочу еще раз услышать об Ирландии и о вашей вымышленной подружке, говорящей на языке гномов.
— Одно время я верила, что сама могу делать это, — улыбнулась ему Шина.
— Вы должны рассказать мне об этом, — сказал он. — Вы поужинаете со мной завтра вечером?
Сначала Шине показалось, что она ослышалась.
— Но… как я могу? Я… я не могу выйти до следующей недели.
— Нет, вы можете. Разве вам не сказали, что вы свободны по вечерам, после того как уложите детей спать. То же было позволено и мисс Робинсон, сестра которой работала секретарем в ООН. Жанна всегда останется с детьми, если ее попросить, хотя, конечно, за небольшое вознаграждение. Так что не волнуйтесь. Я сам обо всем позабочусь. Только скажите, принимаете ли вы мое приглашение?
— Я хотела бы, — сказала Шина.
— Посла и мадам Пелейо не будет завтра вечером, — продолжал Мансфильд. — Так что я свободен и приглашаю вас.
— Вы хотите пригласить именно меня?
— А кого же еще?
— О, благодарю вас!
Шина почувствовала сильное смущение. Они стояли очень близко друг к другу. Он был такой высокий и сильный. Она представила, как он нес ее из библиотеки сюда, такую маленькую по сравнению с ним. Как просто ему носить ее на руках. Но она решительно повернулась к двери:
— Мне нужно идти.
И опять желание быть с ним остановило Шину.
— Дивная ночь, — услышала она.
Шина уже повернула дверную ручку, но Люсьен оказался рядом.
— Я включу свет, — сказал он тихо.
— Нет-нет, — запротестовала она. — Вдруг кто-нибудь услышит. У меня есть фонарик Педро.
Шина попыталась улыбнуться, но теперь, вдали от огня, она не увидела выражения его лица. Она только чувствовала его близость. Шина быстро повернула дверную ручку и поспешила вверх по лестнице.
Она добралась до детской и, затаив дыхание, остановилась и прислушалась. В темноте не было слышно ничего, кроме биения ее собственного сердца. Интересно, сколько она отсутствовала? Наверное, час, а может быть, дольше? Шина понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как она спустилась вниз, чтобы найти этот контракт.
Поверил ли Люсьен в то, что она искала там книгу. Наверное, да. Иначе он не был бы так добр и любезен. Ей вдруг стало жаль, что его нет рядом. Почему она ушла? Почему не захотела продолжать беседу?
Напуганная этими мыслями, Шина поспешила в спальню. Она была уверена, что не заснет. Но только ее голова коснулась подушки, она погрузилась в глубокий сон и проснулась, лишь когда горничная принесла ей чай.
Она тут же вспомнила, что ее ждет очень много дел. Мадам Пелейо должна отвести детей фотографироваться в десять часов. Оттуда их на автомобиле повезут в магазин на улице Сан-Оноре, чтобы выбрать демисезонные пальто.
К обеду ожидались гости, следовательно, дети обедали в детской на полчаса раньше обычного. Шина была разочарована. Значит, она не увидит сегодня Люсьена Мансфильда?
Но тут она вспомнила о приглашении на ужин сегодня вечером и почувствовала себя необыкновенно счастливой. Боже, она приглашена на ужин в Париже! Она думала, что этого никогда не случится. И в то же самое время Шина еще не верила в это до конца. Теперь, днем, она не понимала, как могла рассказать ему об Ирландии, о своем детстве. Она никогда никому не рассказывала о таких сокровенных вещах. Но он был так мягок, искренен, хотя от него она меньше всего этого ожидала.
Когда дети спали после обеда, дверь открылась и в детскую вошел виконт.
— Я только на минуточку, пока сестра надевает шляпу. Как дела, моя самая восхитительная маленькая Шина? — Он стремительно приблизился к ней, взял ее руки и поднес их к губам.
Шина покраснела и попыталась отнять свои руки.
— Вы околдовали меня, — сказал он. — Я все время о вас думаю. Я хочу увидеться с вами наедине.
— Это невозможно, — покачала головой Шина.
— Все возможно. Когда у вас выходной? — спросил он.
— В следующую среду.
— Я что-нибудь придумаю. Мы возьмем мою машину и поедем за город. Я знаю небольшую гостиницу, там мы можем поужинать и хорошо провести время, если вы будете добры ко мне. — В эти простые слова виконт вкладывал двойной смысл.
Шина высвободила свои руки и с достоинством произнесла:
— Вы оскорбляете меня своими намеками.
— Ну почему же вы сердитесь, ведь я же люблю вас! — вскричал Анри де Кормель. — О Шина, Шина! Как вы жестоки ко мне! Какая холодность! Какое безразличие! После нашего поцелуя я не мыслю без вас своей жизни.
— Я думаю, месье, что вам пора идти, — сказала Шина. — Мадам уже надела шляпу, и, если она застанет вас здесь, она очень рассердится.