зиб наркомана, а в другом – женщина подстригала свой кук (как я понял, режиссеры-католики очень любят шокировать публику). Хотя кино мне не особо понравилось, я был безумно рад, что его вообще показали – и мне, и другим зрителям, купившим в тот день билет на утренний сеанс.
Я хотел сказать Хасиму, что увольняюсь из «ПЖК», но все никак не решался. Почему-то мне казалось, что он вцепится в меня и не захочет отпускать. Может, даже пригрозит полицией, ведь у меня по-прежнему не было никаких документов. С другой стороны, если ничего не говорить и в один прекрасный день просто не явиться на работу, Хасим, возможно, и сам решит меня уволить. Поэтому как-то утром я спустился в метро и вместо того, чтобы, как обычно, ехать на «Сен-Дени», сел на Шестую линию («Шарль де Голль – Этуаль»), доехал до пересечения с Двенадцатой, а оттуда – вниз до станции «Мэри д’Исси».
Выйдя на улицу, я сбавил шаг и огляделся по сторонам. Я ожидал увидеть типичное для окраины города банльё – очередное парижское гетто, в котором собралась какая-нибудь не слишком популярная нация: колумбийцы, а то и вовсе пигмеи. Ожидал увидеть рынок, прилавки со странным мясом и безымянные окошки, предлагающие услуги по переводу наличных за границу. На самом деле я вышел на большую светлую площадь, от которой в разные стороны бежали пять улиц. Большинство прохожих внешне напоминали французов. Чуть вдалеке я заметил вывеску: «Ле Контуар д’Исси». Снаружи ресторан выглядел вполне прилично, даже дорого. Я толкнул дверь и сразу увидел Виктора Гюго: старик сидел у входа, рядом с вешалкой для пальто, поставив на колени свой потрепанный врачебный саквояж.
– Доброе утро, месье Зафар. Прежде чем мы отправимся в дорогу, позвольте угостить вас кофе. Я знал, что вы вернетесь. Любопытно, чем закончится история?
– Да, конечно, – соврал я. – Спасибо!
– Думаю, сегодня нам стоит попытать счастья на Седьмой. Пассажиры Двенадцатой уже, кажется, начинают запоминать мою историю наизусть. Пересядем на «Мадлен». Знаете, где это? Где церковь?
– Нет.
– Да и бог с ней. Затем мы сделаем еще одну пересадку на «Пирамидах» и на пути к «Порт де ля Виллет» как раз займемся нашими делами. За то время, что мы с вами не виделись, история успела получить некоторое развитие – должен заметить, вполне существенное. Но не беда! Пока наш поезд еще не тронулся, я постараюсь обо всем вам рассказать.
– Не волнуйтесь. Уверен, что обо всем догадаюсь по ходу сегодняшней пьесы.
Дойдя до турникетов, мы с Виктором Гюго, как обычно, застряли: приложив свой билет (в последнее время я привык оплачивать проезд), я благополучно миновал барьер и еще несколько минут наблюдал, как мой спутник шарит по карманам пальто в поисках проездного. В конце концов мы выбрались к платформе «Пирамид» и зашли в поезд. В вагоне оказалось довольно чисто, и мы расположились на нашем обычном месте, возле двери.
Оказалось, я пропустил большую часть представления, поэтому теперь совершенно не понимал происходящего. Похоже, владелец таверны (тот, что с бокалом вина в руке) превратился в конченого злодея, а полицейский снова ловил бывшего преступника.
Когда мы проезжали «Оперу», старик Гюго начал рассказывать другую историю. Поначалу я не понимал, говорит он о мире кукол или о реальном мире.
– Парижская опера, месье Зафар. Для Адольфа Гитлера она была самым горячо любимым местом во всем городе. После начала германской оккупации ему довелось провести в Париже всего один день. Он вел себя как самый обыкновенный турист, приехавший в столицу на rundfahrt[38] — так, пожалуй, мог бы назвать это приключение сам фюрер. Опера поразила его в самое сердце. Именно Парижской опере подражали архитекторы Берлина. Конечно, это было до того, как оформление потолка поручили одному русскому еврею. До войны Опера считалась жемчужиной в архитектурном проекте барона Османа – вандала, который перелопатил старинные парижские улочки и постепенно превратил их в однотипные и совершенно бездушные. В нашей Опере, конечно, жил тевтонский дух – именно поэтому герр Гитлер так ею восхищался.
Пока мы ждали отправления поезда, Виктор Гюго все говорил и говорил. В конце концов он снова вернулся к истории про потолок.
– Так вот. Сорок лет назад власти Парижа решили, что внутреннему убранству Оперы не хватает блеска. Чтобы исправить ситуацию, в столицу выписали одного пожилого художника по фамилии Шагал. Целыми днями он лежал на деревянных подмостках и все рисовал, рисовал. Когда-то точно так же лежал и другой художник, итальянец Микеланджело, подаривший миру Сикстинскую капеллу. По вечерам Шагал спускался в одно и то же кафе и прямо так, не снимая заляпанного краской халата, садился ужинать. Наконец патрон кафе полюбопытствовал: «Месье, скажите, вы – маляр?» В ответ художник лишь молча кивнул. Тогда патрон продолжил: «А какая у вас специализация? Наружные работы? Камень? Стены?» После долгого молчания месье Шагал наконец ответил: «Потолки».
Поезд отъезжал с платформы «Восточный вокзал», а Виктор Гюго по-прежнему хихикал в бороду, потеряв, кажется, всякий интерес к своей постановке. Вместо этого он долго рассказывал о парижской канализации – о «кишечнике Левиафана», как он сам выражался, – а потом выгреб со дна своей сумки еще несколько потрепанных кукол, которых, судя по всему, звали «Les АВС[39]». Старик многозначительно повторял слово «АВС» и каждый раз тыкал меня в ребро, намекая на какую-то скрытую шутку. В конце концов я понял: слово «АВС» звучало точно так же, как «abaissé», то есть «униженный» или «опустившийся». Что ж, вполне логично, учитывая, что этот набор кукол хранился на дне стариковской сумки.
Мы вышли на конечной, на моей давней любимице «Ля Курнёв – 8 мая 1945». К этому моменту до меня наконец дошло, что Виктор Гюго просто не знал о существовании нового метро с расширенными ветками. То есть, по мнению моего спутника, Седьмая по-прежнему кончалась на «Пор де ля Виллет». Как бы то ни было, мы перешли на соседнюю платформу и сели в поезд, после чего Виктор Гюго наконец-то всерьез занялся представлением. Он кое-как пытался изобразить уличные бои и перестрелки, но без реквизита для баррикад это было не так-то просто.
По какой-то неведомой причине пассажиры Седьмой линии в тот день пребывали в хорошем расположении духа, и сразу после остановки на «Сансье – Добантон», я насобирал достаточно денег, чтобы поужинать в китайском ресторанчике в районе «Олимпиад», который когда-то мне рекомендовала Бако. Виктор Гюго признался, что никогда раньше не пробовал еду из Китая. Казалось, его удивило, что в Китае была кухня. Официант грохнул перед нами чайником и чашками, а потом принес ворох плетеных корзин, в которых дымились всевозможные китайские закуски. От некоторых пахло рыбой. В одной я сразу узнал куриные ножки (отказники из «ПЖК»?). Еще была плошка с рисом и кувшинчик соевого соуса. Я показал Виктору Гюго, как пользоваться палочками, но у него не слишком получалось, и в итоге бумажная скатерть с его стороны оказалась заляпана пятнами. Наконец старику удалось поднести к губам сероватый мешочек теста с какой-то начинкой, но тот вдруг лопнул и забрызгал ему бороду густым соком.
– Месье Зафар, тут главное не отчаиваться, – сказал Виктор Гюго. – Не сомневайтесь, победа будет за мной. Я собираюсь использовать ту же тактику, что и Наполеон в битве при Аустерлице. Сначала я заставлю врага почувствовать мнимое превосходство и выманю его из укрытия, а потом, когда он потеряет бдительность, нанесу сокрушительный удар по ослабленному центру. А что это за соус? Говяжий бульон?
– Нет, соевый.
– Простите?
– Этот соус готовят из забродивших соевых бобов.
– Как изобретательно! А это, насколько я понимаю, конечности какой-то домашней птицы?
– Да. На вашем месте я бы это есть не стал.
Но старик меня не послушал и, кое-как ухватив куриную лапку, стал медленно обгрызать ее со стороны когтей.
– А пьет ли наш достопочтенный китаец за обедом вино?
Я взял заламинированное меню и проверил раздел с напитками. Судя по всему, вино китаец не пил.
– Хотите колы?
– Нет, благодарю.
Некоторые блюда оказались очень даже ничего. К тому же дела Виктора Гюго пошли значительно лучше после того, как он отказался от палочек и вооружился обычной ложкой. Затем он поставил перед собой очередную корзиночку с китайскими деликатесами и, сняв крышку, вдохнул аромат.
– Ну до чего изобретательный народ! – с упоением повторял старик.
Несмотря на энтузиазм моего спутника, я четко понимал, что завсегдатая «Зеленого дракона» из него не получится.
Когда мы с моим новым лучшим другом распрощались, солнце все еще стояло над волнистыми пагодами «Олимпиад». Я не стал назначать Виктору Гюго свидание, но намекнул, что скоро опять загляну в «Ле Контуар».
Провожая старика взглядом, я размышлял о том, повезет ли мне снова разыскать салон «Пекинский массаж красоты» и смогу ли я на этот раз довести дело до конца, или мне опять помешают вопли младенца? И тут я почувствовал, что мой телефон, который не работал под землей, завибрировал. Я отклонил звонок, но прослушал сообщение на автоответчике: Хасим говорил, что, если я немедленно не отправлюсь в Сен-Дени, он найдет мою мать и произведет над ней определенные действия. Я не слишком хорошо понимал его странную версию алжирского арабского, но, кажется, то, что он грозился сделать, в большинстве стран считалось незаконным.
Стоял теплый майский день, и на многих деревьях уже распустились цветы, поэтому я решил немного прогуляться. От площади Италии я направился на север по авеню Гобеленов, чтобы выбраться в самый центр города. Ну не идти же на юг, в самом деле: там остались «Мезон-Бланш» и Морис, водитель фуры, в характерных для всякого педофила рубашке и галстуке. Интересно, сколько километров он накатал по счетчику своего «Айвеко» за то время, что я провел в Париже? Туда и обратно, в компании французской поп-музыки и редких молодых попутчиков, которых ему удавалось подбирать на дороге.