— Вот это классно! — восторгалась Крис, когда они ставили «Сириус» на стоянку.
Майк, будучи сыном моряка, тоже пришел в восторг. А Рене слегка укачало, но она старалась победить это ощущение, потому что Барри теперь явно собирался проводить все свое свободное время на борту лодки.
Они вернулись в город в воскресенье вечером, а в понедельник утром взорвалась бомба — Рене получила большой конверт из дорогой бумаги с французскими марками. В нем оказались бланки, которые она должна была заполнить, запрос из Иммиграционного бюро Франции на полдюжину фотографий в профиль и отпечатанное на машинке письмо из салона Себастьена с неразборчивой подписью. В нем сообщалось, что она должна приехать в апреле.
Рене уставилась на бумаги, пораженная до крайности; она была непростительно оптимистична, поверив, что ее глупая ошибка осталась в прошлом. Но Леон, судя по всему, настроен заставить ее сдержать свое обещание. Ей стало мучительно стыдно, потому что она вспомнила, что дала ему «слово англичанки», правда в тот момент не предполагая, что его придется сдержать. В отчаянии Рене начала размышлять, как ей выбраться из сложившейся ситуации. С тех пор как они расстались с Леоном, она стала невестой Барри, а значит, не свободна принимать самостоятельные решения. Леон это должен понять. Интересно, а может ли он подать на нее в суд за одностороннее расторжение контракта? Рене не верила, что Леон дойдет до такого, что привлечет ее к суду, однако все равно нехорошо, что ей придется нарушать данное ему слово. Наверное, он приложил немало усилий, чтобы получить все эти необходимые бланки. Как же поступить? Но больше всего ее расстраивало, что теперь придется рассказать Барри обо всем, что произошло между нею и Леоном, и он наверняка скажет, что она вела себя просто как идиотка.
Рене позвонила ему на работу, что само по себе было плохо, потому что он не любил, чтобы ему звонили в рабочее время по личным делам. Она сказала, что им необходимо срочно увидеться. Барри неохотно согласился зайти к ней после вечерней учебы, потому что старался не приходить к ней домой поздно, опасаясь сплетен. Правда, Рене не могла себе представить, кто бы мог о них сплетничать, так как хозяйка дома не следила за посетителями постояльцев, однако Барри все равно ей не доверял.
Она сделала все, чтобы придать комнате более уютный вид, придвинула кресла к электрическому камину, потому что ночами еще было прохладно, поставила на маленький столик у стены свежие цветы и разложила возле газовой плиты все необходимое, чтобы приготовить кофе. Надела свое лучшее темно-зеленое платье, очень простое, однако прекрасно сшитое, которое досталось ей по дешевке после показа в одном модельном доме. Затем старательно подкрасилась, стараясь использовать поменьше косметики, поскольку Барри не любил накрашенных женщин, находя их вульгарными.
Он пришел точно в назначенное время, в десять часов, отказался от кофе, с подозрением глянул на ее элегантный вид и плюхнулся в кресло со словами:
— Что такого приключилось, что ты заставила меня тащиться к тебе через весь Лондон в такое время?
Рене встала на колени на каминный коврик у его ног, положила горячую руку ему на колено.
— Барри, со мной случилась большая неприятность. Я сделала страшную глупость и теперь надеюсь, что ты подскажешь мне, как поступить.
— Господи боже, Рин, что ты натворила?
Она рассказала ему все, ничего не утаивая, с ужасом наблюдая, как его лицо становится все мрачнее и мрачнее. Бумаги из Парижа лежали перед ним на столике, а сверху она положила копию контракта с собственной подписью. Когда Рене закончила повествование, он взял документ и посмотрел на него.
— Почему ты не сказала мне об этом раньше?
— Понимаешь, я почему-то была уверена, что все это несерьезно, мне не хотелось признаваться, какая я идиотка.
Он бросил бумагу обратно на стол и посмотрел на нее. Его голубые глаза были твердыми, как стекляшки.
— Ты не просто идиотка, ты — обманщица. Я уверен, между тобой и тем парнем случилось что-то большее, раз он так ради тебя расстарался. Ты ведь раньше никогда не выступала на подиуме.
— Я знаю… я… я сказала ему… Барри, между нами ничего не было, хотя, по-моему, он в меня влюбился.
Барри схватил ее за плечи и затряс.
— Теперь я все понимаю, почему ты задержалась и почему приехала с такими счастливыми глазами, — проговорил он сквозь зубы. — Ты тоже безумно влюбилась в этого французика… Да? Признавайся, я прав? А?
Рене вспыхнула:
— Нет! Как я могу полюбить человека за несколько дней?
— Случалось, что влюблялись и за меньший срок, — отозвался он, опуская руки. — Ромео и Джульетта, слыхала о них?
— Это же персонажи пьесы, а не живые люди. Барри, я не влюблена в Леона Себастьена, я… мне он даже не нравится.
— Однако бумагу ты подписала?
— Я же сказала тебе, это все из-за того мальчишки…
Он нетерпеливо махнул рукой:
— Надо все-таки иметь больше уважения и доверия к закону. Это самый нелепый предлог, который я когда-либо слышал!
Рене и раньше подозревала, что он не поймет ее сочувствия Пьеру. Она попробовала зайти с другой стороны:
— Я не хочу ехать в Париж.
— Чушь! Ты всегда только об этом и мечтала. Я тебя просто не понимаю, Рин. — Он поднялся и начал расхаживать по комнате. — Все это так на тебя не похоже. Я всегда считал тебя разумной и уравновешенной, только женщины часто сбиваются с пути, когда дело доходит до страсти.
— Но теперь мы помолвлены, все будет по-другому. Он же не может заставить меня ехать, — произнесла она, выкладывая свою козырную карту.
Барри замер посреди комнаты, рот его дико скривился.
— То-то ты так вдруг передумала, — проговорил он. — Теперь мне все понятно. — Он повернулся к ней с видом прокурора. — Ты считала, что я никуда не денусь, что ко мне всегда можно вернуться? Вообразила, что верный Барри станет тебя ждать, пока там этот французский Казанова будет тебя обхаживать? Ты что, действительно считаешь, что я это потерплю?
Ей показалось, будто он ее ударил.
— О, — Рене открыла рот, — как это гадко! Но ведь это неправда, Барри, ты сам знаешь, что это не так.
Наступила тишина, во время которой было слышно, как тикают часы на каминной полке, а вдали шумит нескончаемый поток машин Лондона.
Рене взяла себя в руки и попробовала еще раз воззвать к Барри.
— Да, я вела себя очень глупо, — призналась она. — Была перевозбуждена, у меня кружилась голова от всего произошедшего, но и только. И я уверена, что все это можно как-нибудь уладить. — Она взяла экземпляр контракта. — Например, скажу Леону, что ты против и…
— Леону? — перебил он ее.
— То есть, я хочу сказать, месье Себастьену. — Но имя уже было произнесено.
— Что ж, не буду разлучать тебя с твоим Леоном, — сердито заявил Барри. — Не буду мешать, поезжай в свой драгоценный Париж, но между нами отныне все кончено! — Он взял свою шляпу и деревянным шагом направился к двери.
— Барри! — в отчаянии закричала Рене.
— Прощай, Рин, — твердо произнес он и хлопнул дверью.
Подумав, Рене села и написала письмо в салон Себастьена, объяснив, что у нее изменились обстоятельства, что в скором времени она выходит замуж, а потому не может принять предложение, сделанное ей салоном. И добавила, что в ближайшие дни отправит им бумаги назад. Затем наклеила нужное количество марок и, выбежав на улицу, просунула письмо в щель почтового ящика. Если бы бумаг было не так много, то они уместились бы в обычном конверте и она отослала бы их одновременно. А так как с ними надо было идти на почту, вернувшись домой, она засунула бумаги в ящик стола и почувствовала облегчение. В общем-то проблему оказалось не так уж трудно решить, и, вероятно, ей не следовало ни о чем рассказывать Барри, но дело сделано, и теперь она была рада, что он все знает. Между ними не должно быть никаких секретов, и в будущем у него не должно быть причин называть ее обманщицей. Конечно, не исключено, что Леон попытается причинить ей неприятности, но маловероятно, что он так поступит. Барри остынет, успокоится, смягчится, как только узнает о ее решении, а она при случае непременно даст ему понять, от какой редкой, неповторимой возможности ей пришлось отказаться ради него, что, безусловно, польстит его самолюбию. Конечно, Рене упустила ситуацию из-под контроля, но ее возмутило предположение Барри, будто бы она влюблена в Леона. Нельзя отрицать, что этот мужчина произвел на нее какое-то магическое впечатление, но это, разумеется, не любовь, уж никак не любовь. И вообще на этом их знакомство закончилось.
Все следующее утро Рене провела на телестудии, день прошел, но вечером Барри не позвонил. Тогда она написала ему письмо, сообщив, что отказалась от предложения работать в Париже. Однако Барри и после этого не позвонил. Зато пришла телеграмма от Леона с такими словами: «МАДЕМУАЗЕЛЬ ТОРНТОН НЕ ЗНАЛ ЧТО ВЫ ОБМАНЩИЦА». И это обвинение ее уязвило.
Толстый конверт с бланками все еще лежал в ящике стола. Надо просто сходить на Центральный телеграф и отправить его назад — это будет достойным ответом на телеграмму.
Рене очень скучала по Барри и расстраивалась, что он не сделал никакого ответного шага на ее письмо. Однако надеялась: когда его гнев остынет, он поймет, что после стольких лет их знакомства она не могла ему изменить. А подождав еще несколько дней, решила поехать к нему.
Она знала расписание его занятий в колледже, в тот вечер он должен был быть свободен. Когда Рене на метро добралась до северного пригорода, где он жил, начинало смеркаться. Однако, свернув на нужную улицу, она почти сразу же увидела возле одного из домов его машину. В ней сидела девушка, но самого Барри видно не было, должно быть, зачем-то вернулся в дом. Ошеломленная, Рене юркнула в тень козырька ближайшего подъезда. Между тем, явно проявляя нетерпение, девушка открыла дверцу машины и вышла на тротуар. Рене увидела длинные, в шелковых чулках ноги, короткую кружевную юбочку. Девушка потянулась и зевнула, свет упал на ее ярко накрашенное лицо и всклокоченные темные волосы. Это была Салли Гибсон.