Леон начал собирать новую коллекцию; уже состоялась генеральная репетиция показа в салоне, за закрытыми дверями. Рене училась ходить как королева и носить при этом несмываемую улыбку, как бы ни болели ноги; задерживаться на долю секунды, прежде чем сбросить с себя меховой палантин или шаль, чтобы показать платье, скрытое под ними; помнить, какие аксессуары идут с каким нарядом и порядок, в котором они должны появиться на подиуме. Платьев было много, главным образом — вечерние и коктейльные, только что вошедшие в моду туники, а также брючные костюмы. Вдобавок к «Весне» были созданы наряд «Роза Франции» с короткой юбочкой из лепестков всех оттенков розового цвета — очередная попытка вновь ввести в моду пышные юбки, «Арлекин» — туника, расшитая блестками с такими же облегающими штанишками, костюм «Призрак» — воздушный, невесомый серый шифон. Его Рене не любила, ей казалось, что он делал ее похожей на привидение, этакий призрак Туанетт. По мере того как приближался день первого публичного показа, Антуанетта все чаще занимала ее мысли. Рене была глубоко убеждена, что Леон видит в ней свою знаменитую любимую манекенщицу и потому ожидает от нее такого же успеха, каким когда-то пользовалась Антуанетта. А с таким предубежденным взглядом он не понимает, что она всего лишь бледное отражение своей предшественницы, но его клиенты это увидят сразу же. Ее приводила в трепет мысль, что она обязательно провалится, при этом девушка боялась не столько за себя, сколько за Леона, страшно опасаясь его подвести. И вообще, предстоящий показ обещал стать немалым испытанием, тем более что Рене знала — остальные девушки, исключая Жанин, будут очень рады, если она испортит все выступление. Их враждебность усилилась еще больше, когда Леон объявил, что именно Рене будет демонстрировать свадебное платье. Это было главное «блюдо», вершина всей коллекции, и всегда показывалось под конец. Иоланда, вкрадчивая брюнетка, которая была в свадебном наряде на прошлом показе и думала, что ей доверят его и на этот раз, так разозлилась, что от ярости даже попыталась наступить на шлейф ее костюма «Призрак», который Рене успела выдернуть в самый последний момент. Порванное платье могло стать неисправимой катастрофой.
Все ее мысли не шли дальше предстоящего показа — это была демаркационная линия, за которую она не решалась зайти. На самом деле Рене всерьез еще не думала о том, чтобы уйти из салона Себастьена, если вдруг каким-то чудом выступит удачно. Она знала, что должна это сделать, но в то же время понимала, что у нее никогда не хватит решимости вырвать себя из той смеси боли и удовольствия, которые она испытывала, ежедневно встречая Леона. В конце августа салон закрывался, и ее коллеги уже вовсю обсуждали планы на отпуск. У нее же никаких планов не было, а август казался бесконечным. Жанин выдали специальное разрешение уйти в отпуск сразу же после первой недели показа новой коллекции. Ее родители отправлялись в туристическую поездку по Европе, и она хотела поехать с ними.
— Они предложили, чтобы я взяла с собой кого-нибудь, — сообщила Жанин Рене. — Может быть, тебе удастся убедить месье Леона, чтобы он и тебя отпустил на это время. Тогда мы могли бы поехать вместе, а?
Рене была очень благодарна ей за приглашение, но не могла позволить себе такого дорогого отпуска, а еще ей совершенно не хотелось просить Леона об одолжении. Все это она постаралась тактично объяснить подруге, но та прервала ее:
— Детка, ты же будешь нашим гостем, так что все за наш счет, не волнуйся. Мама и папа просто купаются в деньгах, с той поры как папа отрыл настоящую нефтяную струю прямо у нас на ранчо. Ты не должна быть гордячкой и отказываться. Твое общество для меня гораздо дороже, чем деньги.
Рене была очень тронута:
— Боже, как мило, что ты так ко мне относишься, Жан, и я бы с огромным удовольствием поехала, если бы это только было возможно, но пока еще вообще не знаю, что буду делать после показа. Если я провалюсь на нем, мне придется ехать домой и искать работу.
Жанин посмеялась над ее сомнениями и сказала, что тем не менее приглашение остается в силе, но, томимая тяжелыми предчувствиями из-за предстоящего ей страшного испытания, погруженная в свои тревоги и сомнения, Рене больше не возвращалась к мыслям об отпуске.
Леон, казалось, никак не мог прийти к окончательному решению по поводу свадебного платья. Ясно было только, что оно будет из плотного атласа. Он нарисовал много набросков, даже было сделано несколько моделей для примерки.
Однажды, ближе к вечеру, на Рене как раз прилаживали одну из них, когда швея сказала:
— Ну вот. Идемте покажем месье.
Леон, как обычно, сидел за рабочим столом. Из-за жары он был только в шелковой рубашке с короткими рукавами, с оголенными смуглыми руками и шеей, в серебристо-серых брюках. Леон редко позволял себе появляться на работе в таком неформальном виде. Глянув на образец, он резко воскликнул:
— Нет! Это не пойдет. — И нетерпеливо сорвал льняную модель. — Здесь должно быть вот так — простые прямые классические складки. — Затем размотал рулон атласа и набросил ткань Рене на плечи, давая ей упасть к ее ногам свободными складками. В этот момент кто-то постучал в дверь и вызвал швею. — Идите! — разрешил Леон, щелкнув в нетерпении пальцами, и женщина вышла, оставив Рене наедине с ним.
Сначала в кабинете повисло долгое молчание. Леон задумчиво смотрел на атлас, потом подошел к Рене и начал драпировать на ней ткань, наконец встал на одно колено, чтобы уложить ее так, как ему хотелось, внизу. Ее сердце бешено забилось — она вспомнила, как Леон бросился перед ней на колени в «Эрмитаже», когда все только начиналось. Рене смотрела на его тщательно причесанные черные волосы, и вся ее любовь, все ее желание отразились в ее взгляде. А он вдруг поднял голову и поймал его.
— Я у ваших ног, Рене, — мрачно сообщил Леон. — И обожаю вас, как боготворю все прекрасное.
У нее перехватило дыхание. Она подняла руку к горлу, и тут на пальце сверкнуло кольцо, подаренное ей Барри. Рене с трудом проговорила:
— О, вы истинный француз, месье, но уже поздно.
Он поднялся, отряхнул колени, а она с беспокойством ждала, как он отреагирует.
— Прекрасно, тогда давайте на сегодня закончим. — Вот и все, что сказал Леон.
Ускоренное биение сердца потихоньку улеглось, Рене чувствовала себя уставшей и поникшей. Его слова ничего не значили, просто вот таким экстравагантным способом он сделал ей комплимент и наверняка заметил ее волнение.
— А что вы делаете сегодня вечером? — спросил он небрежным тоном. — Надеюсь, вы уже все посмотрели в Париже?
— Я не часто выхожу в город, обычно к вечеру слишком устаю; но мы с Жанин побывали кое-где. Париж — очень красивый город.
Рене говорила быстро, словно это был обычный разговор с подругой, стараясь замять то волнующее мгновение, которое они оба только что испытали. Он слегка потрепал ее за щеку.
— О, вам нужен свежий воздух, а то розы на ваших щеках увянут. Пойдемте вместе его поищем? У меня сегодня здесь машина.
— Что, сейчас? — заикаясь, спросила она.
— Как только вы переоденетесь.
— Это было бы прекрасно!
Вернулась швея, рассыпаясь в извинениях — она понадобилась менеджеру, потому что зашла клиентка на примерку. Простит ли ее месье?
— Нормально. Продолжим завтра. — Леон снял ткань с плеч Рене и свернул ее. — У бокового входа через десять минут, — сказал он ей по-английски.
Рене побежала за шляпкой, все ее мысли и эмоции пошли кувырком. Жанин приподняла бровь, когда Рене торопливо ворвалась в примерочную.
— Отпустили наконец? Я думала, тебя продержат допоздна. Что скажешь, не пойти ли нам сегодня в Булонский лес?
Рене, на ходу накрашивая губы, быстро извинилась:
— У меня свидание.
— Ого! Какая неожиданность. А нельзя спросить с кем или это секрет?
— Ну конечно, секрет, — улыбнулась Рене. По какой-то причине ей не хотелось говорить Жанин, что ее пригласил Леон.
Она надела серо-голубой пыльник поверх тонкого платья-халата, в котором ходила на работу, что было очень удобно при постоянных переодеваниях, и маленькую голубую соломенную шляпку. Так как теперь Рене вращалась в мире высокой моды, ей постоянно повторяли, что нельзя считать женщину прилично одетой, если на ней нет шляпки и перчаток, но свои белые лайковые перчатки она взяла в руку, потому что надевать их было слишком жарко. Затем по задней лестнице проскользнула на улицу, где жаркий воздух ударил ей в лицо, как ветер из Сахары. Леон ждал ее в переулке, сидя за рулем хорошо знакомой ей черной машины. Он открыл ей дверцу, как только увидел, что она появилась из входной двери, и Рене села на пассажирское сиденье рядом с ним, с удивлением заметив, что он одет все так же неформально — поверх рубашки у него был странный серебристый жакет на «молнии» с металлическими отделками и горизонтальными черными полосами на груди.
Леон сразу поймал ее взгляд.
— Это мой новый прикид, его специально для меня сделал Морис, — пояснил он. — Обычно стараюсь одеваться в классической манере. Я слишком молод, чтобы быть ведущим кутюрье, но хочу, чтобы мои коллеги воспринимали меня всерьез. А сегодня я чувствую себя очень молодым, поэтому так и оделся.
— Мне нравится, — просто отозвалась она, подумав про себя, что он действительно выглядит моложе и не таким недоступным, как в официальном костюме. Леон нажал на тормоза, чтобы не врезаться в автобус, который резко затормозил прямо перед ними.
— Идиот! — закричал он в окошко, потом продолжал: — Морис говорит, что высокая мода для мужчин только начинает развиваться. Уже есть первый мужской бутик, «Адам», который подает большие надежды. Он хочет, чтобы я занялся им. И что вы будете делать, мои красавицы, когда я заполню весь наш салон красивыми мужчинами? — Он кинул на нее лукавый взгляд, и, когда увидел на ее лице выражение неудовольствия, сам загрустил. — Вы считаете демонстрацию одежды слишком женственным занятием, чтобы этим занимались мужчины? Чаще всего в эту сферу идут безработные актеры. Может, вы и меня считаете слишком женственным, потому что я создаю женскую одежду? Но я хорошо играл в футбол в школе и служил в армии.