— Нет! — воскликнула она. — Я считаю вас великим художником.
— По-вашему, меня это оправдывает? — сухо спросил он. — Однако вы все же считаете, что индустрия моды не для мужчин? Дорогая моя, когда-то мужчины одевались гораздо разнообразнее и красочнее, чем женщины, — шелка, атлас, бархат и прочее. Просто вы, женщины, теперь завоевываете наши позиции, а тогда нечего возмущаться, что мы занимаем ваши. И в конце концов, лучшими портными, поварами и дизайнерами всегда были мужчины.
— Да, — согласилась она. — Боюсь, мы, бедные женщины, только второй сорт.
— Ах нет, не говорите так! Вы другие, вы вносите в жизнь элегантность и нежность, с которой не может соперничать ни один мужчина. Вы учите нас терпению и бескорыстию, без которых мы не можем существовать, и, знаете, Рене, должен вам сказать, мне никогда не доставило бы столько удовольствия создавать одежду для молодого человека, как для вас… Иоланды и других, — закончил он, подумав.
Наконец они не без труда выехали из города на заводскую окраину, напоминающую о том, что Париж в том числе и промышленный город, окруженный фабричными предместьями, но скоро оказались среди деревьев — они ехали по дороге в Винсенский лес.
— Куда мы направляемся? — поинтересовалась Рене, хотя ей это было совершенно безразлично, главное — он был рядом.
— В Фонтенбло. Это не так близко, но моя машина глотает километры. Это не шоссе, это национальная дорога номер семь, но мне кажется, здесь приятнее ехать. Сейчас мы пересекаем Марну.
Как Леон и сказал, «кадиллак» глотал километр за километром. Рене сидела рядом с ним, глядя, как длинные смуглые пальцы управляются с рулем, испытывая то же восхитительное чувство блаженного безделья, как по дороге в Ле-Круазик. Она вспомнила, что то утро закончилось ее обещанием приехать в Париж, но не могла представить, чтобы у него был еще какой-нибудь скрытый мотив для нынешней поездки, больше ему не о чем было ее просить.
— Это форе де Сенар, — нарушил молчание Леон. Рене встрепенулась и увидела дорогу, которая бежала через лес, окружавший их теперь с обеих сторон. — Здесь Людовик Пятнадцатый впервые повстречал мадам де Помпадур. Эта леди оказалась очень искусной, ловко подстроила так, что попалась на глаза королю в самом ослепительном, самом роскошном охотничьем костюме — мадам знала цену высокой моде, в этом все дело. Говорят, в ту встречу они даже не разговаривали, но костюм сделал свое дело.
— Любовь с первого взгляда? — высказала предположение Рене, опасаясь своей смелости, но надеясь, что ее голос звучит спокойно. — Вы в это верите?
— Не просто верю. Знаю, — с чувством ответил Леон.
Рене вздохнула. Наверное, он влюбился в Антуанетт с первого взгляда, потому сразу и привел ее в свое заведение.
Они проехали через Мелен, который все еще перестраивали после разрушений, причиненных войной, старая часть города была расположена на острове, и на нем стоял собор.
— А теперь мы уже на подъезде к Фонтенбло, — сообщил Леон. — Но сначала давайте поедим, а то умрем с голоду.
Она была так взволнованна, что есть совершенно не хотела, но понимала — он наверняка уже проголодался, поэтому согласилась.
— Здесь в округе много популярных ресторанчиков, — заметил Леон, притормаживая. — Но сегодня мне хотелось бы поужинать где-нибудь, где не очень людно. Там, дальше по дороге, есть небольшая гостиница.
Он свернул на едва заметную дорожку, это была всего лишь колея, шедшая вдоль леса. После долгой тряской езды они подъехали к деревушке, состоящей из маленьких каменных домиков и непритязательной гостиницы.
— Я знаю здесь одну хорошую женщину, — сказал он. — Она не старается привлечь туристов, но еда у нее хоть и простая, но очень хорошая.
Полногрудая мадам, которая выплыла им навстречу, когда они вошли, так энергично и шумно приветствовала Леона, что не оставалось никаких сомнений — они давно знакомы.
— Месье, как я рада вас видеть у нас. Как поживаете? — И после паузы: — А как поживает мадам?
— О, мадам поживает прекрасно.
Мадам? Почему мадам? Рене непонимающе посмотрела на Леона, но он был всецело поглощен обсуждением тонкостей предстоящей трапезы.
Им подали жареную форель, отбивные из телятины, вкуснейший горошек в масле отдельным блюдом, ассорти из сыра и поставили на стол огромную вазу с фруктами. Леон заказал также вино — «Мускаде», белое, искристое.
— Вам оно должно понравиться больше, чем то обычное вино, которые мы пили в Ле-Круазик, — заметил он улыбаясь.
Вспомнив то историческое событие и все, что последовало за ним в тот же день, Рене вспыхнула и страшно рассердилась на себя за это. Только в обществе Леона она была подвержена этой несносной слабости.
— С Пьером все в порядке? Он хорошо работает? — торопливо спросила она.
— Делает, что ему велят. — Однако на самом деле Леону было гораздо интереснее узнать, почему она покраснела, а вовсе не Пьер. — Вы единственная девушка из всех моих знакомых, кто еще умеет краснеть, — заметил он, радостно глядя на свежий цвет, окрасивший ей щеки.
— Это отвратительная привычка. Надеюсь, я из нее когда-нибудь вырасту.
— Но это же так очаровательно! Ах, не торопитесь взрослеть, моя дорогая.
При этом обращении вся краска сразу хлынула ей в лицо.
— Но я давно уже взрослая, — быстро возразила она. — Моя сестра считает, что моя первая молодость уже позади.
— Она младше вас? Возраст — это не столько годы, сколько жизненный опыт. И мне кажется, у вас этого опыта не так уж много.
Она собралась было горячо опротестовать его слова, но решила, что благоразумнее оставить это замечание без ответа. Ведь он сам открыл для нее целый новый мир эмоций и чувств, о существовании которого она даже не догадывалась.
Солнце отбрасывало длинные золотистые тени от деревьев, когда они подъехали к лесу. Рене увидела, что здесь много других приезжих помимо них, в том числе молодежи, одетой для альпинизма, и спросила почему.
— В этих лесах есть скалы и груды камней, — пояснил Леон, когда они на машине проезжали через полосу вересковой пустоши, усеянной компаниями отдыхающих, выехавших на пикник. — А в центре всего этого сам городок Фонтенбло. Это интересное местечко, там королевский дворец, но я не планировал ехать туда сегодня.
Казалось, он знал лес как свои пять пальцев. Они погружались в него все глубже и глубже, иногда объезжая избушку или деревушку. Наконец Леон остановил машину у края узкой дорожки.
— Не прогуляться ли нам ради того самого свежего воздуха, за которым мы сюда и приехали? — И он открыл ей дверцу машины. — Оставьте здесь шляпку и накидку, они вам не понадобятся. — Он окинул ее одобрительным взглядом, когда она вышла из машины и встала перед ним — тоненькая фигурка в коротком платье в лучах вечернего солнца, выхватывающего золотистые пряди в ее волосах.
— Вы похожи на древесную нимфу, — сказал Леон.
— У месье разыгралось воображение.
— А разве вечер не создан для фантазий? — Они двинулись вместе по узкой дорожке, которая вдруг резко свернула и пошла вверх.
— Давайте побежим наперегонки. Кто первый? — В его глазах плясали чертики. — Или вы стали слишком степенной, слишком солидной в вашем преклонном возрасте, чтобы бегать?
— Нисколечко! — приняла она его вызов.
Они побежали по пологому склону, огибая небольшие камни и кусты вереска, оба весело хохотали. Теперь в Леоне не осталось ничего от парижского кутюрье, он был похож на школьника, играющего со своей младшей сестренкой. Рене была быстронога, поэтому, задыхаясь, они прибежали на вершину склона одновременно и бросились на плотный ковер мха.
— А мы-то приехали сюда прохладиться! — закричала Рене.
— Здесь ветерок дует, а ты бегаешь, как олень, — сказал он с восторгом. — А теперь смотри — перед тобой волшебный лес.
Он упруго вскочил на ноги и широким взмахом руки указал на панораму перед ними. Все еще переваривая такой стремительный переход Леона на «ты», Рене приподнялась на локте и посмотрела кругом. Они были на островке среди безбрежной зелени леса, кое-где перемежаемом торчащими вверх скалами красного камня, который, казалось, тянулся до самого края света, и на всем этом лежал золотистый свет заходящего солнца. Запах хвои поднимался от леса, как курения, к синим небесам, и с дерева прямо под ними доносилось любовное воркование голубей.
— Да, правда, волшебный лес, — тихо сказала она.
— А ты в нем — Спящая красавица, спишь под чарами злой колдуньи, пока не придет Принц и не разбудит тебя поцелуем. — Он улыбался, глядя вниз на нее.
Она торопливо встала:
— Я не красавица и не сплю, и, вообще, мне кажется, у меня нос блестит.
— Ты красавица и спишь. Интересно… можно мне поиграть в Принца?
Он стоял к ней так близко, что сердце ее начало бешено колотиться в ребра. Каждым нервом, каждой клеткой тела она ощущала его близость и побледнела от нахлынувших эмоций, а ее зеленые глаза заметно потемнели. Он стоял совершенно не двигаясь, вглядываясь в ее лицо. Рене быстро отвернулась, опасаясь, что он все прочтет по его выражению.
— Вижу, время еще не настало, — загадочно произнес Леон. — Ну что ж, спи пока, малышка.
Она быстро поднесла руки к груди в безнадежной попытке унять бушующее сердце, и кольцо Барри засверкало в лучах солнца. Он быстрым движением схватил ее левую руку и задержал ее, разглядывая расположенные полукругом бриллианты.
— Знак помолвки? — спросил Леон и, не дожидаясь ее ответа, продолжил: — Но мне кажется, что кольцо ненастоящее.
Захваченная врасплох его замечанием, Рене начала заикаться:
— Да… то есть нет… — Хоть случайно он и наткнулся на истину, все же нельзя, чтобы все узнал. Она уже и так была опасно близка к тому, чтобы выдать свои чувства там, в его кабинете. Не хватает только, чтобы он принял ее за одну из тех многочисленных девушек, которые так легко попадаются на его мужское обаяние. А миф о Барри был ее последним бастионом против него — и против себя самой. Она с радостью обнаружила, что может ответить ему холодно и уравновешенно: — Почему вы так решили?