Он все еще держал ее за руку, поворачивая ее в разные стороны, чтобы камни играли на солнце, — их блеск завораживал его. Потом быстро поднял глаза, и она увидела в них насмешку.
— Он, должно быть, очень нетребовательный любовник, раз позволяет тебе так долго оставаться одной в Париже.
— Но он был… — начала было Рене и оборвала себя, совсем смутившись. Нельзя ему говорить, как отнесся Барри к ее поездке в Париж. Поэтому холодно произнесла: — Не могу понять, почему вас это так интересует.
— Вот как? — Он отпустил ее руку. — Рене, не прими меня за нахала, но для твоего будущего очень важно, чтобы я правильно понял ситуацию. Я не думаю, что ты любишь этого молодого человека, твои глаза не загораются, когда ты говоришь о нем, ни сейчас, ни тогда, когда мы были в Ла-Боль…
Она открыла рот от его проницательности; он явно подмечал слишком многое.
— Таким образом, я заключаю, что этого брака желают твои родители?
Несмотря на весь ужас, Рене невольно рассмеялась, представив себе мать хлопочущей о ее замужестве!
— Нет, нет, все совсем не так, — возразила она. — У нас в Англии не принято, чтобы родители сватали детей, но если мы не так явно выражаем наши чувства, как вы, французы, это еще не значит, что мы безразличны. — Она замолчала, сильно покраснев, и поняла, что не сможет убедить Леона в реальности любви, которой на самом деле не было. Рене не смела его обмануть.
— Значит, по-твоему, французы держат сердце открытым нараспашку? — спросил он презрительно.
— Да, французы считают себя знатоками любви, разве нет? — резко бросила она. — Они придают этому огромное значение.
Он задумался над этим:
— А ты считаешь, что любовь не так важна?
— Это… просто она часто оказывается ненастоящей. Дружба и взаимопонимание — гораздо более прочная основа для брака.
Когда-то она действительно так считала, до того, как испытала любовь. Но слова ее прозвучали банально и неубедительно даже на ее слух и, как видно, задели Леона, потому что он явно вышел из себя.
— Могу тебя заверить, как бы мои соотечественники ни прославляли любовь, большинство из них смотрят на брак как на деловое предприятие, — произнес он скованно.
Она отвернулась от него и посмотрела поверх деревьев на далекий горизонт, чтобы скрыть слезы, выступившие на глазах. Вечер сразу утратил для нее свое волшебное очарование. Леон нарушил чары своим дотошным допросом, который казался ей бессмысленным и болезненным. Но его следующие слова поразили ее как удар.
— В следующем месяце истекает твоя рабочая виза, Рене. Я не смог ее продлить.
Она быстро повернулась к нему, и глаза ее расширились от ужаса. Одно дело уехать по собственному решению, и совершенно другое — быть выдворенной из страны. А раз ей отказали в рабочей визе, то расставание с Леоном становится окончательным и бесповоротным.
— Жаль, конечно, — между тем продолжал он небрежным тоном, хотя не сводил с нее при этом пристального взгляда, — потому что ты, мне кажется, подаешь большие надежды.
— Если и так, то только благодаря сходству с Туанетт.
— Ах, Туанетт! — При упоминании этого имени на его лицо набежала тень, и оно стало непроницаемым. Леон как-то вдруг сразу стал казаться на много лет старше.
— Вы просто видите во мне ее! — в отчаянии закричала она. — Но я не Туанетт, я могу вас подвести.
— Нет, не думаю, — тихо проговорил он. — А что касается вашего сходства, то оно чисто поверхностное. У тебя есть то, чего у нее никогда не было, — сердце и душа.
Рене смотрела на него, ничего не понимая. Какие странные слова для бывшего любовника! И вдруг в ее мозгу вспыхнуло объяснение. А может быть, он любил ее безответно? Мужчины всегда в таких случаях называют женщин бессердечными, она по себе знала, какие страдания может принести неразделенная любовь.
— Принимая во внимание твой грядущий успех, в котором я лично нисколько не сомневаюсь, — продолжал Леон, — проблема теперь вот в чем — как тебе остаться в Париже? Мне было бы невыносимо потерять тебя, Рене.
Последние слова он произнес задушевным тоном, а в глазах его стояла мольба.
Вот как? Значит, она все еще представляет для него ценность, служит ему источником вдохновения? Рене вспомнила эпизод с Пьером, когда Леон чуть не опустился до шантажа, только бы она согласилась работать у него, но, видимо, на этот раз все же потерпел поражение.
— Наверное, тут уже ничего не поделаешь, — сказала она удрученно.
— Нет, почему же.
— Вы уже что-нибудь придумали?
— Есть один выход, — сказал он нерешительно, — но только боюсь, в этом случае тебе придется выбросить свое кольцо.
Она застыла, предвкушая что-то страшное, сама даже не зная что.
— Вы с ума сошли?
Он покачал головой и улыбнулся:
— Если бы ты была моей невестой, я смог бы обмануть официальные власти. Потому что в качестве моей жены ты автоматически становилась бы гражданкой Франции, пусть и не сразу.
— О! — Ее руки взлетели к лицу. — Это… как-то несколько неожиданно.
— На самом деле совсем нет, это всего лишь деловое соглашение, — пояснил он беззаботно.
— Но… но мы же не можем быть помолвленными бесконечно, — пролепетала она. — Рано или поздно власти потребуют, чтобы мы поженились.
— Ну и что? — Он пожал плечами. — Можем и пожениться. — Он метнул на нее загадочный взгляд. — Ведь это будет не настоящий брак, а только фикция, его потом можно расторгнуть, когда отпадет необходимость.
Теперь вся ситуация стала ей предельно ясна — он придумал эту прогулку, чтобы привести ее в расслабленное настроение, то есть та же тактика, которую он использовал тогда в Ла-Боль, когда хотел заманить ее к себе на работу, потом стал выпытывать все насчет Барри, а теперь подвел разговор к фиктивному браку. Потеряв Туанетт, он думает только о работе, и она важна ему для вдохновения, поэтому должна остаться у него, пусть даже ценой законного брака. Рене рассеянно крутила на пальце кольцо Барри, а сама тем временем обдумывала его слова, стараясь угадать все последствия, к которым может привести такое немыслимое предложение. Кольцо вдруг упало с ее пальца на траву. Быстро, как коршун на добычу, Леон кинулся к нему и поднял.
— Это был намеренный жест?
— Нет… Просто соскочило…
— Тогда это был знак. — И он неожиданно бросил кольцо вниз, в гущу деревьев у них под ногами. Солнце блеснуло в нем напоследок радугой лучей, и кольцо пропало из виду. Рене смотрела на это безо всякого сожаления.
— Оно действительно ничего не значило, — призналась она.
— Значит, теперь ты свободна и согласна на нашу сделку?
— Не думаю, что я хотела бы стать французской подданной.
Он засмеялся:
— А почему нет? Ты ведь любишь Париж, не правда ли? Многие женщины принимают гражданство и национальность мужа без малейших колебаний.
— Это потому, что они их любят, — возразила она.
— А это так уж важно?
— Да, очень важно. — Она снова отвернулась от него, чувствуя, как у нее в груди заныло сердце. Если бы Леон любил ее, она не стала бы сомневаться, покидать ли ей свою страну. Тут ее поразила еще одна мысль, и она снова повернулась к нему: — А в салоне всем будет об этом известно?
— Совсем не обязательно. Но прежде всего нам нужно показать коллекцию; в ближайшие недели у нас не будет времени думать ни о чем другом.
Рене вздохнула с облегчением; хорошо, значит, коллекция даст ей отсрочку.
На лице Леона появилось сомнение. Она почувствовала, что ему хочется решить все прямо сейчас, не сходя с места.
— Только прошу тебя, не тяни слишком долго с ответом, — начал он.
— Но срок моего разрешения на работу истекает только после показа коллекции, — заметила она. — А после показа, возможно, вы передумаете и решите, что не стоит ради меня идти на такие жертвы.
Он издал громкое восклицание и быстро двинулся к ней. На один ужасный момент ей показалось, что он хочет взять ее на руки, и она резко попятилась от него, наткнувшись на валун у себя за спиной. Он сразу же отпрянул от нее, лицо его стало отстраненным.
— Не нужно так меня бояться, — сказал он сурово. — Я не стану беспокоить тебя… в этом смысле… никогда. — Он глянул на часы, потом на заходящее солнце: — Ого, уже поздно. Нам пора ехать.
Она молча пошла за ним следом вниз по обрывистой тропинке, по которой еще так недавно легко взбежала, легкая и счастливая. Ее сердце и голова были наполнены бессвязными мыслями и чувствами. Она пыталась прокручивать в голове его безумную, конечно же нелепую идею, хотя уже знала, что Леон не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего. Более того, он, видимо, ничуть не сомневался в ее согласии, потому что, открывая перед ней дверцу машины, сказал:
— Я должен купить тебе новое кольцо вместо того, которое ты потеряла.
— Точнее сказать, которое вы выбросили, — заметила она ядовито. — Вы как будто заранее совершенно уверены в моем положительном решении.
— Ну, глупо было бы бросаться таким прекрасным, восхитительным будущим, — отозвался он таким же тоном, захлопывая дверцу.
Рене промолчала. Если ей не удастся выступить с таким оглушительным успехом, которого он от нее ожидает, все решится само собой. Она уедет со своим поражением и разбитым сердцем за Ла-Манш, и это казалось ей наиболее реальным развитием событий.
Они быстро ехали назад в город через сгущающуюся тьму, и запах роз не могли заглушить даже автомобильные выхлопы. Последние лучи уже зашедшего солнца еще сверкали на небе цвета лаванды, всходила молодая луна. Леон, вел машину быстро, молча, сведя тонкие брови в одну линию. Время от времени Рене поглядывала на его напряженный профиль с тяжелым чувством. Этот человек оставался для нее загадкой.
Когда они въехали в город, народ уже разошелся по домам, люди остались в основном в ночных заведениях Монмартра и Монпарнаса. Ярко освещенный собор Сакрэ-Кёр, казалось, парил над городом в океане света. Романтический город! Город любви! Ах, в отчаянии думала она, как все было бы по-другому, если бы Леон любил ее — Рене Торнтон — вместо бесплотного призрака Антуанетт, которую, видимо, ей суждено воплощать всю жизнь.