Было уже поздно, когда они подъехали к пансиону.
— Надеюсь, мадам Дюбонне еще не закрыла дверь на ночь, — сказала она, нарушая напряженное молчание. — Я ведь еще ни разу не возвращалась поздно, с тех пор как приехала сюда.
— Тогда мы постучим и разбудим ее.
Но когда машина подъехала к обочине перед пансионом, в окнах первого этажа еще горел свет.
— Спасибо за замечательный вечер, месье, — по-светски поблагодарила его Рене, вылезая из машины.
Темные глаза Леона посмотрели прямо в ее глаза и надолго задержались в них; его взгляд был строгим и вопросительным, потом он вздохнул и отвернулся. Рене уже хорошо знала эту его манеру: так бывало каждый раз, когда он пытался увидеть в ней Туанетт, считала она. И тоже вздохнула.
— Что ж, это хотя бы внесло некоторое разнообразие. Нам нужно еще сохранить силы на то испытание, которое предстоит, — проговорил Леон почти весело. — Желаю тебе хороших снов, Рене, спокойной ночи!
Мадам Дюбонне встретила ее на пороге дома и посмотрела на нее с сомнением. Она чувствовала ответственность за красивую молодую девушку, оказавшуюся на ее попечении. Но, проводив взглядом «кадиллак», который завернул за угол, улыбнулась:
— А, это месье Себастьен! Подвез вас домой? Вы так допоздна работаете над коллекцией, да? Как же он добр к своим служащим, что за человек!
— Да, он очень добрый, — согласилась Рене. — Спокойной ночи, мадам. — Ей хотелось поскорее добраться до своей комнаты и остаться одной.
Рене сразу легла спать, но сон не шел к ней. Она снова и снова рассматривала предложение Леона с самых разных точек зрения. Неужели он не понимает, сколько сложностей и неловких ситуаций повлечет за собой эта авантюра, даже если предположить, что она согласится на нее? Разве может она позволить себе связать свою жизнь с человеком, который ее не любит, хотя и нуждается в ее обществе? Если он до сих пор смотрит на нее как на вторую Антуанетт, разве не будет он в конце концов разочарован? Правда, Леон не требует от нее любви, ему это и не нужно, но как же быть ей самой? Она никогда не будет счастлива в этом браке, тем более что он четко сказал — это только деловое предприятие, сделка. Но какая у нее альтернатива? Уехать от него и никогда больше его не увидеть? А это будет еще большей катастрофой.
Рене измученно ворочалась на подушке. Ночь была жаркой, в комнате стояла духота, Рене казалось, что ей не хватает воздуха, что она задыхается. Господи, да о чем это она? Ведь сначала предстоит весь ужас показа новой коллекции, и, пока он не закончится, нечего и думать о том, что будет дальше. Кто знает, может, за это время произойдет что-нибудь такое, что заставит его передумать?
Глава 5
Весь салон корчился в родовых муках — рождалась новая коллекция, и великий кутюрье должен был представить на суд зрителей плоды своего гения, которые создавались столько недель.
У Рене совсем не оставалось времени размышлять над собственными проблемами, а Леон снова стал далеким, поглощенным своей работой, он то репетировал показ, то лихорадочно кидался на поиски новых фасонов. Постоянно возникали какие-то трудности, путаницы, новые проблемы. Рене выстаивала бесконечные примерки, потом ходила по салону в готовых или полуготовых изделиях, потому что все время выяснялось, что надо еще что-то дошить, ушить, подшить… Швеи в мастерской работали далеко за полночь, чтобы успеть все доделать вовремя. Рене уже утратила свою первоначальную нервозность, потому что нервничать просто не было времени. Предложение Леона ни на минуту не выходило у нее из головы, и от этого она начинала выглядеть отстраненно и надменно, что вкупе с ее легкой, рассеянной улыбкой очень подходило к одежде, которую она демонстрировала. И довольно громкие злобные возмущения Селесты и ее подружек совсем ее не трогали. Даже такие эпитеты, как «доморощенная» и «любимица босса», вернее, их французские эквиваленты, не жалили ее, потому что теперь она знала, что ее работа так важна Леону, что он готов даже пойти на фиктивный брак с ней, только бы удержать ее в Париже. Эта мысль придавала ей уверенность, хотя обращался он с ней так, что в салоне никто не мог бы и заподозрить, что произошло между ними в Фонтенбло. Только иногда, когда взгляды их случайно встречались, она видела в его глазах вопрос, на который пока не знала, как ответить. В таких случаях Рене всегда отворачивалась, смущаясь, а он резко, громко вздыхал и снова сосредоточивал внимание на том, чем занимался в данный момент. Однако, видимо, Леон мало сомневался в том, каким будет ее решение, потому что через несколько дней рано утром она по почте получила заказную посылку, на которой стояло клеймо знаменитого ювелирного магазина с улицы Риволи. Колетт как раз оказалась возле ее стола, только что закончив завтрак, и круглыми от удивления глазами наблюдала, как бонна поставила перед тарелкой Рене маленькую коробочку.
— Мадам расписалась за посылку, — сообщила она.
— Откройте! Откройте скорее, мадемуазель! — в нетерпении закричала девочка, узнав имя хозяина ювелирного магазина, и запрыгала на одной ноге от возбуждения.
Рене подняла взгляд от тарелки, встретилась не с одной парой любопытных глаз и всем сердцем огорчилась, что Колетт привлекла такое внимание к посылке. Был только один человек, который мог прислать ей подарок из дорогого парижского магазина, так что она, естественно, не собиралась открывать коробочку при всех.
— Идем, — сказала она Колетт, поднимаясь из-за стола, — откроем ее в моей комнате.
— Не опоздай в школу, Колетт! — крикнула им вслед мадам Рено, очень разочарованная такой скрытностью Рене.
В коробочке лежало кольцо с сапфирами, гораздо более дорогое, чем то, что подарил ей Барри. К нему была приложена карточка со словами: «Взамен того, что вы потеряли в Фонтенбло. Л. С.».
Рене вспыхнула от гнева. Как он смеет быть таким уверенным, когда она сама еще ничего не решила? И вспомнила слова Жанин о том, что Леон заранее знает, что все девушки влюблены в него. Видимо, решил, что и она не исключение.
Колетт смотрела на кольцо молча, как зачарованная. Ее восторгу не было границ.
— Какое красивое! — сказала она. — Наденьте его, мадемуазель.
Чтобы порадовать ее, Рене надела кольцо на третий палец правой руки. Оно подошло, но это было неудивительно: в салоне Леона ей сшили немало перчаток, так что ему не трудно было узнать ее размер. Вдруг в голове у нее промелькнуло, что вообще он слишком много знает обо всех ее физических параметрах.
— Нет, на другую руку, — стала просить Колетт. — Это ведь обручальное кольцо, да? А на правой руке во Франции носят кольцо только после женитьбы. А кто он, ваш любовник?
Рене торопливо сняла кольцо. Посмотрела на левую руку, но не смогла надеть его на тот палец, на котором носила кольцо Барри.
— У меня нет никакого любовника, — объяснила она Колетт. — Это от друга, взамен того кольца, которое я потеряла.
Черные глазки Колетт смотрели на нее с проницательной житейской мудростью. Она явно не поверила ей.
— Вы просто не хотите мне сказать, потому что я еще маленькая.
Рене вздохнула и положила кольцо обратно в коробочку. Она знала, что оно означало, но это не имело никакого отношения к любви. Это был залог серьезных намерений мужчины, которому была дорога память об умершей женщине.
В положенное время в Париж прибыли родители Жанин, и Леон выдал им специальные пропуска на премьеру показа. Жанин очень хотелось, чтобы Рене познакомилась с ними, но она была слишком измучена и вечерами ей хотелось одного — поднять ноги повыше и дать им отдохнуть, но понимала, что ее подруга в конце концов обидится, если она будет по-прежнему отклонять ее приглашения. Поэтому неохотно согласилась поужинать с семейством Синклер, хотя было уже довольно поздно. Они выбрали самый дорогой ресторан «Тур д’Аржан» — «Серебряная Башня» на Левом берегу. Как только Рене отпустили, она переоделась в белое вечернее платье и пошла искать Жанин, которая закончила работу раньше нее. Вышла в коридор и сразу же наткнулась на Леона, преградившего ей путь. Он выглядел очень усталым, бледным, его обычно безупречно аккуратные волосы стояли дыбом, на оливковом лице появились морщины, которых она раньше не замечала. Леон чуть не падал с ног от усталости. Он окинул взглядом ее платье и явно остался недоволен.
— Ты куда-то идешь так поздно?
— Да, месье.
— А мне-то казалось, у тебя и так достаточно длинный день, чтобы еще развлекаться после работы. Я не хочу, чтобы ты была похожа на привидение на нашем первом показе, дорогая, и к тому же у тебя будет еще много времени для развлечений потом. — И, не дав ей ничего объяснить, резко добавил: — А с кем ты встречаешься? С поклонником?
Женское кокетство подсказывало ей ответить, что это его не касается, но она подавила этот импульс, сознавая, что он коренится в желании заставить его ревновать, на что она рассчитывать не могла. Или могла? Он рассматривал ее, сведя брови в одну линию, и совсем не трудно было представить себе, что и на самом деле ревнует. Хоть Леон и не любил ее, он смотрел на нее как на свою собственность. Однако она ему не принадлежала — пока, во всяком случае. Рене рассказала про Синклеров, и Леон сразу успокоился.
— Постарайся не слишком задерживаться, — посоветовал он и, повернувшись к ней спиной, зашагал к себе в кабинет.
Заметив, как устало опущены у него плечи, ей захотелось броситься к нему, убедить его собрать вещи и поехать куда-нибудь отдохнуть, что было ему так необходимо, но она не осмелилась, боясь показаться навязчивой. С легким вздохом пошла дальше.
Родители Жанин ждали их у входа в ресторан, они оказались совсем не похожими на свою дочь. Рене представляла себе богатых нефтяных магнатов, высоких, импозантных, поскольку Жанин была как раз такой, а оказалось, что ее отец низенький, жилистый человек в очках, с большой лысиной, в плохо сидящем белом пиджаке, который он явно вытащил откуда-то из сундука по случаю поездки в Европу, и с ним его низенькая, пухлая, некрасивая жена.