— Напротив, тебе это как раз необходимо, — заявил он. — А меня там, кстати, ждет очень важная особа, которая желает на тебя посмотреть.
«Деловой клиент», — подумала Рене устало, а вслух произнесла:
— Хорошо, месье, я пойду переоденусь.
Она надела платье с застежкой впереди и легкое пальто, удивившись, что Леон не велел ей надеть платье собственного дизайна, как он всегда делал, когда вел переговоры с клиентами. Пришел Пьер, чтобы проводить ее к главному входу, возле которого ее уже ждало такси — Леон редко сам водил машину в городе, — и Рене увидела его у выхода. Она ожидала, что он пошлет ее переодеться во что-нибудь более изысканное, но Леон просто бросил на нее быстрый взгляд и ничего не сказал. Сам он был одет очень официально — в тонкий пиджак и белую рубашку. Ей даже стало интересно, что это за клиент. Наверняка не покупатель, коли они не захватили с собой коробок с одеждой.
— А с кем мы едем встретиться? — спросила Рене нервно. — Это женщина или мужчина?
Хотя Леон и был очень усталым, сейчас с его лица сошло то напряженное, измученное выражение, которое было у него в последние три недели. Он казался более спокойным, а в его темных глазах сверкал задорный огонек.
— Это дама, — объявил он. — Очень дорогой мне человек, так что постарайся произвести на нее хорошее впечатление.
Любопытство Рене достигло пика, но он отказался отвечать на ее вопросы. Что увидит, то и увидит. Такси с трудом прокладывало себе путь через поток вечернего движения. Наконец они подъехали к мосту, который вел через реку к Сен-Луи, маленькому островку, который идет следом за островом Сите, как бычок за своей мамой. Рене уже была на острове Сите, который называют сердцем старого Парижа, где находятся Нотр-Дам и Дворец Правосудия, но до маленького острова пока не добралась. Но знала, что в последнее время он стал очень модным и элитным. Старые дома там переоборудовались в современные квартиры, создавая иллюзию тихого уголка в центре огромного шумного города.
Такси въехало в мощеный двор, окруженный высокими старинными зданиями, которые совершенно не давали шуму городских магистралей проникать сюда; казалось, что Париж далеко отсюда. Консьерж кивнул Леону, когда они вошли в облицованный камнем холл; оттуда они поднялись по затейливо украшенной резьбой дубовой лестнице на второй этаж. Леон остановился перед внушительной дверью, вставил ключ в замок и сказал:
— Я здесь живу, когда нахожусь в Париже.
Рене была потрясена. Помимо всего прочего, квартиры на острове Сен-Луи были фантастически дороги. Видимо, семейство Себастьен действительно, как и говорила ей Ава, не страдало от нехватки денег.
Дверь распахнулась, за ней оказался отделанный деревом коридор, в конце которого была видна открытая дверь в ярко освещенную комнату. Рене с интересом огляделась. Наконец они вошли в эту комнату с высокими окнами, выходящими на Сену, которая могла бы быть красивой, если бы Леон явно не превратил ее в продолжение своего офиса. Центральное место здесь занимал большой стол, заваленный кусками тканей и набросками. На стенах висели фотографии манекенщиц в одежде его дизайна, среди которых она узнала Селесту, Луизу и других своих недругов. Над камином — большая фотография Туанетт в свадебном платье. Ее дерзкий взгляд, казалось, был виден отовсюду. Возле открытого окна стояли три стула вокруг небольшого круглого столика, на котором были расставлены холодные закуски. Но не сама комната и не убранство ее поглотили все внимание Рене, а женщина, которая поднялась им навстречу. Она была немолода, ее волосы с седыми прядями были тщательно уложены, но женщина была еще хороша собой, и ее темные глаза казались знакомыми. Дама была в черном вечернем платье, с бриллиантовым ожерельем на шее. Накидка с бриллиантовой брошью висела на спинке ее стула. Рука, которую она протянула Рене, была смуглой, что составляло странный контраст с ее в остальном безупречно элегантной внешностью.
— Маман, это Рене, — сказал Леон. — Рене, это моя мама.
Рене чуть не вскрикнула от удивления, когда мадам Себастьен крепко пожала ей руку. Конечно, у Леона должна быть мать, но, помимо того, что его отец умер, она больше ничего не знала о его семье и никогда о ней не думала. И теперь, под оценивающим взглядом этой женщины, неловко зарделась. Надо же, Леон даже не удосужился ее предупредить!
Мадам сказала на безупречном английском:
— Дорогая моя, я так давно хотела с вами познакомиться. Леон столько мне про вас рассказывал. Проходите, садитесь, вы, наверное, устали, бедняжка. Я знаю, вы сейчас сдаете коллекцию, и прекрасно понимаю, что это такое. Я столько видела этих коллекций! Сначала их создавал мой муж, теперь — сын.
Она подвела девушку к стулу, а Рене тем временем воскликнула:
— Вы англичанка, мадам?
— Нет, — тут же вмешался Леон, — она стала француженкой, когда вышла замуж за моего отца, и никогда об этом не пожалела, правда, маман?
Мать и сын обменялись взглядами, и Рене вспомнила, как она засомневалась, когда возник вопрос о смене гражданства. Может быть, вся эта встреча нацелена на то, чтобы переубедить ее?
Она повернулась к Леону.
— Значит, вы наполовину англичанин? — Это объясняло множество несоответствий, которые она замечала в нем.
— Стопроцентный француз, могу вас заверить. — Глаза его сияли. — Что будете пить?
Он смахнул несколько выкроек с маленького шкафчика у стены, откуда были извлечены бокалы и поставлены на место выкроек. Его мать указала пальцем на бутылку, которая стояла в миске со льдом рядом со столом.
— Я заказала шампанское, оно холодное и освежит вас.
— Превосходно. — Он открыл его, а мадам тем временем недовольно смотрела на выкройки, валяющиеся на полу.
— Ах, эти художники! — воскликнула она. — Леон, милый, надеюсь, ты все это подберешь? Рене подумает, что тебя не научили элементарному порядку.
— Рене уже знает обо мне все самое худшее, — усмехнулся он. — А что касается выкроек, то мне их некуда положить; с ними разберется жена консьержа. Я плачу ей за это. — И он хитро скосил глаза на Рене.
— Ты неисправим! — вздохнула его мать и повернулась к блюдам. — Рене, попробуйте вот это, заливные куриные грудки. Ах, вам нужно как-то восстановить силы.
— Сначала вот это. — Леон протянул ей стакан пузырящейся жидкости и поднял свой бокал. — За успех моей новой манекенщицы Рене, я надеюсь, что это не последний тост, который будет поднят в ее честь.
— И за твое вечное счастье, мой милый, — добавила его мать, тоже поднимая бокал.
Две пары темных глаз смотрели на Рене с нежностью, и она раскраснелась.
— Я же говорил тебе, это единственная девушка на свете, которая еще не разучилась краснеть! — радостно закричал Леон, а Рене подумала: «Интересно, что еще он рассказал матери?»
В такой дружелюбной атмосфере невозможно было оставаться скованной. И хотя не говорилось ничего определенного, но мадам Себастьен разговаривала с ней так, словно они с Леоном уже были помолвлены, так что Рене почти убедила себя, что их помолвка будет настоящей, а не отчаянным средством сохранить ей работу.
Закончив ужин, Леон со вздохом поднялся.
— Все хорошее когда-нибудь кончается, — с сожалением произнес он. — Мне надо вернуться в салон, там у меня еще много дел. Я заказал такси, оно отвезет тебя домой, Рене. А маман ты довезешь до «Крийона», где она живет.
«Крийон», один из самых роскошных и дорогих отелей Парижа!
Рене тоже поднялась.
— А разве мне не следует вернуться с вами в салон? — спросила она. — Может быть, я пригожусь.
— Нет, не надо, хочу, чтобы завтра ты была у меня свежей и красивой, — сказал Леон. Он подошел к матери, поцеловал ее, затем поймал ее удивленный взгляд, повернулся к Рене, положил ей руки на плечи и слегка коснулся губами ее щеки. — Au revoir, chérie! — И ушел.
Каждая клеточка ее тела откликнулась на это нежное прикосновение. Положение становилось все более и более запутанным. Если бы только она могла любить Леона чуть меньше, или бы он полюбил ее хоть чуточку.
— Идите сюда, садитесь, — предложила ей добродушно мадам Себастьен. — Теперь мы можем поговорить по душам. Я так рада, что Леон нашел себе англичанку, а Леон все время твердит, что он истинный француз.
Рене села, чувствуя подвох, потому что мадам Себастьен явно не знала, на каких условиях они намерены совершить помолвку; она также явно была не в курсе, что он все еще любит Туанетт.
Их беседа по душам превратилась в монолог, в котором маман истово хвалила своего сына. Впрочем, Рене слушала ее с живым интересом. Она узнала, что Леон был единственным ребенком в семье, которого все обожали, и он с самого юного возраста обнаружил талант к рисованию. Образование получил в Англии, потому что его родители решили, что в английских школах учеников не так мучают занятиями, отдавая предпочтение играм и спорту на свежем воздухе.
— Я считаю, что очень полезно бывать на воздухе, — продолжала мадам Себастьен. — Я так жалею, что Леон не может себе этого часто позволить. Сама я редко приезжаю в Париж, предпочитаю наше загородное поместье Шатовье и почти всё время провожу у себя в саду. — Она вытянула сильно загорелые пальцы. — Леон считает, что у дамы не должны быть такие руки, однако розы у меня этом году просто чудесные! Он, наверное, приедет ко мне в отпуск. Надеюсь, вы тоже к нему присоединитесь, моя милая?
Ах, вот как Леон собирается уладить вопрос с ее отпуском после показа коллекции? Рене уклонилась от прямого ответа.
— Ну, я пока не знаю. Леон считает, что мне нужно съездить домой.
— Ах да, вы, наверное, давно не виделись со своей семьей, но, может быть, сможете успеть и то и другое?
— Возможно. — Интересно, как она сможет выдержать отпуск в обществе этих двоих, когда Леон будет изображать перед матерью жениха с помощью легких, ничего не значащих поцелуев, типа того, который только что ей подарил? Одно дело работать у него, и совсем другое — разыгрывать комедию, чтобы обмануть его маму. Рене вздохнула. Но с этой проблемой придется подождать.