— Это была очень красивая дама, — пояснила по-французски Жанин, — которая любила крепко, но безрассудно, на свое горе.
— Значит, была дурой, — презрительно заявила Антуанетт. — Если мужчина влюблен, а женщина умна, она может добиться всего, чего желает, без труда. Но расскажите мне про салон. Говорят, Леон нашел новую модель, которая немного похожа на меня. — Ее скрытые под вуалью глаза сверкнули на Рене. — Уж не вы ли это?
Рене кивнула, не в силах произнести ни слова.
Мышка издала отчаянный писк.
— Ну вот, я тебя предупреждала! — заныла она. — Ты слишком долго ждала, эта девушка — она такая шикарная, такая красивая, она займет твое место!
Тут Антуанетт снова рассмеялась скрипучим смехом.
— Это бледное привидение?! Мадемуазель, посмотрите на меня. — Неподражаемым жестом она откинула черную вуаль и дерзко уставилась на Рене.
Наконец-то Рене увидела живьем ослепительную красоту, с которой раньше была знакома только по фотографиям. Перед ней были темные, густо накрашенные и подведенные глаза, персикового цвета кожа, волосы пшеничного цвета, лежащие волной вокруг безупречного лица, и на нем не было никаких следов болезни или увечья.
— Смотри, смотри на меня, — настаивала Антуанетт. — Ты что, в самом деле вообразила, что сможешь занять мое место?
— Нет, я этого и не воображала, — заверила ее Рене. — Но почему же тогда вы скрываетесь здесь? Я… вообще думала, что вы уже умерли… Многие так думают.
— Правда? Уже похоронили меня? — Антуанетт это, видимо, позабавило. — Да, я была как мертвая какое-то время, но как Феникс восстала из пепла. — Эти слова, казалось, воскресили в ней какие-то горькие воспоминания, потому что в ее взгляде появился мстительный огонек. — Маман, подай зеркало! — повелительно скомандовала она.
Мышка взяла с комода маленькое ручное зеркальце и протянула дочери. Антуанетт внимательно рассмотрела свое лицо. Девушки молча следили за ней. Наконец она отложила зеркало с долгим вздохом удовлетворения.
— От шрама не осталось и следа, — сказала она.
— Да его давно уже нет… — начала было мадам Морель.
— Маман, tu es bête![4] — вспылила ее дочь. — Туанетт ни за что не появится на людях даже с малейшим изъяном. Боже, этот несчастный случай был такой глупый — зажженная спичка попала в корзину с бумагами, а я стола рядом, замотанная в несколько метров тюля. Об остальном можете сами догадаться.
Рене посмотрела на нее с ужасом.
— Значит, вы получили ожоги? — в ужасе выдохнула она.
Антуанетт пожала плечами:
— Ну естественно.
— Этот эпизод не прошел даром, — насмешливо вставила Жанин. — Теперь никому не разрешается курить в кабинете у месье, и, если бы такой случай произошел, мы бы о нем узнали.
— Нет, не узнали бы. — Антуанетт прищурила глаза. — Уж я об этом позаботилась. Если бы это был трагический, душещипательный случай, что-нибудь грандиозное, это лишь послужило бы мне рекламой, но такая глупость — надо мной только стали бы смеяться. Надо было сохранить все в строжайшем секрете. А что касается запрета на курение, это, как говорится, все равно что закрывать двери конюшни после того, как лошади сбежали. — Однако Жанин продолжала смотреть на нее довольно скептически, и Антуанетт продолжала уже не таким заносчивым тоном, в котором послышались искренние нотки. — Это все случилось перед самым закрытием салона, когда почти все ушли домой. Пришел Леон с месье, который хотел видеть то платье, намеревался его купить, чтобы нашить по его образцу более дешевые. И вот я там, надеваю его, прихожу. Они болтают, месье предлагает Леону сигарету, опять болтают, тут-то все и случилось. Они действовали очень быстро, потушили пламя, завернули меня в ковер. Леон отвез меня в больницу. Я ему сказала: «Никогда никому не рассказывай, что произошло, потому что это все случилось по твоей вине, из-за твоего недосмотра». И это были последние слова, которые я ему сказала.
— Но вам неплохо возместили ущерб? — Жанин многозначительно оглядела ухоженный сад.
Лицо Антуанетт посуровело, глаза сделались злыми.
— Естественно, это справедливо. Сначала он оплатил лечение, выплатил мне компенсацию за ущерб, поселил в этом доме, бесплатно, я же не могла работать с изъянами на лице…
— И, наконец, предложил вам руку? — спросила Жанин, потому что из-за этого они здесь и оказались, а Рене тем временем с упавшим сердцем думала о том, что Леон был виноват в этом ужасном случае. Как, наверное, он горько себя упрекал! Ничего удивительного, что его лицо омрачалось каждый раз, когда кто-нибудь при нем упоминал имя Антуанетт. Как-то Леон сказал ей: «Я наложил на себя епитимью и бросил курить на полгода. Это был настоящий ад». Странно еще, что после этого он снова начал курить. Чтобы искупить свою вину, Леон сделал все, что было в его силах, может, даже и женился на Антуанетт, но следующие слова француженки опровергли такое предположение.
— Нет, — ответила она со скрипучим смехом. — Это подождет, пока шрам не заживет полностью. Когда Туанетт будет выходить замуж, об этом будет говорить весь Париж. Леон сделает для меня самое потрясающее платье, и каждая парижанка будет долго еще видеть это платье во сне.
Итак, Леон свободен, но он должен быть в курсе, что Антуанетт просто выжидает, когда ее шрамы — или шрам — исчезнут бесследно, чтобы предъявить свои права на него. Тогда зачем он сделал ей предложение? — недоумевала Рене.
— Месье бывает у вас? — спросила она. — Он знает, что вы уже поправились?
— Еще нет. — Антуанетт улыбнулась с победным видом. — Я намерена сделать ему сюрприз. Когда салон откроется в новом сезоне, приду туда, еще более прекрасная, чем прежде. Можете представить, как он будет рад и доволен?
Да, Рене могла себе это представить.
— Вы говорите, что не видели Леона с того самого дня, как произошел этот ужасный случай? — спросила между тем Жанин.
— А как вы думаете? Могла я ему показаться, будучи похожей на медузу Горгону? — резко отозвалась Антуанетт. — Мне пришлось пересаживать кожу вот здесь. — Она провела пальцем по подбородку. — О, он очень переживал, но этого я и добивалась. Присылал мне цветы! Я могла бы открыть целый цветочный магазин, но выбрасывала их в корзину. — Рене вскрикнула от изумления, и снова Антуанетт засмеялась. — Ах, какая вы сентиментальная англичанка! — презрительно сказала она. — Если будешь мягкой и всепрощающей — так мужчину не завоюешь. Они не ценят того, что им легко достается. А цветы — что ж, я француженка и очень практична. Я предпочла бы получить скорее деньги, которые он тратил на них. Я просила маман так ему и передать, но не думаю, чтобы она осмелилась сказать ему такое. — И она кинула презрительный взгляд на маму-мышку.
— Нет, — прошептала мадам Морель. — Это было бы неприлично. — И вдруг с внезапной вспышкой раздражения прибавила: — Ты была с ним очень жестокой, Антуанетт. Не так уж ты и пострадала, а он так умолял впустить его к тебе. Ты просила меня сказать ему, что ты его ненавидишь, что никогда его не простишь и больше не хочешь его видеть.
— Да, я хотела его наказать, — холодно пояснила Антуанетт, и все сочувствие, которое Рене испытывала к ней, мгновенно улетучилось. — Ну ладно, все это уже позади. Теперь я скоро вернусь.
— То есть вы хотите сказать, что надеетесь вернуться, — резко уточнила Жанин. — Это может оказаться не так просто. Месье Леон и весь Париж, кажется, остались довольны той, которая заняла ваше место.
— Что? — Антуанетт уставилась на нее. — Ах да, вы говорите о ней. — И она ткнула белым пальцем в сторону Рене. — Да ей никогда не заменить меня ни в салоне, ни в сердце Леона! Это нелепость. — Она откинулась на стуле, сияя самоуверенной улыбкой. Лучи полуденного солнца заиграли в ее волосах, превратив их в золотой костер. Глаза победно сияли. — Твой недолгий подъем закончен, — произнесла она, обращаясь к Рене. — Ни Париж, ни Леон даже не вспомнят о тебе, как только я снова появлюсь на подиуме.
Рене знала, что это правда. Ее маленький успех и интерес Леона растаят в сверкании этой воскресшей звезды. А Жанин пришла в негодование.
— Я не очень хорошо знаю Леона Себастьена, — сказала она, — но не думаю, что он окажется таким дураком, чтобы позволять вам и дальше себя эксплуатировать. Вы и так очень неплохо заработали на этом маленьком инциденте, но рано или поздно он поймет, что сделал для вас достаточно.
— Замолчи, Жан, — шикнула на нее Рене. — Он… он все еще ее любит, я это точно знаю. Мадемуазель Морель права, он будет страшно счастлив и примет ее обратно с распростертыми объятиями. А я… я ведь только ее замена. Когда вернется главная звезда, я снова кану в безвестность.
— Необязательно, — возразила Жанин. — Бывает так, что замена сбрасывает свою предшественницу с пьедестала.
— Я никогда и не была на пьедестале и знаю границы своих возможностей, — тихо проговорила Рене и, чувствуя, что больше не может этого выносить, поднялась. Она получила ответы на все волновавшие ее вопросы, оставаться здесь дальше не было смысла. Рене повернулась к Антуанетт со сдержанным достоинством. — Спасибо, что приняли нас, за вашу откровенность. Я вам очень признательна. А теперь нам пора идти.
В глазах Антуанетт сверкнуло восхищение.
— Вы приняли это очень мужественно, — признала она. — Естественно, вы тоже в него влюблены? И уже нафантазировали всякого? Простите, но должна развеять ваши мечты в прах.
— Мои чувства никого не касаются, кроме меня, — ровным голосом ответила Рене.
Никого, и меньше всего самого Леона.
— Tant mieux[5], — пожала плечиками Антуанетт. — Можете передать Леону, что я буду с ним после того, как он вернется из отпуска.
— Простите, но мне не хочется говорить с ним о вас, — гордо заявила Рене.
Антуанетт злобно расхохоталась.
— Хотите успеть побольше за то время, что у вас осталось? — нагло поинтересовалась она. — Не будьте такой дурой и даже не пытайтесь конкурировать со мной, моя дорогая.