Судья повязал полотенце вокруг пояса, а Ямской накинул на плечи. Он обнял Аркадия за плечи и зашептал с шутливой доверительностью:
— Это место не для всякого. Нужно же когда-нибудь занятому человеку освежиться, верно? Не стоять же такой шишке, как судья, в общей очереди.
Они миновали отделанный плиткой коридор, обогреваемый калориферами, и вошли в просторный подвал, вмещающий длинный плавательный бассейн с подогретой сернистой водой. Вокруг бассейна под отделанными глазурованным кирпичом арками византийского стиля за перегородками резного дерева виднелись ниши, обставленные монгольскими столиками на коротких ножках и низенькими диванами. В дальнем конце бассейна сквозь поднимающийся от воды пар можно было разглядеть купающихся.
— Построен во время извращений, порожденных культом личности, — продолжал шептать Ямской на ухо Аркадию. — Следователи на Лубянке работали круглые сутки. Вот и решили, что между допросами им нужно где-то отдохнуть. Воду качали из-под земли, из Неглинки, подогревали паром и добавляли минеральные соли. Но едва построили, он умер, и бассейн забросили. Позднее додумались, что не использовать его просто глупо. И бассейн, — он сжал руку Аркадию, — «реабилитировали».
Он провел Аркадия в нишу, где уже сидели двое покрытых потом мужчин. Стол был уставлен наполненными икрой и лососиной серебряными блюдами, тарелками с тонкими ломтиками белого хлеба, маслом и лимонами и бутылками с минеральной водой, водкой и настойками.
— Товарищ первый секретарь Генерального прокурора и академик, разрешите познакомить вас с Аркадием Васильевичем Ренко, следователем по делам об убийствах.
— Сын генерала, — усаживаясь, добавил судья. На него не обратили внимания.
Аркадий через стол пожал им руки. Первый секретарь, большой и волосатый, походил на обезьяну, а академик страдал из-за своего сходства с Хрущевым. За столом царила атмосфера непринужденности и дружелюбия, как в одном фильме, где царь Николай купался в бане со своим Генеральным штабом. Ямской плеснул в стакан перцовки — «хороша после дождя» — и положил Аркадию горку икры на хлеб. Не какой-нибудь паюсной, а самой свежей и крупной, какую Аркадий уже много лет не видал в магазинах. Он проглотил бутерброд в два приема.
— Если помните, следователь Никитин работал на грани совершенства. Аркадий Васильевич достиг совершенства. Так что Предупреждаю, — тихо и размеренно произнес Ямской, пародируя самого себя, — если собираетесь избавиться от своих жен, поищите другой город.
Клочья пара из бассейна проникли под перегородку, оставив во рту привкус серы. Правда, даже приятно — как привкус в настойке. Никуда не нужно ехать, чтобы отдохнуть душой, подумал Аркадий, стоит лишь искупаться под площадью Дзержинского, что и делают герои, страдающие от лишнего веса.
— «Белый динамит» из Сибири, — первый секретарь вновь наполнил стакан Аркадия. — Чистый спирт.
Академик, сообразил Аркадий, принадлежит к этому узкому кругу не за свои труды, скажем, в области медицинских исследований, а благодаря тому, что он — один из идеологов.
— История учит нас пристально следить за Западом, — изрек академик. — Маркс доказывает неизбежность интернационализма. Поэтому мы не должны спускать глаз с проклятой немчуры. Стоит нам на минуту зазеваться, они тут как тут — снова будут вместе, поверьте моему слову.
— Кто ввозит к нам наркотики? — решительно заявил первый секретарь. — Те же немцы да чехи.
— Пусть на свободе лучше останутся десять убийц, чем один торговец наркотиками, — вставил судья. По груди его рассыпалась икра.
Ямской подмигнул Аркадию. Где, как не в прокуратуре, знали, что коноплю в Москву доставляли грузины, а ЛСД изготавливали студенты химфака. Аркадий слушал невнимательно, занятый лососиной, приправленной укропом, а потом в полудреме расслабился на диванчике. Ямской, кажется, тоже был больше настроен слушать. Он сидел, сложив руки на груди, время от времени прикладываясь к еде, вернее, к водке. Беседа обтекала его, как вода обтекает скалу.
— Вы согласны, следователь?
— Простите? — Аркадий утратил нить разговора.
— Относительно вронскизма? — спросил первый секретарь.
— Это было еще до того, как Аркадий Васильевич пришел к нам, — объяснил Ямской.
Вронский. Аркадий вспомнил имя следователя из московской областной прокуратуры, который не только брал под защиту книги Солженицына, но и осуждал слежку за политическими активистами. Разумеется, Вронский уже давно не следователь и одно упоминание его имени воспринималось в юридических кругах с отвращением. Правда, «вронскизм» означал нечто другое, менее определенное и ощутимое. Это веяние шло с другой стороны.
— Если что и следует подвергать критике, искоренять и ломать, — поучал академик, — так это, вообще говоря, стремление ставить приверженность букве закона выше интересов общества, а если конкретно, бытующую среди следователей склонность ставить собственное толкование закона выше широко понимаемых задач правосудия.
— Иными словами, вронскизм — это индивидуализм, — вставил первый секретарь.
— И эгоцентричный интеллектуализм, — добавил академик, — питательной средой которого являются карьеризм и самолюбование кажущимися успехами до такой степени, что они начинают угрожать коренным, неотъемлемым интересам более важных структур.
— Потому что, — сказал первый секретарь, — раскрытие каждого отдельного преступления, в сущности, даже сами законы — всего лишь бумажные флаги, развевающиеся над нерушимым бастионом нашего политического строя.
— И когда появляется поколение юристов и следователей, путающих фантазию с действительностью, — продолжал академик, — когда бумажные законы душат работу органов правосудия, время сорвать эти флаги.
— И если при этом свалятся несколько вронскистов, тем лучше, — сказал Аркадию первый секретарь. — Согласны?
Первый секретарь наклонился вперед, опершись костяшками пальцев о стол, а академик повернул к Аркадию свое круглое брюхо клоуна. Аркадий следил за напряженным косым взглядом Ямского. Прокурор, должно быть, еще когда окликнул Аркадия на улице, знал, куда заведет разговор в бане. Взгляд Ямского говорил: «Будь внимателен… осторожней».
— Вронский? — заметил Аркадий. — Он, кажется, еще и писатель?
— Верно, — ответил первый секретарь, — правильно подмечено.
— К тому же и жид, — добавил академик.
— В таком случае, — Аркадий положил лососины на ломтик хлеба, — можно сказать, что нельзя спускать глаз со всех следователей, если они к тому же евреи и писатели.
Первый секретарь вытаращил глаза. Он взглянул на академика и на Ямского, потом снова на Аркадия. Сначала неуверенно ухмыльнулся и вдруг расхохотался.
— Ну и дает! Неплохо для начала!
Разговор потерял остроту и перешел на еду, спорт и секс. Через несколько минут Ямской пригласил Аркадия пройтись вокруг бассейна. Появились новые чины. Одни моржами плескались в подогретой воде, другие белыми и розовыми тенями двигались за резными перегородками.
— Сегодня вы выглядите особенно проницательным и уверенным в себе, способным отпарировать любой удар. Хорошо, это мне нравится, — Ямской похлопал Аркадия по спине. — Во всяком случае, через месяц начинается кампания против вронскизма. Тебя предупредили заранее.
Аркадий думал, что Ямской ведет его к выходу. Однако прокурор привел его в нишу, где находился молодой человек, занятый тем, что намазывал маслом ломтики хлеба.
— Вы, кажется, знакомы друг с другом. Это Евгений Мендель, ваши отцы были закадычными друзьями. Евгений работает в Министерстве торговли, — представил Аркадию Ямской молодого человека.
Евгений попытался сидя изобразить поклон. У него было дряблое брюшко и реденькие усы. Он был моложе Аркадия, и тому смутно вспомнился вечно хныкавший толстый малый.
— Эксперт по международной торговле, — Евгений при этих словах покраснел, — представитель нового поколения.
— Отец… — начал было Евгений, но Ямской, внезапно извинившись, оставил их вдвоем.
— Да? — Аркадий из вежливости пробовал продолжить разговор.
— Минутку! — извинился Евгений. Он с головой ушел в прерванное занятие — намазывал хлеб маслом и добавлял солидные порции икры, так что каждый ломтик стал похож на цветок подсолнуха с черной сердцевиной и желтыми лепестками. Аркадий присел и налил себе шампанского.
— Я, в частности, курирую связи с американскими компаниями, — оторвался Евгений от своих творений.
— О! Должно быть, это новое для вас поле деятельности? — Аркадий ждал возвращения Ямского.
— Совсем нет. У нас же много старых друзей. Арманд Хаммер, например, сотрудничал еще с Лениным. В тридцатых годах «Кемико» строила нам заводы по производству аммиака. Форд в тридцатых делал нам грузовики. Мы думали, что они будут снова сотрудничать с нами, но они все испортили. «Чейз Манхэттен» поддерживает деловые отношения с Внешторгбанком еще с 1923 года.
Большинство названий были Аркадию неизвестны, правда, голос Евгения становился более знакомым, хотя он и не помнил, когда они виделись в последний раз.
— Хорошее шампанское, — он поставил стакан.
— «Советское игристое». Собираемся экспортировать, — с ребячьей гордостью взглянул на него Евгений. Дверь открылась. В нишу вошел мужчина средних лет, высокий, худощавый и до того смуглый, что сначала Аркадий принял его за араба. Отливающие серебром прямые волосы, черные глаза, крупный нос и почти женственный рот. Он был похож на красивого породистого жеребца. Через руку у него было переброшено полотенце, на пальце сверкал золотой перстень с печаткой. Теперь Аркадий разглядел, что смуглое тело вошедшего не темное от природы, а покрыто удивительно ровным загаром.
— Какое великолепие! — Мужчина наклонился над столом, вода стекала с него на разложенные бутерброды. — Как будто превосходно оформленные подарки. Даже есть жалко.
Он без любопытства поглядел на Аркадия. Даже брови его были ухоженными. Он говорил, как уже было известно Аркадию, на отличном русском языке, но пленка не могла передать всю полноту его уверенности в себе.