— Он заметил, — сказал Аркадий. — И не ошибся.
— О чем это вы?
— О себе. Меня не интересует Валерия. Мне наплевать, что Осборн по уши в крови. Никакого расследования нет. У меня на уме одно — удержать вас около себя. — Каждое слово было неожиданностью для него самого. Он и произносил их непохоже на себя. — Я ничуть не сомневаюсь в том, что с того момента, как я увидел вас, все мои действия сводились к тому, чтобы вы оказались здесь. Я не тот следователь, каким я представлялся вам, и не тот следователь, каким представлялся самому себе. Я не могу вас защитить. Если раньше они не знали, что вы здесь, то, прослушивая мой телефон, теперь-то они знают. Куда вы пойдете?
Он повернулся к Ирине. На мгновение он увидел, как у нее в руке тускло блеснул пистолет. Не говоря ни слова, она положила его обратно на подоконник.
— А если я не хочу уходить? — спросила она.
Она прошла на середину комнаты и сняла с себя верхнюю одежду. Под ней ничего не было.
— Я хочу остаться, — сказала она.
Ее тело отливало фарфором. Руки опущены. Она не старалась прикрыться. Когда Аркадий приблизился к ней, губы слегка приоткрылись, а когда он коснулся ее, глаза, широко раскрылись.
Он овладел ею стоя, не целуя, приподняв и прижав к себе. При первом же его прикосновении она выделила влагу, и, когда они наконец поцеловались, она потянула его на себя. Он опьянел от вкуса поцелуя, который забивал вкус водки и крови во рту. Они, раскачиваясь, опустились на пол, и она обвила его ногами.
— Значит, и ты меня любишь, — прошептала она.
Потом, лежа в постели, он смотрел, как ее грудь вздрагивала от ударов сердца.
— Это физическое влечение, — она положила ладонь ему на грудь. — Я почувствовала с первого раза, как увидела тебя в студии. И все равно ненавижу тебя.
По окнам стучал дождь. Он провел рукой по ее белевшему в темноте бедру.
— Я все равно ненавижу то, чем ты занимаешься, не беру назад ни одного слова, — сказала она. — Но, когда ты во мне, ничего другого не существует. Мне кажется, будто ты уже давно мой.
И сверху, и снизу могли подслушивать, но страх только обострял чувства. Кончики ее грудей оставались твердыми.
— Насчет Валерии ты ошибаешься, — сказала она. — Валерии было некуда бежать. Осборн это знал, — она разгладила его волосы. — Ты мне веришь?
— Про Валерию — да, в остальном нет.
— А чему же ты не веришь?
— Ты знаешь, что Валерия и Костя делали для Осборна.
— Да, знаю.
— Мы все еще враги, — сказала она.
Ее взгляд прошел сквозь него, как камень сквозь воду.
— Это тебе, — он набросил на нее косынку.
— Это еще зачем?
— Вместо той, что ты потеряла в метро.
— Мне нужны платье, пальто и сапожки, а не косынка, — рассмеялась она.
— У меня хватило только на косынку.
Она поглядела на нее, стараясь разобрать в темноте, какого она цвета.
— Тогда это должна быть чудесная косынка, — сказала она.
— Неважно, насколько нелепа ложь, если эта ложь — твой единственный шанс спастись, — сказала она. — Неважно, насколько очевидна правда, если эта правда заключается в том, что тебе никогда не спастись.
15
Позвонил Миша. В голосе паника. Аркадий стал одеваться. Ирина еще спала. Рукой обнимала опустевшее после него место.
— Мне нужно встретиться с приятелем. Мы остановимся по дороге, — сказал Аркадий усаживающемуся в машину Кервиллу.
— У меня осталось всего четыре дня, а я, ожидая вас, вчера потерял целый день, — ответил Кервилл. — Или вы сегодня скажете мне, кто убил Джимми, или я убью вас.
Отъехав от «Метрополя» и разворачиваясь на площади Свердлова, Аркадий рассмеялся:
— У нас приходится все время стоять в строю.
На Серафимова, 2, они поднялись на второй этаж. На двери, вопреки ожиданиям Аркадия, не было ни замков, ни приклеенных объявлений. Он постучал, и ему открыла дверь пожилая женщина с младенцем на руках. На безволосой головке нежные прожилки вен. Женщина покосилась на удостоверение Аркадия.
— Я думал, что квартира будет опечатана, — объяснил он. — Здесь неделю назад погибли двое — владелец квартиры и сотрудник милиции.
— Я бабушка и ничего здесь не знаю, — она перевела взгляд с Аркадия на Кервилла. — А вообще, зачем пустовать хорошей квартире? Жилья-то не хватает.
Если смотреть, стоя в дверях, от Бориса Голодкина и следов не осталось. Исчезли принадлежавшие спекулянту ковры, проигрыватели и кучи заграничного барахла. На их месте появились диван, служащий постелью, расползающаяся коробка с посудой и допотопный самовар. Будто Паша и Голодкин погибли совсем в другой квартире.
— Вы здесь сундука не находили? — спросил Аркадий. — Может быть, в подвале, в кладовке? Похожего на церковный ларь.
— Зачем нам нужен церковный ларь? Что нам с ним делать? — Она отошла, уступая дорогу. — Смотрите сами. Мы люди честные, нам прятать нечего.
Перепуганный младенец прятался на груди у бабушки, вот-вот разревется. Аркадий улыбнулся, и тот настолько поразился, что заулыбался в ответ слюнявым беззубым ротиком.
— Вы совершенно правы, — сказал Аркадий. — Зачем пустовать хорошей квартире?
Аркадий встретился с Мишей в маленькой церквушке в конце улицы Серафимова. Это была церковь бог знает какого святого, одна из огромного большинства церквей, давно переименованных в «музеи», лишенных святых реликвий и умерщвленных реставрацией. Обваливающиеся стены обнесены гнилыми лесами. Аркадий толкнул дверь и ступил в темноту, успев разглядеть, прежде чем закрылась дверь, лужи и птичий помет на каменном полу. Вспыхнула спичка и зажглась свеча, осветив Мишу. Глаза Аркадия различили четыре центральные колонны, поломанный иконостас и льющийся со свода слабый свет. Капала и сочилась по колоннам дождевая вода. Когда-то церковь была украшена изнутри иконами с изображениями Христа, ангелов и архангелов. Теперь штукатурка потрескалась, краски поблекли и в свете свечи виднелась одна опалубка. В закрытых ставнями окнах свода шуршали крыльями голуби.
— Ты рано, — сказал Миша.
— Что-нибудь с Наташей? Почему нельзя было поговорить у тебя дома?
— Ты пришел на полчаса раньше.
— Ты тоже. Давай, рассказывай.
Миша выглядел очень странно, не причесан, одежда мятая, словно он в ней спал. Аркадий был рад, что уговорил Кервилла остаться в машине.
— Что-нибудь с Наташей? — спросил он.
— Нет, с Зоей. Ее адвокат — мой приятель, и я слышал ее заявление в суде. Разве ты не знаешь, что ваше дело слушается завтра?
— Нет, не знаю, — Аркадий не выразил удивления. Новость его не тронула.
— Все говорят о партии то же, что и ты, но не для того, чтобы повторять в суде. А ты старший следователь. А что ты говорил обо мне? — спросил Миша. — И ты говорил такие вещи обо мне, об адвокате? Она и об этом заявила. Теперь мне придется расстаться с партбилетом. Этот суд для меня конец, мне уже не подняться.
— Извини.
— Знаю, ты никогда не был настоящим членом партии. Я изо всех сил старался помочь тебе в продвижении по службе, а ты такое швырнул мне в лицо. Теперь твоя очередь помочь мне. Сюда подойдет Зоин адвокат. Ты должен отрицать, что когда-либо в моем присутствии допускал антипартийные высказывания. Может быть, в присутствии Зои, но не в моем. Или она, или я. Кому-то ты должен все-таки помочь.
— Тебе или Зое?
— Будь добр, ради старой дружбы.
— Я бы сказал, что мы не просто старые друзья, а самые близкие друзья. Ну, а на бракоразводных процессах говорят всякое, только никто не принимает это всерьез. Уже поздно.
— Сделай это ради меня.
— Хорошо, говори, как его зовут. Я ему позвоню.
— Нет, он едет сюда, мы договорились встретиться здесь.
— Разве у него нет конторы или телефона?
— Сейчас его нет на месте, он едет сюда.
— И что, будем говорить здесь, в церкви?
— В музее. Видишь ли, он не хочет огласки, как-никак разговор с мужем клиентки и все такое. Он еще делает мне любезность.
— Я не могу ждать полчаса, — Аркадий вспомнил, что в машине ждет Кервилл.
— Клянусь, он будет раньше. Я бы не просил тебя без нужды. — Миша вцепился Аркадию в рукав. — Так подождешь?
— Хорошо, немного подожду.
— Он скоро будет.
Аркадий прислонился к колонне, пока не почувствовал, что шея намокла от сочащейся сверху воды. Он прикурил от Мишиной свечи и зашагал вокруг колонн. Чем дольше он находился в церкви, тем больше можно было разглядеть. Он подумал, что старые росписи, пожалуй, лучше смотрятся в слабом свете. Многие изображенные на стене фигуры были с крыльями, хотя, по правде, он не мог отличить ангелов от архангелов. Крылья легкие, невесомые. Сами ангелы похожи на птиц, поблескивали их глаза и мечи. Алтаря не было. Надгробья выдраны с мест, на их месте ямы, похожие на разрытые могилы. Глаза и уши привыкли к обстановке. Он услышал, как пробежала вспугнутая мышь. Ему казалось, что он слышит не только, как капли ударяются о пол, но и как они отрываются от потолка. В свете свечи он заметил, что, хотя в церкви было холодно, Миша вспотел. Взгляд его остановился на синеватых очертаниях закрытой двери.
— Помнишь, — внезапно сказал Аркадий и увидел, как Миша испуганно вздрогнул, — когда мы были мальчишками, нам тогда было лет по десять, не больше, как мы однажды ходили в церковь.
— Нет, не помню.
— Мы пошли, потому что ты хотел доказать мне, что Бога нет. Церковь была действующая, и мы вошли в самый разгар службы. Кругом стояли старики, длиннобородые священники. Ты подошел к ним и заорал: «Бога нет!» Все рассердились и, думаю, немножко испугались. Я-то впрямь перепугался. Потом ты заорал: «Если Бог есть, пусть он убьет меня. И Аркашу тоже». Я страшно испугался. Но нас не убило, и я считал тебя самым храбрым человеком на свете. И мы гордо прошествовали наружу, помнишь?
— Все равно не помню, — покачал головой Миша, но Аркадий видел, что он помнит.