Хватпол накрыл тело одеялом и прошел назад, через унылый паб. На улице он отыскал патрульного полисмена и показал ему свое удостоверение. Коп тут же отдал сержанту честь.
— Отправляйтесь за неотложкой, — попросил его Хватпол. — Скорее, пожалуйста.
Констебль исчез.
Хватполу не пришлось долго ждать. Через несколько минут приехала запряженная лошадьми карета «скорой помощи». Изнутри вылезли два человека в униформе, вытащили носилки и направились к пабу. Снаружи быстро собиралась толпа. Появились еще полицейские, споро очистили паб от посетителей, выстроились в линию, загородив проход. Сквозь строй, как ни в чем не бывало, прошел пирожник.
Хватпол отвернулся от Зевак. Да, подобного ужасного зрелища никому не пожелаешь. Даже думать противно, что кое-кто из Зевак приезжает в «Парк Прошлого» в первую очередь именно за этим. Сержант попытался не обращать внимания на бунтующий желудок. Из паба вынесли носилки с трупом — хорошо хоть тело чем-то прикрыли. Полиция расчистила проход среди толпившихся ротозеев. Там, где дети только что играли в снежки, теперь образовалось пустое место. Все смотрели на карету «скорой помощи», которая помчалась по площади, вздымая клубы снега.
Хватпол осмотрелся. Падкие на ужасы Зеваки как будто растворились в толпе. Прохожие стремились по своим делам, суетные и озабоченные. Все, кроме одинокой женщины, замершей на тротуаре. Все и вся неслось мимо нее по многолюдной улице, она же застыла, как статуя, пристально вглядываясь в прохожих, точно ждала кого-то. Хватпол с любопытством приблизился.
— Хорошо быть маленьким! — начал он, кивая на мальчишек, снова затеявших игру в снежки, и стараясь, чтобы голос прозвучал дружелюбно. — Правда, столько снега в моем детстве не было, только грязь…
Женщина растерянно обернулась. На ней была поношенная шляпа из черного фетра и пятнистый меховой воротник, обмотанный вокруг шеи. Мех вдруг задвигался, вытянулась пятнистая лапа, и на Хватпола уставилась кошачья мордочка.
— Слезай, Китти, — велела женщина. Кошка спрыгнула на черном поводке на мостовую и потерлась о ноги хозяйки.
— Какая послушная! — похвалил Хватпол.
— Что там произошло? — спросила у него женщина, указывая в сторону паба рукой в перчатке. — Нашли кого-то? Мужчину или женщину?
— Мужчину, раз уж вам так интересно, — сообщил Хватпол.
— Можете описать его мне? — попросила она. — Это очень важно, понимаете?
— Убогий старик, — тихо начал сержант, — почти беззубый, а глаза очень бледные, скорее всего, слепые.
Женщина взглянула на пятнистую кошку.
— Какой ужас… — пробормотала она. — Боюсь, я знаю, кто это. Я его уже несколько дней разыскиваю…
Она нагнулась, подхватила кошечку на руки и на секунду приникла лицом в мех, но сразу же выпрямилась и заговорила, обращаясь к кошке:
— Боюсь, что это Джек… Ведь так, Китти? Бедный старина Джек…
— Значит, вы хорошо его знали? — уточнил Хватпол. — Вы могли бы его опознать?
— Да, мы его знали, не так уж и хорошо, но знали, правда же, Китти? Мы его звали слепым Джеком, хоть это и не совсем правда. Он видел, только совсем плохо.
— Тело отвезут в морг. Вы сможете пойти туда со мной? На формальное опознание?
— Не люблю я этого… но тут уж сделаю, что смогу. Бедный старина Джек…
— Если это он, — заметил Хватпол.
И они вместе пошли к моргу по веселым и шумным улицам зимнего города.
ГЛАВА 26
Калеба втащили по ступенькам большого здания из красного кирпича и втолкнули под арочный свод. Внутри, у входа, стояли полисмен и патрульный в красной униформе. Патрульный придержал дверь, и оба отдали честь полисмену в штатском.
Кафельный пол огромного вестибюля был усыпан опилками, словно в мясной лавке. Над высокой конторкой свисала газовая люстра. Из глубин здания раздавалось чье-то натужное пение — пьянчужка выводил рулады под аккомпанемент самых разнообразных воплей и криков. Вдоль всей стены, отделанной плиткой, тянулась деревянная лавка, где чего-то дожидались какие-то скорченные типы. Напротив, за красным шнурком, натянутым между медными столбиками, сидели Зеваки, внимательно наблюдая за всем происходящим.
Бледный мужчина в штатском подтащил Калеба к высокой конторке. Полицейский клерк за нею выпрямился, одернул форменную куртку и приосанился.
— Доброе утро, инспектор Принсеп, — сказал он, а у самого ручка уже была наготове, словно клерк только и ждал этого момента. Он чуть наклонил голову и приготовился записывать.
Калеб смотрел во все глаза.
— Для начала задокументируем, как тебя зовут, раз уж никакого удостоверения личности у тебя нет, — заявил бледнолицый человек. — Просто сообщи ему свое имя.
— Меня зовут Калеб.
— Так-так, имя интересное, — заметил клерк и подсказал, достаточно дружелюбно: — А фамилия к нему имеется?
Калеб устало и безучастно прикрыл глаза.
— Браун, — ответил он.
Полицейский клерк царапал ручкой в журнале.
— Поэзия и проза в одном только имени! — прокомментировал он. Потом добавил: — Возраст? Сколько тебе лет?
— Семнадцать, — ответил Калеб.
— Пиши: примерно от четырнадцати до семнадцати, — нетерпеливо встрял инспектор Принсеп.
— Я совершенно точно знаю, сколько мне, — воспротивился Калеб.
Клерк все писал в своем журнале.
— Ты когда-нибудь посещал учебное заведение? Ходил ли ты или ходишь в настоящее время в школу или другое подобное учреждение? — спросил Принсеп.
— Разумеется, — ответил Калеб.
— Умеешь ли ты читать?
Полицейский клерк уставился на Калеба, с ручкой наготове.
— Да! — Калеб практически выплюнул ответ.
— Ты проходил официальную регистрацию в Корпорации? — спросил клерк.
Прежде чем Калеб успел ответить, Принсеп заявил:
— По-моему, нет. Этот типчик утверждает, будто бы он посетитель, Зевака, что у него якобы есть билеты, разрешения и аккредитация. Но ты взгляни на это!
Полисмен запустил руку в карман пальто Калеба, вытащил целую пригоршню добра — жемчужные ожерелья, монетки и украшения — и с грохотом свалил все на раскрытые страницы журнала.
Клерк присвистнул. Потом снова принялся писать, а сам тем временем рассказывал:
— Инспектор, сегодня утром поступил рапорт о серьезном преступлении — об убийстве прошлой ночью.
Клерк промокнул страницу промокашкой.
Калеб посмотрел на противоположную стену, где в застекленных рамах висела целая серия плакатов «Разыскивается». Прямо сейчас патрульный вешал рядом еще один плакат.
На плакате было изображено непримечательное лицо молодого человека, сверху красовалось слово: «Убийство». Лицо отдаленно напоминало физиономию самого Калеба, сходства было бы недостаточно для опознания, но юноша перепугался: за ним определенно охотились! Теперь не могло быть и речи о том, чтобы сдаться, раскрыть себя, обратиться за помощью к официальным властям.
Клерк поднял взгляд и коротко объявил:
— Так, теперь приметы… Рост?
Принсеп грубо потащил Калеба к дальней стенке и приставил к нарисованной на ней измерительной шкале; футы и дюймы были отмечены темно-зеленой краской.
— Пять футов десять дюймов, — определил Принсеп.
Клерк записал, скрипя пером.
— Цвет волос?
Принсеп озабоченно посмотрел на Калеба и выкрикнул:
— Темные!
— Глаза?
— Голубые, — сообщил полицейский, и клерк снова записал.
— Телосложение?
— Субтильное, — решил коп.
— Место рождения? — вопросил клерк.
Калеб уставился в пол.
— Пиши: неизвестно, район Лондона, — продиктовал Принсеп.
— Профессия или род занятий?
Снова ответил Принсеп:
— Попрошайка без лицензии или нелегал, точно — вор.
— Я не вор! — тихо, но твердо возразил Калеб.
— Я все видел. Ты орудовал на пару со вторым жуликом. Или, может, сам частенько жемчуг носишь?
— Бродяга-попрошайка и воришка, — протянул клерк, уставившись на юношу поверх очков. — Особые приметы?
— С виду никаких. — Коп осмотрел Калеба с головы до ног.
— Где проживает во время задержания?
— Без особого места жительства, — отозвался Принсеп.
Калеб смолчал; сначала он хотел было рассказать о съемной квартире в Ислингтоне, но что-то его остановило — непонятно откуда нахлынувший страх, что его могли бы связать с нападением на отца, с убийством из полицейских донесений. «Может, тогда уж лучше признаться в воровстве?» — подумал он.
— Причина задержания? — продолжал клерк.
— Карманная кража, с сообщником, — заявил Калеб.
— Ага, внезапное признание! — удивился Принсеп. — Добавь-ка попрошайничество без лицензии, а еще воровство и незаконное проникновение.
Клерк посмотрел на Принсепа, отложил ручку в сторону и аккуратно промокнул перо клочком ткани.
— Я могу вписать только одно официальное обвинение, сэр, — тихо произнес он. — Быть нелегалом в «Парке» плохо, но пока что не является настоящим преступлением.
Повисла пауза; Калеб переводил взгляд с одного на другого. Из тюремной камеры опять послышалось пение. Кто-то из Зевак рассмеялся. Калебу представились темные кирпичные клетушки с крысами, где-то внизу, глубоко в недрах зданиях.
— Так как же, сэр? — спросил клерк.
— Пиши пока что «карманные кражи». А ну, вытряхивай все из карманов, молодой человек.
Калеб опустошил глубокие карманы своего сюртука и выложил все на конторку.
— Так, составишь опись, — поручил Принсеп клерку.
Тот со вздохом обмакнул перо в медную чернильницу и не спеша продолжил писать.
— Место и время задержания?
— Фаррингдон-роуд, Лондон, Город Прошлого, первый район, восемь сорок пять утра, первого ноября сего года от Рождества Христова и т. д. и т. п., — продиктовал Принсеп.
Клерк подвинул полицейскому свой журнал, тот взял ручку и что-то вписал на страницу.
— Подписано и засвидетельствовано арестовавшим офицером в присутствии, и так далее… — зачитал клерк и промокнул подпись.
Принсеп окликнул патрульного в униформе, и они вдвоем повели Калеба в какую-то дверь позади конторки. Они шли по темному коридору, со всех сторон были двери. Пьяное пение отсюда слышалось громче, свет был тусклый. Кроме диких завываний раздавались и другие, тревожные звуки — тычки и удары. Патрульный постучал в дверь в самом конце коридора. Открыла женщина в накрахмаленном фартуке и белом чепчике.