— Не двигайся, — потребовал полицейский. — Дайте свет!
Помещение внезапно озарилось ярким светом.
— И… раз, два, три… готово! — раздался голос из-под покрывала. Полисмен поместил большой медный диск перед глазком камеры. Что-то громко щелкнуло; освещение в комнате потускнело.
Калеб моргнул и поежился, попытался повернуть голову, но медная скобка прочно удерживала его на месте. Служительница ослабила зажим, сняла с несчастного табличку и стерла меловый номер.
— Следуй за мной, — приказала она и повела его по шумному и мрачному коридору в главный зал полицейского участка.
Теперь на лавке вдоль кафельной стены расселись нищие, случайные зрители, модники, Зеваки и… Кого тут только не было! Калебу велели сесть ближе к конторке. Он уткнулся взглядом в пол: везде опилки, под скамейкой целая куча. Местами — красные пятна крови. Юноша испугался, что вот-вот увидит в груде опилок чьи-то выбитые зубы. Он не хотел поднимать головы, чтобы не встречаться взглядом ни с Зеваками, ни с остальными зрителями на скамейке. Вспоминал о своем несчастном отце. Сейчас бы что угодно отдал, только бы услышать его голос, его занудные рассказы на любую тему! А ведь сам сбежал от него! Калеб засомневался, правильно ли поступил. Когда оборванные бандиты подбросили ему нож, когда полилась кровь… действительно ли отец крикнул «Беги!»? Или ему все почудилось от испуга и он побежал напрасно?
Вошел инспектор Принсеп, на ходу коснулся плеча Калеба.
— Ты смотри у меня, — пригрозил он. — 19248, так называемый Браун, Калеб. Я за тобой прослежу, не терплю воришек и карманников!
Калеб поднял голову, синие глаза его вспыхнули.
— Я не во… — начал было он, но вспомнил, что уже признался в этом, и торопливо опустил голову.
Принсеп стремительно вышел из помещения на улицу. Калеб сидел на скамейке; время шло. Юноша разглядывал пол, пытаясь сосчитать кровавые капли среди опилок. Тихо постукивали стрелки часов: «Тик-так, тик-так». Где-то в глубинах здания зазвенел звонок. Полицейский в униформе о чем-то переговаривался с клерком за конторкой.
Калеб сидел в одиночестве на длинной скамейке и ждал; центральный вестибюль освещался газовыми лампами. Долгие часы он рассматривал пустоту, терпел на себе пристальные взгляды Зевак на экскурсии, а потом ненадолго задремал…
Очнулся он от звука распахнувшейся двери.
ГЛАВА 30
Уильям Лейтон прятался у двери в гостиную в своем историческом доме в районе Спиталфилдс. Он притворил дверь так, чтобы осталась крошечная щелка, сквозь которую едва можно было разглядеть миссис Боултер, экономку. Она определенно что-то замышляла. За то время, что Лейтон сидел в своем кабинете на втором этаже, он заметил, что один и тот же оборванец дважды прошел мимо дома. В первый раз бродяга замедлил шаг и оглянулся на парадную дверь, затем последовал дальше. Вскоре на крыльце возникла миссис Боултер, осмотрела улицу и снова скрылась в доме. Примерно через минуту тот же самый оборванец прошел в обратную сторону, задержался ненадолго у двери и двинулся прочь.
Лейтон быстро и тихо спустился по лестнице на первый этаж, прокрался по коридору, обшитому зелеными панелями, мимо портретов лжепредков, проник в гостиную, свою пещеру, битком набитую всяческими сокровищами, и стал ждать. Разумеется, в коридоре появилась нервничающая миссис Боултер; она-то была уверена, что Лейтон наверху, у себя в зале для спиритических сеансов. Экономка распахнула дверь на улицу. Лейтон наблюдал. В этот миг в дом ворвался Псалтырь, схватил миссис Боултер и отшвырнул ее в сторону.
— Отпусти меня, гаденыш! — взвизгнула она.
— Не заводись, мамаша. Где его милость? — справился Псалтырь.
— Наверху, — заявила миссис Боултер, отряхивая передник и поправляя черное гагатовое ожерелье.
— Вообще-то внизу. — Лейтон высунул голову из гостиной.
Вздрогнув, миссис Боултер машинально метнула взгляд на распахнутую уличную дверь, решительно покачала головой и захлопнула створку. Жест предназначался для Лейтона, чтобы он подумал, будто экономка сердится на Псалтыря, но хозяин дома догадался, что его прислуга подала некий знак кому-то на улице.
— Сюда, мистер Маккредди, — пригласил он. — Скорее!
Оказавшись в гостиной, хозяин предостерегающе приложил палец к губам и выглянул в окно. И точно — по другой стороне улицы, по направлению к церкви прогуливался тот же самый оборванец.
— Она что-то задумала, — вполголоса объяснил Лейтон Псалтырю.
Парнишка смотрел озадаченно, как перепуганный кролик.
— Что вы имеете в виду?
— Не сейчас… и вообще, где ты пропадал и что раздобыл для меня?
Псалтырь выгрузил содержимое своих потайных карманов и вывалил на столик в гостиной.
— Еще много чего было, — объяснил он. — Осталось в карманах у другого парня, его Принсеп с омнибуса стащил.
— У какого еще парня? — переспросил Лейтон. — Подожди-ка, угадаю… очередной несчастный и заблудший?
— Можно и так сказать, — согласился Псалтырь. — Такой приличный парнишка, примерно мой ровесник, респектабельный Зевака. Его отца похитили. И еще одного типа пришили, а оборванцы обвинили этого мальчишку, и он сбежал. Я на него наткнулся, когда он бродил возле железнодорожной станции. Весь как не в себе.
— Похитили? — заинтересовался Лейтон. — Кого похитили?
— Его отца. Утащили оборванцы. Он наказал своему парню бежать.
— Когда мне говорят «похитили», я слышу «выкуп», слышу «вознаграждение от признательной Корпорации», — пробормотал Лейтон. — Где сейчас этот потеряшка?
— Да Принсеп куда-то его уволок, надо полагать, в полицейский участок на Фаррингдон-роуд.
— Пора его оттуда забирать. За что его упекли?
— Мы промышляли в омнибусе, толпу Зевак чистили, и Принсеп за это его схватил… но теперь-то уж они нашли добычу у него в карманах.
— Значит, за карманные кражи. Должно хватить письма и взятки.
Псалтырь, наряженный в ливрею лакея из респектабельного дома, успел на вечерний омнибус в Фаррингдон. Предварительно он принял ванну и побрился и в целом выглядел весьма ухоженно и прилично. Теперь мальчишка был похож скорее на мистера Иафета Маккредди, чем на обаятельного старину Псалтыря. При себе у него имелись деньги и верительные грамоты от корпорации «Баксоленд», самые настоящие (включая тот самый документ, который он однажды, после особенно удачного налета, обнаружил в банковском сейфе на вокзале Марилебон). Бумаги много раз уже служили для него хорошую службу.
Псалтырь четко представлял, что и как нужно делать. Он поднялся по ступенькам и вошел в вестибюль полицейского участка. Кивнул дежурному, напустил решительный вид и через двустворчатые двери направился в главный зал.
Карманник сразу заметил Калеба — тот дремал в одиночестве на деревянной лавке. Группа Зевак рассматривала галерею портретов на плакатах «Разыскивается»… На одном из плакатов описывался как будто Калеб.
Клерк за конторкой утомленно взглянул на Псалтыря.
— Зрители сидят вот там, у стенки, — заявил он, взмахнув пером. — Убедительно прошу вас отойти, сюда можно только тем, кто по делам.
— Я не зритель и пришел по делу, — возразил Псалтырь, протягивая свое письмо.
Клерк пробежал глазами документ. Псалтырь облокотился об угол конторки и ловко сунул в журнал регистрации четыре хрусткие пятифунтовые банкноты. Клерк пододвинул журнал к нему. Псалтырь не спеша расписался на странице, затем выпрямился и оглядел комнату.
— Который? Вот этот?
Клерк кивнул и шумно захлопнул журнал вместе с деньгами.
Псалтырь подошел к Калебу, присел на корточки на запятнанном кровью и усыпанном стружками полу. Он заглянул в лицо узнику и медленно, многозначительно подмигнул.
— Это вы Калеб Браун? Меня зовут Иафет Маккредди, я пришел забрать вас. Могу только принести извинения за то, как с вами здесь обращались.
Калеб встал и неуверенно покачнулся, а потом упал на скамейку и опрокинулся навзничь, точно сломанная кукла. Псалтырь, спаситель и чародей опустошения карманов, едва успел подхватить нового знакомого, чтобы тот не стукнулся о дерево головой.
Последнее, что Калеб Браун услышал в полицейском участке, был мелодичный бой часов на конторке.
Фотографию Калеба с четким меловым номером на груди проявили, зафиксировали и высушили к шести часам того же вечера. Клерк старательно, каллиграфическим почерком вывел данные на учетной карточке, а также переписал их на конверт. Копию отправили в отдел безопасности Центрального полицейского управления «Парка Прошлого», и она лежала там, дожидаясь, пока кто-нибудь ее обнаружит.
ГЛАВА 31
Дом был похож на неумелый детский рисунок. Снаружи деревянные части были окрашены в темно-синий цвет: и оконные рамы, и ставни, и входная дверь. Четырехэтажное строение возвышалось мрачно и грузно, мансардные окошки темнели в рядок под самой крышей. Псалтырь нащупал ключ в кармане темно-синего камзола, отпер главный вход и пригласил Калеба в дом. В вестибюле, обшитом темно-зелеными деревянными панелями, слабо пахло растаявшим воском, ароматическими свечами и ванилью, пылью старинных тканей и подлинной историей.
Псалтырь запер дверь, быстро повернулся к своему спутнику и приложил палец к губам. Казалось, в подобном доме гостей должен встречать ливрейный лакей или дворецкий или хотя бы горничная, однако внутри выжидающе тикала, позвякивала и чуть слышно гудела гулкая тишина. Повсюду чувствовалась роскошь и ухоженность. Старинные на вид картины — портреты маслом и гравюры с видами Лондона — глядели со стен. На первый взгляд типам вроде Псалтыря в этом доме находиться не следовало, не говоря уж о том, чтобы иметь ключ от входных дверей.
Псалтырь повел своего гостя наверх.
Они вошли в гостиную на втором этаже. Здесь было лишь немногим больше света, чем в прихожей. В подсвечнике над камином горела одинокая свеча. Подобные интерьеры Калебу прежде доводилось видеть только в музеях. Здесь, как и во всем доме, царили в изобилии очень ценные даже на вид вещи. Широкие половицы, натертые воском, устилали яркие ковры с восточным орнаментом. В центре комнаты расположился полированный овальный столик в окружении изящных стульев; еще несколько старинных кресел беспорядочно выстроились у стены. В одном углу пристроился черный портшез. Псалтырь уселся на низкую кушетку у окна с захлопнутыми ставнями.