– Черт возьми, ты наверняка права, – сказал Грант.
Алан снова посмотрел на кучку гладких камешков и разгреб камни рукой – без какой-нибудь определенной цели, просто по давней привычке палеонтолога.
И вдруг он замер.
– Элли, ты только посмотри!
– А ну, отбей вот этот, малышка! Прямо в перчатку! – Лекс восторженно взвизгнула, и Дженнаро бросил ей мяч.
Девочка отбила мячик с такой силой, что у Дженнаро на мгновение онемела рука, когда он поймал мяч.
– Эй, полегче! Я же без перчатки!
– Слабак! – с пренебрежением бросила Лекс.
Раздосадованный Дженнаро изо всех сил запустил в нее мячом и услышал громкое «Чвак!» – мяч ударился о кожаную перчатку.
– Ну, вот, это больше похоже на настоящий бросок, – снисходительно похвалила девчонка.
Дженнаро стоял возле больного стегозавра, играл в мяч с девочкой и одновременно разговаривал с Яном Малкольмом:
– А этот больной динозавр – он тоже вписывается в вашу теорию?
– Что-нибудь подобное обязательно должно было случиться, – сказал Малкольм.
Дженнаро покачал головой.
– Есть ли что-нибудь такое, чего не предусматривает эта ваша теория?
– Но при чем тут я? Это теория хаоса. Я заметил, что обычно никто не придает значения математическим закономерностям. Это потому, что математики пытаются приложить к человеческой жизни слишком обширные закономерности. Гораздо большие, чем, к примеру, принцип Гейзенберга[21] или теорема Геделя[22], о которых столько болтают. В основном все эти закономерности имеют чисто научный, академический интерес. Это, так сказать, вопрос философии. А теория хаоса, наоборот, описывает закономерности нашей повседневной жизни. Вот вы знаете, зачем были созданы первые компьютеры?
– Нет, – ответил Дженнаро.
– Запусти его покруче! – заверещала Лекс.
– Компьютеры были созданы в конце сороковых годов, потому что некоторые математики – например, Джон Нойман – считали, что если у нас будет компьютер – машина, способная одновременно оперировать большим количеством переменных величин, – то можно будет точно предугадывать погоду. И человек наконец сможет постичь все тайны этого непредсказуемого явления. И, знаете ли, многие люди верили в эту сказку в течение целых сорока лет. Они верили, что предсказание основывается исключительно на отслеживании множества причинно-следственных связей. Если известно достаточное количество исходных данных – значит, можно предугадать все, что угодно. Это было самое распространенное научное заблуждение со времен Ньютона.
– И что же?
– Теория хаоса отправила его на свалку истории. Согласно этой теории, никакое определенное событие или явление вообще невозможно точно предсказать. Невозможно предсказать погоду больше чем на несколько дней вперед. Все деньги, потраченные за последние несколько десятилетий на разработку долгосрочных предсказаний, выброшены на ветер. А это что-то около полумиллиарда долларов. Совершенно бесплодная, дурацкая затея, такая же бессмысленная, как попытки превратить свинец в золото. Мы смеемся над средневековыми алхимиками, которые искренне верили, что подобное возможно, – а ведь люди будущих поколений будут точно так же смеяться над нами. Мы пытались совершить невозможное – и без толку растратили на это кучу денег. Потому что существуют некоторые категории явлений, предсказать которые заведомо невозможно.
– Это все утверждает ваша теория хаоса?
– Да, и просто удивительно, как мало людей стараются к ней прислушаться, – сказал Малкольм. – Я говорил об этом Хаммонду задолго до того, как он по-настоящему взялся за строительство парка. Вам хочется соорудить стадо доисторических зверей и поместить их на острове? Прекрасно! Очень милая, чудесная мечта. Просто очаровательно. Но она никогда не станет реальностью – такой, какой бы вам хотелось, какой вы ее задумали. Потому что эта система заведомо непредсказуема, точно так же, как погода.
– И вы ему это говорили? – спросил Дженнаро.
– Да, конечно. И еще я указывал ему на то, в чем скорее всего должны проявиться отклонения от запланированного. Первое слабое звено – приспособляемость животных к условиям окружающей среды. Стегозавры существовали сто миллионов лет назад. Они не приспособлены к современным природным условиям. Состав воздуха сейчас совсем другой, уровень радиации – другой, состав почвы – другой, насекомые, паразиты, растительность – все теперь не такое, к какому приспособлены эти животные. Все изменилось. Процентное содержание кислорода в воздухе уменьшилось. Это бедное животное – все равно что человек на высоте три километра над уровнем моря. Послушайте, как тяжело оно дышит!
– А другие слабые звенья?
– Если рассматривать в общих чертах, то еще одно слабое звено системы – это возможности парка по контролю за распространением жизненных форм. Потому что вся история эволюции – это описание того, как разные жизненные формы преодолевали всевозможные ограничения. Жизнь постоянно рвется на свободу. Жизнь распространяется на новые территории. Это происходит не безболезненно, иногда даже с риском для самой жизни – но все равно жизнь так или иначе находит способ добиться своего. – Малкольм пожал плечами: – Вообще-то я не собирался тут философствовать, но так уж получилось.
Дженнаро посмотрел вдаль. Грант и Элли стояли посреди луга, призывно размахивали руками и что-то кричали.
– Вы не забыли мою колу? – спросил Деннис Недри, когда Малдун вернулся в центр управления.
Малдун и не подумал ему отвечать. Он прошел прямо к мониторам и стал смотреть, что там творится в парке. Из радиоприемника слышался голос ветеринара, Хардинга, который говорил:
– …стегозавром… наконец… разобрались… порядке…
– О чем это он? – спросил Малдун.
– Они сейчас на юге, в низине, – ответил Арнольд. – Там, где стегозавр. Поэтому так плохо слышно. Сейчас попробую переключить их на другой канал. Кстати, они выяснили, отчего у нас болели стегозавры. Травились какими-то ядовитыми ягодами.
Хаммонд кивнул и сказал:
– Я знал, что это в конце концов выяснится.
– Не очень-то впечатляет, – проговорил Дженнаро, рассматривая в свете заходящего солнца маленькую белую пластинку, не больше почтовой марки. – Вы уверены насчет этой штуки, Алан?
– Абсолютно уверен, – сказал Грант. – Это определенно то, о чем я говорил, – обратите внимание на рисунок на внутренней, вогнутой, поверхности. Переверните его и увидите тонкий, едва заметный узор из расходящихся линий, которые складываются в маленькие неровные треугольнички.
– Да, я вижу.
– Так вот, я раскопал на Змеином озере в Монтане два яйца с точно таким же рисунком.
– То есть вы утверждаете, что это – кусок скорлупы от яйца динозавра?
– Да, я совершенно в этом уверен, – ответил Грант.
Хардинг покачал головой:
– Но наши динозавры не способны размножаться…
– Очевидно, все-таки способны, – возразил Дженнаро.
– Наверное, это яйцо какой-нибудь птицы, – предположил ветеринар. – На этом острове больше десятка разновидностей птиц.
Грант покачал головой.
– Посмотрите на угол изгиба скорлупы. Она почти плоская. Значит, яйцо было очень большое. Кроме того, посмотрите, какая эта скорлупа толстая. Если только у вас на острове не водятся страусы, это – скорлупа от яйца динозавра.
– Но они физически не способны размножаться! – не верил Хардинг. – Все животные на острове – самки.
– Я точно знаю только одно, – сказал Грант. – Это – яйцо динозавра!
– А вы не можете определить вид этого динозавра, хотя бы приблизительно? – спросил Малкольм.
– Могу. Это яйцо велоцираптора.
Центр управления
– Полная чушь! – буркнул Хаммонд, выслушав в центре управления сообщение по радио. – Это наверняка яйцо какой-нибудь птицы. Ничего другого там просто не может быть.
В радиоприемнике раздался треск, потом послышался голос Яна Малкольма:
– А давайте-ка мы проведем одну маленькую проверку… Вы ведь не против? Попросите мистера Арнольда, пусть запустит один из своих компьютерных подсчетов по категориям.
– Что, прямо сейчас?
– Да, сейчас. Я правильно понимаю – вы ведь можете вывести данные на монитор в машине доктора Хардинга? Так сделайте это, будьте так любезны.
– Да пожалуйста, – сказал Арнольд, и уже через минуту на мониторе центра управления высветилась таблица:
– Надеюсь, теперь вы довольны? – спросил Хаммонд. – Вы там видите таблицу, на своем мониторе?
– Видим, видим, – откликнулся Малкольм.
– Все подсчеты сходятся – как и всегда. – Хаммонд не смог скрыть удовлетворения.
– А теперь такой вопрос, мистер Арнольд, – сказал Малкольм. – Ваш компьютер можно перенастроить на поиск большего числа животных?
– Как это? – не понял Арнольд.
– А вы задайте другое ожидаемое общее число животных – например, двести тридцать девять.
– Минуточку… – Арнольд нахмурился и пощелкал клавишами. Через минуту компьютер выдал следующую таблицу:
Хаммонд подался вперед:
– Это еще что за чертовщина?!
– У нас появился лишний компи…
– Но откуда?!
– Да не знаю я!
Радио снова затрещало.
– А теперь не могли бы вы настроить программу так, чтобы компьютер попробовал найти… Ну, скажем, ровно три сотни животных? – предложил Малкольм.
– Да что он такое несет? – возмутился Хаммонд. – Триста животных! Что он такое несет?!
– Минуточку… – сказал Арнольд. – Это можно очень просто проверить.
Он снова пощелкал клавишами, и на мониторе высветилась строка:
Общее количество животных в парке: 239
– Я ни черта не понимаю! К чему это он клонит? – бушевал Хаммонд.
– Боюсь, я начинаю понимать… – тихо произнес Арнольд, пристально глядя на экран. Цифры в заглавной строке таблицы быстро менялись: