Генри немного успокоился. Видимо, старик в конце концов начал всерьез задумываться о проблемах парка.
– И что же вас беспокоит?
– Ты же знаешь, Генри, мы ведь создавали парк главным образом для детей… Все дети любят динозавров. Они будут просто счастливы, когда попадут сюда. Маленькие детские личики засияют от счастья, когда детишки увидят наших динозавров, этих чудесных животных… Но я боюсь… Боюсь, что не доживу до той минуты, когда это произойдет. Вдруг случится так, что я не доживу до этого, вдруг я не успею увидеть радость на детских лицах…
– По-моему, у нас есть и другие проблемы… – нахмурился Ву.
– Но ничто не омрачает мои мысли так сильно, как это, – сказал Хаммонд. – Как то, что я могу не дожить и не увидеть сияющих, радостных детских лиц. Этот парк – наше величайшее достижение, настоящий триумф. Нам удалось свершить все, что мы задумали, удалось воплотить все самые смелые мечты. И, как ты, наверное, помнишь, главной нашей целью было заставить новейшие технологии генной инженерии приносить доход – огромный доход, кучу денег.
Ву понял, что Хаммонд сейчас пустится пересказывать одну из своих старых речей, которые он толкал перед будущими инвесторами во время рекламной кампании. Генри поднял руку:
– Я знаю, что ты собираешься сейчас сказать, Джон…
– Если бы ты хотел основать генно-инженерную компанию, Генри, скажи, за что бы ты взялся? Что бы ты стал делать? Какие-нибудь лекарства от страшных недугов, чтобы осчастливить болезненное человечество? Нет, и еще раз нет! Что за дикая идея! Глупое, совершенно непродуктивное применение новых технологий.
Хаммонд, сокрушаясь, покачал головой и продолжил:
– Ты только вспомни, Генри, за что взялись первые генно-инженерные компании, вроде «Генинтеха» и «Цетуса», – они занялись фармацевтикой, стали делать лекарства. Новые лекарства для больных людей. Очень, очень благородный порыв. Но, к сожалению, чтобы запустить в продажу лекарство, надо прорваться через кучу преград и препон. Начнем с того, что одно только Управление по контролю за продуктами и медикаментами потребует клинических испытаний твоего лекарства сроком от пяти до восьми лет – и то, если тебе очень повезет. Дальше – хуже. Когда ты выпустишь свою продукцию на рынок, тебя ожидают еще более неприятные сюрпризы. Вот, скажем, ты изобрел невиданное чудо-лекарство от рака или от болезней сердца – как это сделали парни из «Генинтеха». И, скажем, ты хочешь назначить за свою продукцию приличную цену – к примеру, тысячу или две тысячи долларов за одну дозу. Ты воображаешь, что это твое законное право. В конце концов, ты ведь изобрел это лекарство, ты потратился на его производство и всякие испытания – следовательно, ты можешь продавать его по той цене, какую считаешь справедливой. Но неужто ты думаешь, что правительство позволит тебе это сделать? Нет, Генри, и еще раз нет. Они ни за что на это не согласятся. Больные люди не захотят платить по тысяче долларов за дозу необходимого им лекарства – вместо того, чтобы благодарить тебя, они примутся возмущаться. И Красный Крест тоже платить не станет – вместо этого они поднимут шумиху в прессе, завопят, что это грабеж среди бела дня и еще всякую подобную ерунду. И тебя так или иначе доконают – отказами в патентном бюро, задержками в разрешительных структурах, еще чем-нибудь – и в конце концов тебя просто вынудят продавать лекарство по возмутительно низкой цене. С точки зрения бизнеса такая благородная помощь страждущему человечеству – жутко невыгодное дело. Лично я никогда и ни за что не возьмусь помогать человечеству.
Генри слышал эти рассуждения и раньше – уже не раз и не два. Он понимал, конечно, что Хаммонд говорит чистую правду: биоинженерные корпорации, работавшие в области фармацевтики, постоянно страдали от притеснения со стороны всяческих разрешительных и патентных государственных организаций.
– А теперь давай посмотрим, насколько все проще и удобнее, если ты занимаешься бизнесом развлечений, – продолжал Хаммонд. – Развлечения и удовольствия – это тебе не жизненная необходимость. И правительство не вмешивается в развлекательный бизнес. Если я потребую пять тысяч долларов за билет в мой парк – кто посмеет мне это запретить и на каких основаниях? Ведь, по большому счету, людям вовсе необязательно сюда приезжать. И никакой грабеж здесь ни при чем – наоборот, высокие цены повышают престиж развлекательного центра. Посещение моего парка станет престижным признаком благосостояния – все американцы это жутко любят. Точно так же, как японцы, а у них, кстати, денег гораздо больше, чем у американцев.
Хаммонд доел свое мороженое, и Мария молча убрала его опустевшую вазочку.
– Она не здешняя, ты же знаешь, – заметил Хаммонд. – Сама она с Гаити, а мать у нее – француженка. Но, как бы то ни было, Генри, запомни, почему я занялся именно этим бизнесом, – я хотел, чтобы ни одно правительство в мире не смело совать нос в мои дела!
– Если уж говорить обо всем остальном мире…
Хаммонд улыбнулся:
– Мы уже арендовали землю в группе Азорских островов для европейского парка юрского периода. И, как ты знаешь, нам давным-давно принадлежит островок возле Гуама – там будет японский парк юрского периода. Строительство этих двух парков мы начнем уже в следующем году. А года через три-четыре они откроются для посетителей. К тому времени только непосредственные доходы от моего парка достигнут десяти миллиардов долларов в год, и это еще без учета прибылей от торговли сувенирами, от телевидения и всяких второстепенных отраслей. Так что всего мы будем получать по двадцать миллиардов в год. И я даже не хочу связываться с производством ручных маленьких динозавриков – домашних питомцев для детворы, хотя Лью Доджсон уверен, что мы собираемся заняться и этим.
– Двадцать миллиардов долларов в год… – тихо повторил Генри Ву и покачал головой.
– Да, и это по самым скромным подсчетам. Мы можем себе позволить быть скромными, – с довольной улыбкой сказал Джон Хаммонд. – Хочешь еще мороженого, Генри?
– Вы нашли его? – спросил Арнольд, едва охранник показался в двери пульта управления.
– Нет, мистер Арнольд.
– Найдите его!
– Скорее всего, его нет в здании, мистер Арнольд.
– Тогда проверьте весь городок, – велел Арнольд. – Осмотрите все подсобные помещения, осмотрите склады, кладовые – все, что угодно. Только найдите его!
– Дело в том, сэр… – Охранник замялся. – Мистер Недри – это такой толстяк, да, сэр?
– Да, толстяк. Жирный неряха, – подтвердил Арнольд.
– Ну, так Джимми – он дежурит внизу, у главного входа, – говорит, что видел, как какой-то толстяк пошел в гараж.
Малдун резко обернулся:
– В гараж? Когда это было?
– Минут десять назад. Ну, может, с четверть часа.
– Господи!.. – прошептал Малдун.
Джип резко затормозил и остановился.
– Прошу прощения, – сказал Хардинг.
В свете фар Элли увидела стадо апатозавров, переходивших через дорогу. Там было шесть взрослых животных, каждое размером с одноэтажный дом, и один детеныш величиной с крупную лошадь. Апатозавры двигались тихо, неспешным шагом, и не обращали никакого внимания на рокот мотора и свет фар джипа. Детеныш на минутку задержался, чтобы попить воды из лужи на дороге, а потом пошел дальше как ни в чем не бывало.
Точно такое же стадо слонов отреагировало бы на появление машины совершенно иначе – они бы тревожно затрубили и окружили детеныша, стараясь его защитить. Но эти животные не выказали никакого испуга.
– Они что, не видят нас? – спросила Элли.
– Как вам сказать… В буквальном смысле – видят, но не обращают внимания, – стал объяснять ветеринар. – Машина ничего для них не значит. Мы редко выезжали в парк в ночное время, и эти животные просто никогда раньше не видели машин. Мы для них просто странный предмет с непонятным запахом, часть окружающей обстановки. От нас не исходит никакой явной угрозы – поэтому они нисколько не заинтересовались нашей машиной. Мне случалось выезжать по ночам к больным животным, и бывало, что эти ребятки перегораживали дорогу и толклись на ней целый час, а то и больше.
– И как же вы тогда поступали?
Хардинг улыбнулся:
– Я просто прокручивал запись рева тираннозавра. Это здорово их подгоняло. Не то чтобы эти животные сильно опасались тираннозавров… Апатозавры такие огромные, что у них нет естественных врагов-хищников.
Апатозавры с легкостью могут перешибить хребет тираннозавру одним взмахом хвоста. И они это прекрасно знают. Так же, как тираннозавры.
– Значит, они нас видят… И если мы выйдем из машины…
Хардинг пожал плечами:
– Скорее всего, они никак на это не прореагируют. У динозавров очень острое зрение, но зрительная система, в общем, такая же, как у лягушек, – она ориентирована на движение. Эти животные практически не замечают неподвижных объектов.
Огромные животные с блестящей мокрой кожей прошли дальше, дорога опустела. Хардинг запустил мотор.
– Ну вот и все. Можно ехать дальше.
Генри Ву сказал:
– Боюсь, на ваш парк тоже будут давить, точно так же, как давят на лекарства «Генинтеха».
Они с Хаммондом перешли в гостиную и смотрели теперь на бушевавшую за окнами грозу.
– Не понимаю, почему? – спросил Хаммонд.
– Против вас могут выступить ученые. Возможно, они даже попытаются остановить вас.
– Ну, они все равно не смогут этого сделать, – заявил Хаммонд и наставил указательный палец на Ву: – Ты знаешь, почему ученые попытаются это сделать? Из-за того, что они захотят проводить здесь всякие исследования. А то как же! Исследования – единственное, что интересует ученых. Они неспособны что-либо создавать. Они не производят ничего нового. Они только исследуют, и все! Ну, так здесь их ожидает большой сюрприз.
– Я думал не об этом, – сказал Ву.
Хаммонд вздохнул:
– Не сомневаюсь, ученым действительно интересно это делать – исследовать. Но, видишь ли, дорогой Генри, эти животные слишком дорого стоят, чтобы производить на них исследования. Наши технологии способны творить настоящие чудеса, Генри, но эти технологии очень и очень дороги. Так уж получается, Генри, что окупить расходы на использование этих технологий можно только в бизнесе развлечений. – Хаммонд пожал плечами: – Что мы и собираемся сделать.