Есть такая примета, что нельзя сохранять яичную скорлупу, потому что ведьмы могут добраться в ней до моря. Скорлупу нужно сжигать. Учтите впредь при приготовлении яичницы.
Раннесредневековый ассирийский врач Юханна ибн Массаваих (777–857) утверждал, что девочка вырастает лесбиянкой, если ее кормилица ела слишком много сельдерея и рукколы.
Вообще, есть другое распространенное представление, связанное с нечистой силой и водой. Злые сущности, обитающие дома, как правило, водобоязненны. И чтобы избавиться от некоторых из них, приводится такой рецепт: начните собирать вещи, как будто переезжаете, возьмите сумку и покиньте дом. Зловредные существа непременно отправятся за вами, чтобы докучать вам и на новом месте. Поэтому вы должны дойти до реки и пересечь ее, а нечисть, так как боится большой воды, останется на другом берегу. Потеряв вас из виду, она не сможет вернуться в ваш дом, потому что не обладает памятью.
В Древнем Риме слезы нанятых плакальщиц скапливали в «сосудах скорби». Наполненные сосуды относили в склеп, как своеобразную дань умершему. В викторианские времена тоже была мода собирать слезы: скорбящие женщины использовали специальные «слезницы» – небольшие флакончики, которые можно было носить с собой. Собранные слезы выливали на могилу умершего. Иногда наполненные флаконы со слезами оставляли открытыми и ждали, когда они испарятся – это означало, что и траур можно завершить. Некоторые викторианские дамы собирали слезы, как женщины древней Персии – в знак горького ожидания мужа из военного похода.
День смерти Сталина. Газета «L'Humanite». Франция, 1953
День смерти Сталина. Газета «L'Humanite». Франция, 1953
Ежедневная коммунистическая газета «L'Humanite» скорбит по Сталину в день его смерти: ТРАУР ДЛЯ ВСЕХ ЛЮДЕЙ, огромная любовь к ВЕЛИКОМУ СТАЛИНУ. Но лучше, конечно, поменять DEUIL на DEVIL.
У Тургенева и при жизни было много врагов, например, Катков из «Русского вестника», с которым размолвка началась с того, что Иван Сергеич перестал публиковаться в его журнале. Дело в том, что редактор считал возможным исправлять «Отцов и детей» на свое усмотрение, вплоть до вычеркивания из текста целых страниц.
Не знаю, какой еще реакции мог ждать Катков, учитывая их открытую вражду с Тургеневым, когда протягивал ему бокал на торжественном ужине в честь открытия памятника Пушкину. Но Тургенев не протянул бокала в ответ, лишь наклонил голову и отвернулся, а когда Катков протянул бокал во второй раз – красноречиво накрыл свой бокал рукой. А ведь мог и в морду дать, и, как человек неимоверной удали, оставил бы неизгладимое впечатление на лице своего врага.
Но Иван Сергеевич был выше публичных разборок, в отличие от Каткова, который ответил на обиду как нельзя «вовремя» – сразу после смерти Тургенева напечатал вместо некролога письмо некого эмигранта Лаврова, который рассказывал, как тот три года спонсировал журнал революционного толка в Лондоне по 500 франков.
Впрочем, Катков был не единственным посмертным недругом Тургенева. Вместе с «Русским вестником» бойкот устроили и «Московские ведомости», и «Гражданин».
Но особенно поразило публику, что о смерти Тургенева промолчало одно из главных литературных обществ России – Любителей российской словесности при Московском университете. Но здесь дело обстояло не так однозначно: общество намеревалось провести публичное заседание в память выдающегося современника, об этом даже вышел газетный анонс. На заседании должен был выступить сам Лев Толстой – это и стало роковым для мемориального события. Опять свою роль сыграла человеческая гадливость и малодушие. Феоктистов, начальник Главного управления по делам печати, быстренько донес министру просвещения графу Дмитрию Андреевичу Толстому, а тот дал отмашку московскому генерал-губернатору, и заседание было оперативно отменено. А все потому, что Феоктистов считал Льва Николаевича сумасшедшим, способным на что угодно.
Времена идут, а нравы в общем-то не меняются.
На Руси богохульников сжигали запертыми в деревянном срубе. В Соборном уложении 1649 года сожжение за богохульство было закреплено в такой форме:
«Будет кто иноверцы, какия ни буди веры, или и русской человек, возложит хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на рождьшую Его Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, или на честный крест, или на Святых Его угодников, и про то сыскивати всякими сыски накрепко. Да будет сыщется про то допряма, и того богохулника обличив, казнити, зжечь».
Последний случай законного сожжения женщины за ведьмовство в Европе произошел в 1787 году в Швейцарии. Известен случай сожжения женщины в 1793 году в Польше, но это было уже незаконно.
Существует легенда, что пифия предсказала Нерону опасаться 63-го года. Он-де воспринял это как указание на возраст, когда ему грозит смерть. Но считается, что пророчество сбылось иначе, чем полагал император: когда Нерона сверг Сервий Сульпиций Гальба, тому как раз было 63.
Старо предание, потому и не верится. И все источники как назло твердят, что Гальбе в 68 году был уже 71 год. Таким образом, вопрос к пифии не снимается: что должно было произойти в 63 году или случилось? Долгожданный парфянский мир, который радовал народ еще 50 лет? Или рождение в 63 году единственной дочери Нерона Клавдии Августы, которая умерла в том же году четырехмесячной?
Все, что известно об авторе этой картины – это его имя, написанное на нескольких десятках других работ, созданных между 1654 и 1662 годами предположительно в Дельфте и Харлеме. Якоб Врель – один из самых загадочных малых голландцев, причем таинственностью дышат и его полотна, например, «Женщина у окна». На кого она смотрит? Это ребенок или призрак? Почему он так близко к стеклу? Какую эмоцию изображает его лицо? И главное, что в столь поздний час там делает это дитя или дух?
Якоб Врель. Женщина у окна. Париж, FondationCustodia, XVII в
Можно предположить, что матери явился дух ее умершего ребенка.
Прямо под изображением матери-природы запечатлена мать-церковь, Экклесия, по правую руку которой – клир, по левую – миряне. Что тут еще скажешь, мать-природа и мать-церковь всегда рядом.
Персонификация Экклесии. Италия, XI в
Свиток XI века с пасхальными песнопениями содержит изображение древнеиталийской богини, матери-Земли – Теллус-матер. В манускрипте Провозглашения Пасхи она изображена как мать-природа, чью грудь сосут теленок и змей. Богиня воспринималась не только как создательница всего сущего, но и как мироустроительница. Кроме этого, Теллус считали и богиней смерти, она ассоциировалась с тем, что все сущее переходит в природу, утратив жизнь.
Один из праздников, устраиваемых в честь Теллус, предписывал принести в жертву беременную корову. В процессии участвовали понтифики и девственные жрицы Весты. Пепел сожженных до рождения телят сохраняли до наступления весны. Обычно же беременных животных запрещалось приносить в жертву.
В июне 1831 года в Санкт-Петербурге вспыхнули народные бунты. Напуганные эпидемией холеры люди полагали, что лекари сыплют в воду и колодцы некую отраву, и от нее болезнь множится. Усмирять бунт вызвался сам Николай I, который выступил перед людом и сказал: «Что вы это думаете, дураки? С чего вы взяли, что вас отравляют? Это кара божия. На колени, глупцы! Молитесь богу! Я вас!» Лучшие традиции российской власти…
Третья пандемия чумы разгорелась в Азии в 1855 году и унесла миллионы жизней. Спустя несколько десятилетий она имела отголоски в Европе: в 1900 году в Глазго 48 зафиксированных случаев бубонной чумы привели минимум к 16 смертям.
Буквально за пару лет до ужасающего возвращения чумы было доказано, что чумная палочка передается блохами от крыс, так что уничтожение целой армии грызунов было не просто популярным шагом, но и успокоило массовую истерию. Считалось, что болезнь распространяют крысы, приплывшие на кораблях из Китая: в портах, на складах и в подвалах истребили полчища грызунов. Были даже предприняты попытки дезинфекции денег.
Но недавно опубликовали расследование, реабилитировавшее крыс – они признаны невиновными в распространении эпидемии в Глазго. Причиной были именно люди, а пострадал круг общения первых жертв – торговки рыбой и ее внучки в одном из самых многолюдных бедняцких районов города.
Есть такой текст «Свидетельства блаженной Феодоры», в котором дух праведной женщины X века, жившей в Царьграде, рассказывает вызвавшему ее священнослужителю во сне о том, что приключилось с Феодорой в загробной жизни. Жемчужина рассказа, безусловно, в описании ужасных эфиопов, многочисленной толпой окруживших покойную Феодору.
Григорий, один из учеников святого Василия Нового, которому служила праведница, вымолил встречу с ее духом, чтобы узнать о посмертной судьбе всеми обожаемой женщины. По молитве Василия душа Феодоры спустилась из своей светлой обители в сон Григория и все рассказала:
«О страшной вещи спрашиваешь ты меня, о которой даже ужасно и вспоминать. Видела я лица, которые никогда не видала ни раньше ни после, слышала речения, которых никогда не слыхала до того. И что я расскажу тебе? Тогда предо мною предстало все то лютое и греховное из дел моих, о чем я позабыла…
…увидела я множество эфиопов, стоявших вокруг одра моего; лица их были черные, как сажа и смола, очи горели как угли огненные, и весь вид их был столь же страшен, как вид огненной геенны. И начали они производить шум и смятение: одни ревели, как скоты и звери, другие лаяли, как псы, некоторые выли, как волки; при этом все они, с яростью смотря на меня, грозили мне, набрасывались на меня, скрежеща зубами, и хотели тут же поглотить меня. Приготовляли они и хартии как бы в ожидании судьи некоего, имеющего прийти туда, и развертывали свитки, на которых были написаны все злые дела мои. И была убогая душа моя в великом страхе и трепете. Тогда претерпевала я не только муки смертные, происходившие от разлучения души с телом, но также жесточайшие страдания от видения тех страшных эфиопов и грозной ярости их, и это было для меня как бы другою смертью, более тяжкою и лютою. Я старалась отвращать взор мой от видения то в одну сторону, то в другую, чтобы не видеть мне страшных эфиопов, ни слышать голосов их, – но никак не могла избавиться от них, – ибо везде было их бесчисленное множество, и не было никого, кто бы помог мне».