«Тогда ты должен ответить не раньше чем через двадцать пять», — перебила Элли. «Точно, — сказал Калеб. — Понимаете, я же знаю, что телефон у нее под рукой! Мы никогда не расстаемся со своими телефонами. Вряд ли она не видела уведомления Snapchat. И вот ты пялишься в экран и ждешь ответа». «А еще ты не знаешь, что все это значит, — добавила Элли. — Мы ведь не слышим интонацию. Например, если тебе пришлют сообщение “Спасибо за потрясающую ночь”, это может означать “Давай повторим” или же человек просто вежливо ставит точку в отношениях. Ничего же не понятно». — «А когда парень отправляет тебе сообщение в Instagram?» — сказала Лиэнн. «Это совсем другое дело, — сказал Калеб. — Директ в Instagram — это когда вы уже точно знаете, о чем идет речь. Вы собираетесь переспать. Мессенджер — самый популярный вариант. Любой может прислать тебе сообщение в Instagram. Но если девушка серьезно тебе нравится, ты отправишь ей эсэмэску. Или, может, сообщение в Snapchat».
Почти каждое мое интервью, касающееся хукап-культуры, сразу переходило на обсуждение ее недостатков. «Так зачем же, — спросила я, — вы продолжаете все это?»
«Так намного проще, — сказала Элли. — И бывает весело». — «И это все-таки секс, — добавил Калеб. — Даже плохой секс — все равно секс».
«Я считаю, что можно иметь случайные связи и при этом не забывать об уважении и нежности». Уайетт перешел на третий курс небольшого колледжа свободных искусств на Восточном побережье, который, несмотря на отсутствие студенческих объединений, «славился» количеством случайных связей. Отчасти это объяснялось нехваткой мужчин в кампусе, где когда-то учились только женщины: конкуренция за мужское внимание развернулась жесткая[108]. Помимо того, Уайетт был редким экземпляром — танцором-гетеросексуалом, да еще и красавчиком с волнистыми каштановыми волосами, точеными чертами лица, мускулистым телом, которое он с радостью демонстрировал на вечеринках, снимая рубашку при первой возможности. Как вы понимаете, он не испытывал недостатка в женском внимании и пользовался этим по полной программе. «В моем колледже это называют синдромом золотого члена, — сказал он. — Мужчины-натуралы чувствуют себя здесь как боги, типа “все меня хотят”. Так уж сложилось. Представьте: вместо одной девушки на вечеринке, которой ты можешь понравиться, — целых шесть. Бывает даже стремно».
Уайетт не пользовался особой популярностью, когда был моложе. Как он сказал: «Большинство ребят, которые учатся в таких колледжах, как мой, вряд ли считались крутыми в старшей школе, понимаете?» Он из тех, кто остается дома по субботам и играет в Grand Theft Auto и слушает хип-хоп. «Я большой фанат Канье, — сказал он. — Он такой мегамужественный и, кстати, критикует себя больше, чем другие звезды. Говорит о том, какой он осел и нимфоман и какая у него депрессия и тревожность. Мне кажется, он намного искреннее большинства мужчин».
Почти весь первый курс у Уайетта была девушка. Родители парня недавно расстались, это стало для него страшным шоком, и он уцепился за стабильность и эмоциональную поддержку этих отношений. Однако с тех пор, как отношения закончились, он говорит, что находится «в постоянном поиске». Каждые выходные он спит с разными девушками (при разовых контактах он «почти всегда» использует презерватив). После секса он сразу открывает Tinder или следит за кем-то в Instagram, выбирая новую добычу. «Количество женщин, с которыми я переспал, невообразимо, — сказал он. — Я давно перестал считать. Мне все равно». Секс поднимает настроение: парень доволен собой, доволен жизнью. Секс снимает тревожность, заглушает депрессию, отвлекает от любых настоящих чувств и подменяет их собой. И, конечно же, это весело. «Мне нравится, что случайные связи не завязаны на сложных эмоциях, — заметил Уайетт. — Мы как первобытные люди». Однако он начал переживать, что его самооценка слишком сильно зависит от сексуальных побед. «Влечение к человеку практически не имеет значения, — сообщил он мне. — Если девушка достаточно настойчива, я, скорее всего, соглашусь с ней переспать».
Я познакомилась с Уайеттом через его учителя в старшей школе — тот рассказал, что парень проводил семинары по обоюдному согласию в своем кампусе. Это действительно так, сказал Уайетт, хотя другие ребята не всегда с ним соглашались. «Они считают, что это неправильно. Или перечисляют конкретные обстоятельства, например: “Допустим, девчонка трется об меня и пристает с поцелуями. Мне что, все равно надо спрашивать у нее разрешения?” Они придираются к каждому слову. И мне приходится объяснять: “Зачем вам рисковать? Просто смиритесь, что это неловко и, может, не особо сексуально. Лучше уж перетерпеть минутку, чем быть обвиненным в изнасиловании”».
Уайетт считал, что подтверждать согласие девушки — эротично, это часть прелюдии, часть игры. Его модус операнди был довольно прост: сначала пообщаться с девушкой, поболтать с ней — выпить немного на вечеринке или быть трезвым, — а затем идти в атаку. «Я говорю: “Знаешь, а ты очень симпатичная. Можно тебя поцеловать?” Это прямой вопрос, и мне совсем не хочется попадать в ситуацию, когда я наклонюсь к ней, а она отшатнется, как в кино. А потом я спрашиваю: “Ты достаточно трезвая? Хочешь воды?” Или что-то в этом роде. То, что лично я хотел бы услышать от другого человека».
Он скрупулезно убеждался в согласии девушки и на всех остальных этапах общения, но, как и парни, которых он консультировал, его партнерши далеко не всегда реагировали на это позитивно. «Некоторым это не нравится, — признается Уайетт, — и надолго они не задерживаются. Была у меня одна девушка в этом году, к которой меня нереально тянуло. Я с нетерпением ждал, когда мы с ней останемся наедине. И я просил: “Можно тебя поцеловать?” — а она расхохоталась. Она сказала, что это “мило”, но удивилась. Тогда я спросил: “Можно снять рубашку?” А она ответила: “Не надо спрашивать!” Меня это жутко злит, потому что как раз таких проблем я хочу избежать».
Однако не всех девушек это отталкивает, многие благодарны. «Я должен сказать, — добавил Уайетт, — согласие девушки очень возбуждает. Мне безумно нравится, когда девушка говорит: “Да! Я хочу, чтобы ты это сделал”. Так я чувствую, что ей действительно хорошо. Это же замечательно для обоих — такое взаимопонимание».
Уайетт также сказал, что всегда признается партнершам, что его интересует только секс, даже если он захочет увидеться снова. «Я говорю: “Я согласен только на свободные отношения, и если тебе это не подходит, то мы не будем этим заниматься”». Стоит ему заметить, что девушка «подхватила чувства» — хочет узнать его поближе, задает вопросы, хочет заняться чем-то вместе с ним помимо секса, — он «делает ноги», «уплывает», «отстраняется». «Потому что мне не этого надо, — объясняет он, — и никогда не будет надо».
Из интервью с девушками я знала, что некоторые из них вполне довольны такими отношениями: они тоже жаждут только бурной ночи и теплого тела. Но другие считают, что культура случайных связей заманила их в игру эмоциональной трусости и малодушия: им приходится изображать отсутствие интереса, хотя на самом деле это совсем не так, лишь бы не показаться «навязчивой» или отчаянно ищущей парня.
Поэтому я спросила Уайетта: «Как думаешь, может быть такое, что девушки, от которых ты сбегаешь, как раз и говорят, что все мужчины — козлы?»
Парень смущенно рассмеялся.
«Господи! Надеюсь, что нет, но… да, — он поморщился. — Да, это вполне возможно. Ну, понимаете… — он вздохнул. — Да. Это и правда так. Кто знает, что девушки думают на самом деле, когда говоришь им, что не хочешь с ними быть. Возможно, они действительно жалуются подругам, что все парни одинаковые. И если они хотят перейти на более эмоциональный уровень отношений, парни сразу шарахаются… потому что, — он снова поморщился, — я и сам так поступал. Правда. Но в свою защиту скажу, что я всегда стараюсь спросить: “Ты точно не расстроишься, если я не пойду с тобой обедать?”» — «Что произойдет, — спросила я тогда, — если девушка ответит на это, что она все-таки хочет пойти с тобой на обед? Что, если она скажет, что на самом деле ищет любовь?» — «Что ж, в моем колледже это поставит крест на ее социальной жизни». — «Значит, — продолжила я, — у нее нет выбора. Ты занимаешься сексом с девушками, которые тебя не очень-то привлекают или интересуют, и псевдочестно заявляешь, что не хочешь никаких отношений, а это вынуждает их либо игнорировать собственные чувства, либо жертвовать своей сексуальной жизнью. И где здесь «забота и уважение», о которых ты говорил?»
Уайетт многозначительно кивнул. «Как раз это я и имел в виду! Я не всегда был верен своей философии. С моей стороны это больше похоже на… мастурбацию».
Вот почему, добавил Уайетт, он тоже разочаровался в хукап-культуре. Летом вместе со своим приятелем по старшей школе Бэй-Эриа он ходил по барам и тусовкам. В конце каждого вечера он всегда занимался сексом с одной из подруг этого парня — каждый раз с разной. Наконец, после того как Уайетт устроил пьяный секс втроем с двумя девушками, его друг не выдержал: «Я встречаюсь с тобой, чтобы весело провести время, а ты составил список всех моих подруг, чтобы отыметь их, а потом выбросить». Это было недалеко от истины, и это было больно слышать. «Я вдруг понял, что превращаюсь в козла, пусть и феминиста, — сказал Уайетт. — В парня, который говорит правильные слова, но все равно ужасно относится к женщинам. Очень неприятное чувство… — Уайетт осекся и долго молчал. — Знаете, — продолжил он тихо, — вначале это было потрясающе, а потом все изменилось, потому что я ничего не вкладываю в эти отношения и секс для меня ничего не значит. Потому что все эти девушки ничего для меня не значат. И, знаете, не буду врать. Мне это нравилось. Я думал, мне это подходит. Но теперь я сомневаюсь. Потому что… — он снова задумался, — потому что я способен на большее».