Есть и положительный момент: я научился справляться с тяжелыми эмоциями, — добавил он. — Мне было нелегко, но я снова научился любить и понял, что в жизни есть свои взлеты и падения. Как на качелях. Я не буду всегда счастлив или всегда печален, и это самый важный урок. Даже если сегодня мне тяжело, рано или поздно все наладится — пусть через месяц, через год».
Я задала Дилану последний вопрос: «Что бы произошло, если бы вы поменялись местами, если бы это она напилась в тот вечер, а ты бы выступал в роли трезвого агрессора?» Он рассмеялся, но без особого удовольствия. «Да, — сказал он, — меня бы исключили из школы. Я бы сейчас сидел в тюрьме. Классический случай, правда? Я был почти что без сознания. Я не хотел этого делать. Я не давал согласия».
Глава 8. Стать достойным мужчиной
В этой книге я рассказала вам о парнях, о том, как они себя воспринимают в плане маскулинности и секса, об их сомнениях, надеждах, периодических срывах и недостатках. Я рассказала о вреде, который они причинили другим людям из-за своей беспечности, безответственности, невежества или злого умысла. Иногда вред причиняли им самим. И, выслушав их истории, я задумалась: можно ли воспитать мальчиков так, чтобы из них получились достойные мужчины? Что нужно сделать, чтобы они воспринимали женщин и девочек как полноценных людей, достойных уважения, сопереживания и заботы в интимных отношениях? Как снизить уровень сексуального насилия, а когда правонарушения все же происходят, как добиться того, чтобы виновные понесли адекватное наказание? Что делать с такими парнями, как Лиам (глава 6), который боялся отвержения в случае, если признается в сексуальном проступке? Или Джексоном — старшеклассником, который, напившись, отправил своим друзьям фотографии девушки, занимавшейся с ним оральным сексом? Когда все узнали об этом, одноклассницы перестали с ним здороваться. А на выпускной церемонии они демонстративно скрестили руки на груди, не аплодировали, когда парень поднялся на сцену, и не позвали его отпраздновать окончание школы. Он был обижен, оскорблен, будто он жертва. А Трент, третьекурсник колледжа на Западном побережье, которого не приглашали на вечеринки после того, как кто-то добавил его имя в список сексуальных насильников кампуса? Он взял академический отпуск на целый семестр (не объяснив причину родителям) и засел за книги о феминизме, сексуальности и сексуальном насилии. Талантливый музыкант, он решил отказаться от выступлений, чтобы «дать место» женщинам и другим меньшинствам, которые мало представлены на сцене. Несмотря на это, в кампусе его встретили враждебно, и он не раз пытался покончить с собой. А Даррен, третьекурсник и член братства тоже из колледжа Западного побережья, который «облапошил» первокурсницу, тайно сняв презерватив? Отсутствие элементарных этических норм в сексе, изобличенное волной обвинений #MeToo, несомненно, закрепляется уже в раннем возрасте, и колледжи (а также старшие школы) не знают, как это исправить. Жертвы насилия не получают достаточной поддержки из-за школьной бюрократии; виновники несут наказание (хотя и не всегда), но считают себя обиженной стороной, так и не признав, сколько боли они причинили людям.
Это происходит, конечно же, только когда жертва подает официальную жалобу. Национальный опрос студентов двадцати семи кампусов показал: даже в самых жестоких случаях насильственного проникновения жертвы заявили всего о 28% инцидентов — и всего о 13% ситуаций, когда были без сознания[190]. При этом матери парней, осужденных за сексуальные правонарушения, искренне верят, что их сыновья ни в чем не виноваты, считают суд некомпетентным и инициировали резонансный ответный удар в адрес программ против насилия. Их требования, однако, связаны не с какими-либо реформами и справедливыми преобразованиями, а с возвратом статус-кво. Одна женщина, сына которой исключили из колледжа за секс с девушкой, бывшей без сознания, жаловалась в интервью New York Times: «В мое время то, что происходит с этими девушками, никогда не считалось сексуальным насилием. Мы говорили: “Да, я сглупила и попала в неловкую ситуацию”»[191]. (На это можно ответить: действительно, так и было, но, к счастью, стандарты изменились. В 1970-х годах изнасилование в браке тоже не считалось преступлением.) Другая женщина, член делегации, которая встречалась с министром образования США Бетси Девос, по всей видимости, считала, что в качестве полового воспитания достаточно велеть мальчикам «держать ширинку застегнутой» (хотя Девос, сторонница принципа полного воздержания, наверняка согласилась с ней)[192]. Существующая система, по-видимому, не приводит нас к пониманию, не залечивает раны, не заботится о справедливости. Где примеры, где идеи, которые способствовали бы дальнейшему развитию дискуссии?
А потом через Стефани Лепп — мою коллегу, которая ведет подкаст Reckonings, — я познакомилась с Анвен и Самиром.
Самир вырос в Лос-Анджелесе, у него четыре сестры, и он единственный мальчик в семье. Воспитывала его в основном мама, родом из Сальвадора, хотя он часто помогал в больницах и благотворительных организациях вместе с отцом — он родом из Пакистана и мусульманин. Как и многие ребята, он играл в видеоигры и занимался спортом. Никто никогда не говорил с ним о сексе и отношениях. «Мое половое воспитание ограничивалось государственной школой Лос-Анджелеса, — сказал он, — и тем, что я видел в интернете и СМИ: то есть порнография, триллеры для подростков, комедии, боевики, телепередачи и все такое». На его восемнадцатый день рождения дядюшки и кузены по материнской линии приобщили его к мужским ритуалам (и правам), а именно стали водить в клубы. Они сказали ему: если увидишь на танцах «горячую» девушку, нужно «подойти к ней сзади и прижаться. Она обернется и посмотрит на тебя, и, если ты ей понравишься, она будет танцевать с тобой. Если нет, она отойдет». И они посоветовали «трахать каждую телку, какая попадется под руку».
Самир отчасти объясняет свое поведение тем, что он «дитя двух мачистских культур», но его мировоззрение мало чем отличалось от представлений других ребят, с которыми я беседовала, и не зависело от этнической принадлежности. Сексуальные победы стали для него мерилом мужественности. Вечер проходил зря, если он не получал телефонный номер девушки. Его настойчивость так раздражала, что некоторые одноклассницы стали избегать его. Однажды, в одиннадцатом классе, он так нагло приставал к своей тогдашней девушке, которую искренне любил, что она вышла из машины, хлопнула дверью и ушла к своей подруге. «Я знал, что виноват, — сказал он, — но не понимал, почему, а она не смогла объяснить. Я подумал: Почему ей этого не хочется? Что с ней не так? После этого наши отношения испортились».
В небольшом колледже на Тихоокеанском северо-западе, куда поступил Самир, студентам прочли обязательную лекцию об обоюдном согласии. Однако и после нее парень считал насильниками только стремных типов, что нападают на женщин в темных закоулках; а еще мерзавца, который на вечеринке дал одной из его сестер «Рогипнол» (снотворное). «Ясно, подумал я, — вспоминает Самир, — если я увижу подозрительного чувака или если девушка попадет в неприятную ситуацию, я буду героем, спасу ее и совершу подвиг! Вот и все, что я усвоил на лекции по обоюдному согласию».
Через пару месяцев Самира познакомили с Анвен на вечеринке, которая проходила вне кампуса. Она была родом из небольшого городка на северо-западе страны и обожала парные танцы — линди-хоп, блюз, танго. Она даже сама шила юбки, которые красиво взметывались, когда она кружилась. Миниатюрную худенькую девушку впечатлил высокий широкоплечий парень в элегантной серой рубашке с черным галстуком. А его поразили ее глаза и улыбка. «Я подумал: “Ничего себе! Она сногсшибательная”, — сказал он. — И захотел познакомиться с ней ближе». Она согласилась потанцевать с ним при условии, что они не будут прижиматься друг к другу. Самир заверил ее, что умеет танцевать свинг. «И пока я пытался поразить ее своими талантами, она хохотала надо мной минут пять», — вспоминает он.
Через несколько дней он нашел ее в социальных сетях и пригласил на свидание. Она не знала, что ответить. С одной стороны, она не была уверена, что ей это интересно, с другой — сомневалась, что ей это неинтересно. «Давай просто погуляем», — предложила Анвен наконец. Они решили сходить в боулинг, но все дорожки были заняты. Тогда они просто купили мороженое в местном магазине — причем девушка заплатила за себя сама, ведь это было ненастоящее свидание, — и сели на скамейку. Оба потом вспоминали, что им понравилось общаться, они болтали и смеялись несколько часов. В другой раз они пошли гулять. Затем Самир подвез Анвен до ее общежития, обнял на прощание и поцеловал — довольно скромно. Хотя девушка до этого целовалась только с одним парнем, она поняла, что никакого влечения она не испытывает. Самир продолжал ей писать, приходил пару раз на танцы, привез ей суп, когда она заболела. Она вела себя довольно холодно. Наконец вообще перестала отвечать на сообщения, и, решив, что он ей неинтересен, Самир поставил на этом точку.
Той весной они оба вступили в студенческие организации. Анвен не интересовалась сестринствами, но все ее подруги только об этом и говорили, так что она наконец согласилась. Самир, который в старшей школе фанател от фильма «Король вечеринок», был рад дать клятву. «Я считал, что колледж — это место, где, конечно, многому учатся, но еще и веселятся на полную катушку», — сказал он. Всю осень он ходил мимо дома братства, куда надеялся вступить, смотрел на девушек, которые заходили туда в своих откровенных нарядах, слушал орущую музыку. «Мне казалось, это предел мечтаний», — сказал он. Однако окончательное решение он принял после разговора со старшим членом братства об общественной работе и о том, что надо помогать развитию местного сообщества. Самиру это понравилось, поскольку он скучал по волонтерству, которым занимался с отцом. «Оказалось, что все это чистой воды надувательство, — сказал он. — В двух словах: смысл братства — пьянство и девчонки». Как многие ребята, с которыми я беседовала, Самир сразу сказал мне, что его братство было «не самым худшим», не самым «мерзким» и что другие братства имели репутацию насильников. «С тем же успехом, — добавил он, — я мог бы сказать, что из всех акул мы были наименее смертоносными. Типа: “Ну да, мы убиваем только