– А-а.
– Попей, – с нажимом повторила Стелла.
Приторная сладость из ее тона исчезла. И взгляд, которым смотрела сейчас на Кирилла, разительно изменился – прежняя наигранно-чувственная влажность из него ушла. Рядом сидела не кукла для утех, а обыкновенная девушка-адаптка. Которая – Кирилл вдруг ясно, до укола в сердце, это понял, – хорошо знала, что такое боль от плети.
Стеллу Лысый в свое время тоже не пощадил. Она не понаслышке знает, как здесь принято наказывать строптивых… А он, дурак, едва на нее не набросился! И впрямь, с волками жить – по-волчьи выть, совсем уже озверел. Хорошо, хоть сдержался, а то бы никогда себя не простил.
– Давай, – дрогнувшим голосом согласился Кирилл, – попью.
Стелла, робко улыбнувшись, снова подползла к кровати. Помогла стащить майку. Легкими, осторожными движениями принялась наносить снадобье на горящую спину.
Боль стремительно отступала. От облегчения хотелось застонать. Переполненный благодарностью, Кирилл поймал руку Стеллы и поцеловал испачканные кашицей пальцы.
– Спасибо тебе.
Стелла, сначала в страхе отпрянувшая – как же ей доставалось, что научилась так шарахаться? – обмякла. Кирилл снова коснулся губами ее пальцев.
– Спасибо.
А Стелла вдруг заплакала. Неслышно, без всхлипываний и вообще без звуков – просто из кукольно-зеленых глаз, оставляя за собой на накрашенных щеках бороздки, хлынули слезы.
Кирилл охнул.
– Прости! Больно сделал?
Угораздило же так резко схватить!.. Говорить он старался тихо, надеялся, что Стелла разбирает – если не слова, то хотя бы смысл. Девушка помотала головой. Запрокинула лицо. Когда снова посмотрела на него, уже не плакала.
– Все нормально, – прошептала она, – ты спи, от зеленки всегда в сон клонит. Я к тебе не полезу, не бойся.
Кирилл снова почувствовал, что краснеет.
– Да ладно… А то я не понимаю.
Стелла грустно улыбнулась.
***
Посвящать Стеллу в свои планы Кирилл поначалу не собирался, потому и усыпил ее, когда пришел Тоха. Но, проводив казанского, и снова накладывая на спину Кирилла кашицу, Стелла чуть слышно попросила:
– Не пои меня больше этой дрянью, ладно? Я тебя не предам. Я сама этого урода – знаешь, как ненавижу!
Потом они долго шептались, закрывшись в ванной и включив воду. И Кирилл узнал о Толяне такое, что впоследствии не раз и не два приходилось напоминать себе, что убить гада прямо сейчас все равно не выйдет, как бы ни хотелось.
Стелла по его просьбе не носила больше длинноволосый парик и прозрачные одежды. Перестала красить лицо и оказалась вдруг гораздо моложе, чем Кирилл определил вначале. Если, впервые увидев, подумал, что девушка старше него лет на десять, то теперь половину уверенно скинул.
Раньше, «в молодости», Стелла жила в «гареме»: Толян был постоянно окружен красавицами. Состав гарема периодически обновлялся, «котик» предпочитал свежак и дольше года-двух не держал возле себя никого. Толян требовал от гарема именно такого к себе обращения – «котик», – хотя втайне Стелла называла его «урод плешивый» и могла только догадываться, какие выражения используют подруги.
Выкинутые из гарема, по возрасту или по иной причине, девушки сначала переводились в «бордель» – ублажали приближенных Толяна и тех, кто мог заплатить за услуги. А утратив красоту и свежесть окончательно, отправлялись работать в поле или на ферму.
Уволенная из гарема полгода назад, Стелла числилась в борделе. Пока. Если она сумеет понравиться бункерному и «развести на базар» – котик чрезвычайно интересовался всем, что будет говорить и делать Кирилл, – Толян пообещал, что не отправит ее в поле еще целый год, хотя возраст Стеллы приближался к критическому. Кожа ее под постоянным слоем косметики увядала, а по вечерам еще и мешки под глазами начали появляться – последствия бурно проведенных дней.
Работать в поле было тяжело. Кроме того, полевые работницы бывших Толяновых пассий не жаловали, приходившие в гости «сосланные» подруги при встречах рыдали горькими слезами и рассказывали такое, что перспективе задержаться на прежнем месте Стелла обрадовалась, как манне небесной. Она твердо решила, что костьми ляжет, но усладит бункерного умника самым волшебным образом. Будет ловить и передавать Толяну каждое его слово! В отличие от большинства своих товарок, Стелла обладала хорошей памятью – почему, собственно, диктатор и остановил выбор на ней.
О том, что представляет собой неведомый умник, Стелла в тот момент не думала. Мужики в ее представлении все были примерно одинаковы, лишь бы не оказался каким-нибудь особо мерзким извращенцем, да колотил не сильно. А самой радужной мечтой было привязать к себе козлика так крепко, чтобы оставил ее при себе насовсем – согласно передаваемым из уст в уста бордельным легендам, некоторым их товаркам такое иногда удавалось.
Кирилл изумил Стеллу до глубины души. Во-первых, оказался молодым и был бы даже привлекательным, если бы не ожог вокруг рта – а она-то ждала старого пердуна вроде котика. А во-вторых, он ее не трогал, и это было совсем уж необъяснимо. Стелла быстро поняла, что, если парень и принимает какие-то пилюли, то хреново они действуют – мужские детали его тела функционировали как надо, уж ей ли было не знать! – но, тем не менее, притронуться к сожительнице не пытался. Злился на домогательства, но ни разу за все время не ударил.
Сначала Стелла решила, что умнику просто не до нее. Занят работой, да и переживает, что Герман его так подло подставил – эту историю котик рассказывал с особым смаком, любил уличать других в гадостях, – и она наслаждалась передышкой в бордельном конвейере. Впервые за последние годы узнала, что значит по-настоящему выспаться. Ни в коем случае не забыла о главных своих обязанностях, была готова проснуться от малейшего требования ласк, но странный парень за все эти дни не прикоснулся к ней ни разу. Хотя спали они в одной постели, и укладывалась Стелла при полном параде – надушенная, в парике, косметике и прозрачном пеньюаре. Обычно, когда облачалась подобным образом, клиенту, чтобы прийти в готовность, хватало единственного взгляда.
В еде бункерный оказался неприхотливым, как молодой бычок, с благодарностью уминая все, что она готовила. Выпивая с котиком – тот наведывался пару раз «в гости», в расчете, очевидно, на то, что халявный алкоголь развяжет умнику язык, – до свойственного прочим клиентам скотообразного состояния не доходил. Начинал задремывать прямо за столом – со второго раза Стелла просекла, что притворяется, – на расспросы отвечать невнятно, и в конце концов отползал спать. Разочарованный котик бухтел ему в спину, обзывая слабаком, но бункерный будто и не слышал.
Спьяну он не орал и не буянил. Не лил слез, не доставал сексуальными фантазиями – просто засыпал и даже не храпел. Одним словом, идеальный клиент! За эти ночи Стелла будто помолодела. Ни тебе мешков под глазами, ни дурной с похмелья головы. А разглядывая в зеркале свое довольное, выспавшееся лицо, в один прекрасный вечер с изумлением обнаружила, что обозначившиеся между бровями морщинки сами собой разгладились.
Когда бункерный ухитрился чем-то котику не угодить, и Лысый в неурочное время приволок его, избитого, домой, Стелла до того напугалась, что даже приблизиться не рискнула. Ей ли было не знать, каково это, у Лысого в лапах оказаться! Если бы выл и стонал, поняла бы, но бункерный не выл. Наоборот, ржал, как бешеный! Аж задыхался. Проорет какую-то хрень и снова гогочет, только что не по полу катается.
Стелла тогда в угол забилась, тише воды, ниже травы, а сама зыркала, как бы к двери половчей прошмыгнуть, если вдруг что. Но он потом, вроде, очухался. Пошел на кухню, дернул самогона. Рухнул в койку и затих.
Когда Стелла об этом случае девчонкам рассказала, те заохали. Псих, однозначно! Не прибил бы, в другой-то раз. Настоящие психи поначалу всегда тихие. А потом, как клина поймает, только держись! На куски настрогает, скажет, так и было… Стелла после этого долго к бункерному приглядывалась, все ждала, когда еще чего-нибудь выкинет. Но, вроде, обошлось, даже извинился. Прости, говорит, не в себе был… В общем, никакой он не псих. Парень как парень. Стелле даже нравилось за ним наблюдать.
Сидит, воткнувшись в экран, печатает что-то – пальцы над клавишами так и порхают. Потом клавиши оттолкнет, схватит лист бумаги и давай черкать. Один лист, другой, третий. А потом вдруг хватает первый, глядит на него, как будто оттуда змея сейчас выползет, комкает и отшвыривает. Рожа перекошенная, желваки на скулах ходят. Новый лист берет и заново черкает. Как он в такие дни спать ложился, Стелла не слышала, дрыхла давно.
А иногда наоборот бывало. Пишет-пишет, старается, только что не мурлычет. Откинется назад, полюбуется на то, что написал. Подчеркнет что-то, добавит – и снова любуется. Стелла уж старалась посудой греметь потише, чтобы не мешать. Привыкла к бункерному. Нормальный он, безобидный.
То есть, так она думала до тех пор, пока Тоха к ним не приперся. Хотя, на самом деле, даже не испугалась по-настоящему. Драк за свою карьеру повидала немало и почему-то была уверена, что бункерный Тоху не покалечит. Не выбьет зубы или глаз, не станет ломать пальцы или по-другому уродовать. Умник бил казанского не из жестокости. Не для того, чтобы показать, кто тут главный – просто был зол и вымещал злость на ее причине. И Стелла позвала охранников только потому, что, если бы этого не сделала, от Лысого досталось бы еще и ей, а вовсе не потому, что опасалась за Тоху. В тот момент она ничего еще не понимала, но подспудно догадывалась, что тут не избиение невинного происходит.
Когда охранники уволокли обоих – Стелла точно знала, что не в бане оттягиваться, – она первым делом побежала на базу, будто бы за продуктами. Продуктов, для видимости, тоже набрала и попросила в долг несколько листьев зеленки.
Это волшебное растение хозяйка базы мадам Полина – когда-то тетка жила в гареме, потом работала в борделе, а потом, вытащив счастливый билет, оказалась на базе – выращивала у себя в огороде. Как называется «зеленка» по-настоящему, никто из девушек не знал, но это было первое гаремное средство от любой боли, Стелла была уверена, что по возвращении домой бункерному оно понадобится. Листья она спря