Лара обомлела:
– Как это?
– Не знаю, но, видать, способ есть. Тем, кто родится, мозги будут мерить. Умных, как бункерный, у себя оставлять, а таких, как мы с тобой – наверх выпихивать, чтобы пахали.
– С чего ты взял?
– Слыхал, как они с лохматой терли. Я пропуск в хранилище искал – решил лабораторию обшарить, девка сказала, что чаще всего там зависают. По клинике-то полазить не сумел, на минуту один не оставался – то медсестра, то доктор рядом отсвечивали. И в комнате у доктора тоже ни фига не нашел, он туда, по ходу, только спать приползает. Я и двинул в лабораторию – после восьми у них, вроде, все разбегаться должны. Дверь дернул – не заперто, внутри тихо. Зашел – а Вадя с лохматой, оказывается, там! Ну, то есть, не прямо там, а в следующей комнате, треплются сидят. Дверь открыта, слышно хорошо. Меня, вроде, не видать. Я и давай по столам лазать, а заодно их послушал.
– Псих! – решила Лара. – А если бы спалился?
– Не спалился бы. Они ж не как мы – встали да пошли. Сперва обсудят десять раз: «Не пора ли уходить?» За это время дохлый оживет да смотается.
– Но пропуск ты не нашел?
– Не-а. Пропуск потом у лохматой вытащил.
– Как?
Джек подмигнул:
– От изнасилования спас. Вот и подарила.
У Лары округлились глаза.
– Спас?! От изнасилования?!
– Угу. Уговорил.
– Ох, трепло… – Лара помолчала. – У них Евгеньич – хороший. Не как Вадя, и не как эта баба противная.
Джек покачал головой:
– Хороший-то хороший, да только недолго ему осталось. И главные сейчас в Бункере – Вадя с лохматой. Еще хуже него стерва! Девчонке мозги наизнанку вывихнула, чтоб от нас подальше держалась. А сама…
– Что – сама?
– Ничего.
Джек вдруг спрыгнул с кровати, подошел к окну. Распахнул раму, покрутил рычаг, поднимающий затворку на ставне. Закурил. Лара покосилась на часы.
– Не сгорю, – успокоил он, – проверено.
– А доктор? – вспомнила Лара. – Его ведь тоже все слушаются?
– Доктор – нормальный… – Джек выдохнул дым. – В молодости был. А сейчас ему все по фигу. Как сказать… Уже решил для себя, что сдохнет в Бункере, понимаешь? Вот, сколько проживет, столько проживет, а больше ему не надо. Он, как будто, уже помер, вместе с женой своей. Что ему Вадя скажет, то и делает. С ним про бункерного откровенничать – себе дороже б вышло, это я четко срисовал.
Лара вздохнула.
– Девку жалко.
– Угу. Одна она там нормальная… Не ревела хоть?
– Нет. – Лара улыбнулась. – Хотя мне – не больно обрадовалась. Тебя ждала.
– От тоже, удивила! Меня в каждом поселке ждут.
Лара пошарила по полу и запустила в Джека тапком. Тот поймал снаряд на лету, положил на подоконник.
– Ты там поаккуратнее с ней, – помолчав, попросила Лара. – Такая ведь, если врежется, так на всю жизнь.
Джек хмыкнул.
– Сказала, блин. Как она может врезаться, когда знать не знает, что с парнем делать?.. У нее даже звук другой, не как у нормальных девчонок. Журчит себе, что твой ручеек, ни то, ни сё. Член увидит – небось, в обморок упадет… Тьфу.
– А по-твоему, только для этого влюбляются? – возмутилась Лара. – Только чтобы трахаться?!
– Дак, я б не возражал, кабы только для этого… – Джек увернулся от второго тапка. – Ладно, не дуйся.
Подошел, сел перед Ларой на корточки.
– Не слышу, думаешь, как ты по бункерному страдаешь? – Потормошил Лару за коленку. – Не кисни. Насмерть не забьют, он Толяну живой нужен. Прорвемся! Главное, чтобы девчонка не спалилась.
– Слушай, – вспомнила Лара, – я давно спросить хотела. Вот, то, как ты людей слышишь… Оно случайно не стало… ну, сильнее, что ли? Раньше ты так с ходу не сек, кто по ком страдает.
– Стало… Погоди! У тебя тоже?
– Ну да. Я бункерного очень хорошо чувствую. Про Сталкера сразу поняла, что повязку снимать пора, хотя даже не прикасалась. И вообще…
– А отчего это?
– Да почем я знаю. – Лара вздохнула. – Взрослеем, наверное.
– А с Олеськой – так же?
– Я с ней не разговаривала. Она такая сейчас… Не до вопросов. Как будто болеет тяжело, только я это лечить не умею.
– Я умею.
Лара изумленно вскинула брови.
– Ну, не лечить, – поправился Джек, – не то брякнул… Не знаю, как сказать. Просто подходил к Олеське недавно, она на полигоне была. Сидит на земле, смотрит не пойми куда. Звук идет – хоть вешайся, такая безнадега. Я рядом сел, обнял. И звук этот… вот, не знаю, что я с ним сделал! На себя перетянул, что ли?.. Не объяснить. Но услышал потом, что Олеське полегче стало.
– Это вчера было?
– Угу. Откуда знаешь?
– Почувствовала, что ей легче… А ты ужинать не приходил! Я заглянула – спишь.
– Ну да, сплющило маленько.
– Балбес, – рассердилась Лара. – Оттого, видать, и сплющило! А сам вечером еще в завал потащился!
– Да к вечеру отпустило уже.
– «Отпустило»!.. Сиди, я тебе сейчас отвар приготовлю. И чтоб всё до капли выпил, ясно?
Сентенцию о том, что самогон помог бы гораздо лучше, Лара проигнорировала.
Владимир. 150 дней после возвращения. Кирилл
– А может, я все-таки останусь?
Стелла, уже одетая для улицы, жалась к Кириллу. Уходить было страшно. Она никогда раньше не покидала поселок.
– Нет. Пожалуйста, иди. Не теряй времени, за мной вот-вот явятся… Ты все помнишь? Куда идти, что говорить?
– В Вязники… Там Марина. Сказать, что я от бункерного. И ждать.
– Умница. Иди.
– А ты? – Стелла всхлипнула.
– Стелл. Ну, сколько раз уже обсуждали… Все со мной нормально будет. – Кирилл мягко отстранил девушку от себя. – Давай, соберись. Тебе еще с этими уродами разговаривать.
– Ни пуха ни пера, – пробормотала Стелла. И быстро, чтобы больше уже не оглядываться, вышла из комнаты.
Кирилл, застыв за входной дверью, напряженно прислушивался к ее перебранке с охранниками.
«…Приспичило умнику кофе – и бери, где хочешь, хоть рожай! А у меня не готово ничего, я на базу потом собиралась. На хрена только вы его приволокли…».
Кирилл переживал, что Толян мог дать команду не выпускать из дома даже Стеллу… Уф-ф. Пронесло. Вышла.
По словам Тохи, со стороны Вязников поселок охранялся «чисто для виду», и покинуть его можно было беспрепятственно. Мало у кого могло возникнуть желание бросить налаженную, относительно сытную жизнь здесь ради борьбы за выживание в полуголодных Вязниках. Стелла – девушка сильная и неглупая. Должна добраться.
Кирилл прошел на кухню, сел за стол.
Как же тянется время, когда чего-то ждешь! Особенно когда ждешь плохого.
И страшно. Пока готовился, было не страшно. Рядом с Тохой, со Стеллой, Кирилл казался себе крутым и очень умным. А сейчас, когда их нет рядом, вдруг отчетливо, до сосания под ложечкой, стало ясно, какая авантюра – все то, что он придумал. И сколько разных «если» должны сойтись для того, чтобы безумный план сработал.
Если не подведут Стеллины подруги из гарема. Если Тоха все успел. Если Толян со злости Кирилла не пристрелит – сразу, без всяких разборок. А еще – если соратники не сдадут своего вожака.
Стеллу могут перехватить по дороге, припугнуть пытками, и девушка вряд ли выдержит. Тоха… Тоха его однажды уже предавал. Сделать здесь хоть что-то, не доверившись казанскому, было невозможно: свободно передвигавшийся по поселку Тоха стал ногами, руками и глазами Кирилла. Но сближаться с ним – даже просто, хотя бы раз, поговорить по душам – Кирилл себе не позволял. При попытках Тохи сделать это холодно отстранялся.
Он пытался убедить себя в том, что готов к самому худшему. Что дешево свою жизнь не отдаст и калечить себя не позволит… Но как же было страшно. Кирилл поймал себя на том, что ловит каждый звук, доносящийся с улицы, и изгрыз уже два ногтя на руке.
Надо успокоиться. Ты мужик, или крючок поросячий? – вспомнил он любимое присловье Рэда. Уймись! Прекрати дрожать. Все, что можно было успеть, успел. Все, что можно было проверить, проверил. Теперь уж чему быть, того не миновать.
Он не будет больше думать о том, что сейчас произойдет. Лучше подумает о Ларе… Столько раз гнал от себя мысли о ней, но теперь-то можно. Доживет ли до утра – неизвестно, так хоть повспоминать, пока никто не мешает.
Лара…
Стелла.
Лара – где-то далеко, будто в другой галактике. А Стелла – вот она, рядом. Не надо было… с ней. Неправильно это. Подло.
Пьяный он был, конечно, но все-таки не настолько, чтобы совсем уж не соображать. Тоха тогда странное какое-то пойло приволок, сказал, что в завале выкопал.
Владимир. Ранее. 89 дней после возвращения. Кирилл
– «Bombay Sapphire», – прочитал на этикетке Кирилл. – «Dry Gin»… Ну, джин – это точно алкоголь. Только непонятно, почему сухой.
– Да где ж сухой? – Тоха встряхнул бутылку с голубой жидкостью. – Нормальный, не высох! А что бухло, так это я сердцем почуял.
Пахла странная жидкость почему-то хвоей. И пилась приятнее, чем самогон – Кириллова злость на весь мир, по мере опрокидывания рюмок, затухала, не так давила.
Злость и раздражение его в последнее время не покидали. С трудом сдерживался, чтобы не кидаться на приставленных охранников. А также на подопытных «придурков», на Толяна, и даже на Стеллу с Тохой…
Ведь, ладно бы приходилось только Толяну врать, это еще полбеды. Сильнее всего угнетало то, что Кирилл до сих пор понятия не имел, удается ли опыт.
Каждую ночь он всматривался в свое отражение в зеркале – вроде, кожа темнее стала. И глаза светлее, вроде… А может, ему только так кажется. Два месяца тут торчит и ни хрена не знает! Ни в составе крови, ни в температуре тела – никаких изменений. Фиг поймешь, действует ли порошок или это подсознание обманывает, выдает желаемое за действительное.
Кириллу часто снилось, как он выходит за ворота поселка и идет в горизонт, навстречу светлеющему небу.
Глаза во сне ничем не прикрыты – хотя уж так-то ходить точно нельзя, об этом еще подумать надо. Кирилл, забегая вперед, уже прикидывал, что обычными очками не обойтись, кожа вокруг глаз нежная, нужно будет что-то вроде тех, в которых через болото шли, использовать.