Сестры, как обычно, подхватили Горского под руки.
— Пообедаете у нас,— безапелляционно заявила Людмила.
Горский не спорил. Он считал, что чем больше примелькается пограничникам, тем лучше.
Со многими из них он был уже в приятельских отношениях. С Шараповым и Кошевником говорил о море, хвалил быстроходный пограничный катерок.
Младший сержант Бегалин оказался сыном того самого капитана Бегалина, с которым Горский не раз встречался в Атлантике.
«Определенно, мне везет!» — думал Горский и вспоминал с Бегалиным север, просил передать привет родным. Отец Бегалина был дружен с капитаном Павловым. А ведь Горский спас Павлову жизнь. Младший сержант Бегалин что-то слышал об этом, и Горский охотно рассказал ему подробности, уверенный, что Бегалин передаст их разговор своим товарищам.
Одним словом, все складывалось в пользу нового капитана «Медузы»...
Перед заставой Горского и сестер обогнал запыленный газик. Людмила улыбнулась офицеру, сидящему рядом с шофером, и ответила на немой вопрос Горского:
— Майор Серебренников приехал, секретарь партийной комиссии. Он у нас частый гость.
— А-а,— неопределенно протянул Горский и подумал, что обязательно надо познакомиться с Серебренниковым.
Часовой беспрепятственно пропустил Горского на заставу. Капитан «Медузы» узнал в нем ефрейтора Бородулю и что-то сказал. Бородуля засмеялся.
Майор Серебренников сделал замечание начальнику заставы:
— Почему часовой вступает в разговор с посторонним человеком и не проверяет документов?
— Так ведь это родня моего заместителя,— попробовал оправдаться Ярцев, про себя ругая Бородулю. Кажется хорошим солдатом стал, а все еще нет-нет да и сорвется.
Ярцев оставил Серебренникова заниматься своими делами и пошел распекать Бородулю.
— Но я Горского знаю,— удивился Бородуля.
— Все равно обязаны проверять документы.
— Ясно, товарищ начальник! — ответил Бородуля.
В тот же день майор Серебренников рассказал пограничникам случай из жизни Владимира Ильича Ленина.
Это было в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Ленин только что переехал из Петрограда в Москву и поселился в Кремле.
Комендант Кремля установил перед квартирой Владимира Ильича пост, где обычно несли службу курсанты школы ВЦИК.
Однажды на пост заступил молодой солдат, который не знал в лицо Ленина. И вот идет по коридору Владимир Ильич.
— Стойте!—говорит курсант.
Ленин остановился и поздоровался с курсантом.
— Вы откуда идете?— строго спросил курсант.
— Из Совнаркома,— ответил Ленин.
— Предъявите пропуск.
— Пожалуйста,— сказал Ленин, но оказалось, что постоянный пропуск он забыл дома.
Владимир Ильич сказал:
— Вот моя квартира. Пропуск на столе. Я сейчас принесу его вам.
— Есть приказ коменданта никого без пропуска не пускать,— ответил курсант.
— Тогда, конечно,— согласился Ленин. Он направился в комендатуру, попросил выписать разовый пропуск и лишь затем пошел к себе домой.
Когда курсант сменился с поста, комендант сказал ему:
— А ведь это вы Председателя Совнаркома товарища Ленина не пустили домой.
Курсант побежал к Владимиру Ильичу извиняться.
Ленин внимательно выслушал его:
— Вам извиняться нечего. Приказ коменданта на территории Кремля — закон. Как же я, Председатель Совнаркома, мог этот приказ нарушить? Я был виноват, а вы правы...
Здесь майор Серебренников посмотрел на Бородулю:
— А вы постеснялись лишний раз проверить документы у капитана «Медузы».
Бородуля опустил голову.
— Между прочим,— вставил майор Ярцев,— хотя Горский и является родственником старшего лейтенанта Пулатова, и документы у него в порядке, но пропуска на заставу нет. Поэтому необходимо, прежде чем пропустить его, вызвать дежурного или офицера...
— А что, собственно, представляет из себя Горский? — спросил Серебренников у Ярцева после беседы.
— Не знаю,— уклончиво ответил Ярцев.— Но в общем, кажется, ничего.— Он помолчал немного и добавил: — Безумно влюблен в жену.
— Это хорошо,— сказал Серебренников.
Вечером он должен был проезжать через районный центр и захватил с собой Горских.
Елена сидела рядом с Микаеляном, а Серебренников с Горским позади них.
Горский сознался, что скучает по морю, хотя здесь тоже интересно. Граница. Места здесь суровые, климат не балует. Это ему нравится. Он любит служить там, где трудно.
Серебренников увидел на кителе Горского орденскую планку. Два ордена Красного Знамени. Это в общем-то неплохая характеристика.
Заговорили о прошлой войне. Горский вспоминал боевые операции, называл фамилии командиров, убитых друзей. Несколько раз повторил фамилию Павлова.
— Кто такой Павлов? — поинтересовался Серебренников.
Горский скромно упомянул, что вынес Павлова с поля боя, а затем подробно стал объяснять, какой замечательный человек капитан третьего ранга Павлов, и как его уважают рыбаки.
— Вот спросите Бегалина,— сказал Горский.
—Бегалина?—не сразу сообразил Серебренников.
— Ну да, Бегалина, младшего сержанта.
— Почему Бегалина?
— Так ведь его отец тоже капитан. И мы вместе ходили на промысел.— Он виновато улыбнулся: — Если бы не Елена, я никогда бы не расстался с Павловым.
Елена услышала свое имя и обернулась:
— Что Елена?
— Ничего, милая.
Серебренников видел, как у Горского потеплели глаза и решил: любит. Собственно, разве можно было в этом сомневаться?
Он попрощался с Горскими возле гостиницы и поехал по своим делам. А капитан «Медузы», взяв жену под руку, пошел по тополевой аллее к гостинице.
В дверях встретились с Ефремовым. Горский приветливо протянул ему руку.
— А знаете,— сказал он оживленно,— пойдемте с нами есть шашлык?
Елена удивленно взглянула на Горского:
— Шашлык? Так ведь мы только что пообедали?
— Меня растрясло в дороге, и я снова проголодался,— сознался Горский.— Потом, может быть, к Хасанчику привезли пиво.
Хасанчиком все называли буфетчика в летнем ресторане районного центра.
Елене хотелось побыть наедине с Горским и она обиделась:
— Я не хочу к Хасанчику.
— Леночка,— укоризненно произнес Горский.— Ну неужели ты не понимаешь, что значит для мужчины пиво?
Елена поджала губы.
— Если хочешь — иди. А я посижу дома.
Горский притянул ее к себе и, умоляюще заглядывая в глаза, заставил улыбнуться.
— Вот теперь хорошо,— довольно произнес он, отпуская ее. Иди отдохни, а мы с товарищем Ефремовым обернемся мигом.
Все это произошло так неожиданно, что Ефремов не успел и опомниться, как уже сидел с Горским за отдельным столиком.
Расторопный Хасанчик быстро организовал пиво и закуску.
— Есть холодная водочка,— шепнул он.
Горский обрадовался:
— Кто же устоит против холодной?
Ефремов смотрел на Горского и думал, какой это сердечный человек.
— Ваше здоровье! — чокаясь с Ефремовым, сказал Горский.
Давно уже никто не поднимал тост за здоровье Ефремова, и вообще жена не разрешала ему пить. Но разве сейчас откажешься? И потом почему он должен отказаться? Почему он не может составить компанию капитану «Медузы», который так хорошо к нему относится?
Ефремов выпил.
После второй стопки у него закружилась голова. На Горского же водка не действовала и он заказал еще.
— За ваших детишек,— предложил Горский.
Ефремов выпил.
Потом они возвращались домой какими-то закоулками, и Горский почти тащил Ефремова на себе. Водитель автопогрузчика плакал, рассказывая о своей трудной жизни, как чудом уцелел в концентрационных лагерях и как недавно пограничники заподозрили его в связи с каким-то человеком.
Горский был трезв. Он не пропустил ни одного слова из того, что говорил Ефремов.
ВСТРЕЧА В ХОДЖЕНТЕ
За последнее время сменили столько городов, что у Тома и «Зуба» рябило в глазах. Они были в Самарканде и Бухаре, Чарджоу и Марах, Намангане и Фергане, не считая других городов, поменьше.
Подолгу «Буйвол» не хотел задерживаться на одном месте, чтобы не привлекать внимания. И не столько «Буйвол», сколько их новый знакомый, с которым они встретились на ветренном и пыльном урсатьевском перроне. Отсюда поезда растекались в три стороны: к Ташкенту и дальше — на Москву, через Каган и Ашхабад — к Красноводску, и, пересекая плодородную Ферганскую долину, к отрогам Памира.
Новый знакомый оказался старым приятелем «Буйвола». Ему перевалило за пятьдесят, но стариком нельзя было назвать. Он тщательно следил за своей внешностью, чисто выбривал щеки и расчесывал поседевшие волосы на пробор. Звали нового знакомого Семеном Петровичем.
Май застал их на юге Киргизии, в городе Оше, откуда начинался Великий Памирский тракт.
Ош, как и большинство других городов Средней Азии, делился на две части: новую и старую. Где-то они сталкивались и перемешивались. В Оше это происходило в конце улицы Ленина, на спуске к базару, заканчивавшемся новым мостом через шумную Акбуру.
«Зубу» нравились азиатские базары — многоголосые, пестрые, щедрые, где было чем поживиться. Он хвастался своими успехами и даже радовался, что Тому не везет.
— Фортуна, так сказать, отвернулась? — сочувственно спрашивал он, сверкая золотыми коронками.
— Отвернулась,— соглашался Том. На самом деле ему просто не хотелось воровать.
Он стал чаще ходить один. С интересом наблюдал, как идет крупноблочное строительство, или заливают асфальтом мостовую.
А однажды в каком-то колхозе его приняли за районного активиста. Он, сам того не зная, пришел на полевой стан во время обеденного перерыва. Пришел напиться, а бородатый бригадир хлопнул его по плечу:
— Давай, паренек, читай газеты.
Тому стало смешно. Он взял газету у бригадира и, присев на суфу, стал читать вслух.
Потом его угостили таким жирным и вкусным пловом, какого он никогда еще не ел, и пригласили приходить еще.
Он возвращался в город пешком, и всё время его провожало хлопковое поле. Перед самым городом оно передало его пламенеющему маками участку.