Еще через некоторое время капитана Харламова, который, разыскивая Василия Васильевича, находился в Средней Азии, пригласили в КГБ.
Высокого роста, плотный, уже в летах... Возможно, он, думал Харламов, хотя остальные приметы и не сходятся.
Он летел в самолете и вспоминал слова своего начальника. Конечно, в нашей стране почва неблагоприятна для таких, как Василий Васильевич. Действия их, по сути дела, локализованы. Затаиться, исчезнуть на время они могут, но первая же попытка развернуться чревата последствиями.
...Когда стало известно, что встреча в ресторане «Бахор» не состоялась, предположили, что сообщника иностранной разведки что-то насторожило. Возможно, этим и объяснялось внезапное исчезновение Василия Васильевича.
И тут в городской отдел КГБ пришла взволнованная женщина с красивым, но уже увядшим лицом.
— Я модистка,— представилась она.—Баталова.
— Прошу садиться,— предложил капитан Харламов.
Дело касалось Василия Васильевича. Узнав, что дамский мастер исчез, женщина решила, что причина кроется в телеграмме, которую получила на днях по его просьбе.
— Вы помните содержание телеграммы?— спросил Харламов.
— Конечно!—ответила Баталова.—«Срочно выезжайте».
Оказывается, телеграмма пришла из Ташкента, подписи не было, и это уже тогда насторожило модистку.
— Спасибо,— поблагодарил Харламов.
Она добавила, потупив глаза:
— Он всегда был таким внимательным... Как же я могла отказать ему в этой пустячной услуге?..
Рейсовый самолет за полчаса доставил капитана Харламова из Ташкента в Ленинабад.
С аэропорта Харламов направился прежде всего в гостиницу и получил номер. Когда брал ключ у дежурной, нос,к носу столкнулся с человеком в слегка помятом полотняном костюме. Тот сдавал ключ. Что-то знакомое показалось Харламову в этом чисто выбритом человеке. Заметив пристальный взгляд Харламова, он отвернулся. Шея у него была толстая, с глубокими складками.
«Василий Васильевич!» — узнал Харламов.
УСЛУГА
Горский с неприязнью думал о людях, которые его окружают. Ни одного надежного человека. Словно здесь никогда не было басмачества, словно баи и муллы выдуманы писателем-фантастом. Иначе куда делись и они, и побеги, которые они несомненно пустили?.. А задание у него сложное: быть резидентом в пограничном районе. Никому до сих пор это не удавалось... Но и один в поле не воин. Как быть? Пока виды оставались только на водителя автопогрузчика.
Во время очередной стоянки в Реги-равоне Горский заметил, что Ефремов озабочен. Он подошел к нему и положил руку на раскаленный капот машины.
Маленький, хилый Ефремов, казалось, утонул в мягком водительском кресле.
— Как дела, сосед? — спросил Горский.
Ефремов почувствовал в его голосе расположение и попробовал улыбнуться:
— Ничего, благодарю.
— А что за печаль грызет душу?
Ефремов ответил не сразу:
— В тот вечер, когда мы с вами... ну, шашлык ели... Несчастье со мной приключилось.
— Что такое? — спросил Горский.
— Я тогда перебрал малость...
— А, понимаю,— догадался Горский,— сболтнул лишнее.
Ефремов испуганно взглянул на него.
Горский, подавшись вперед, сказал покровительственно:
— Пустяки, все останется между нами.
Ефремов сжал в кулак остренький подбородок и забормотал, раздвигая и сдвигая рукой челюсти:
— Ничего я не говорил...
Горский усмехнулся:
— Чудак ты, дружище. Ну, неужели думаешь, я побегу в милицию и буду рассказывать, как тебя заподозрили пограничники?
Ефремов нервно задергал шеей.
— Или что в Дахау ты пал духом?..
Здесь Горский остановился и махнул рукой, мол, зачем продолжать.
Ефремов произнес дрожащим голосом:
— Что я такое говорил про Дахау?
— Потом, потом,— заметил Горский.
— Нет, все-таки, что я говорил? — затаив дыхание, переспросил Ефремов.
Горский опять усмехнулся:
— Мы же друзья, Степан. Так чего ты боишься?
Водитель автопогрузчика взглянул в уверенные глаза капитана «Медузы» и сказал доверительно:
— Я разве о том?.. Что я — не знаю, какой вы человек? Вот только несчастье со мной приключилось.
— Какое несчастье?
— Деньги я потерял в тот вечер. Все до копейки... Нёс, понимаете, домой получку... И как они выпали из кармана, ума не приложу!
— Постой, постой,— притворился взволнованным Горский.— Где же ты их мог потерять, если я тебя до самых дверей проводил?.. Ах, да! — вспомнил он.— Я уже дома был, смотрю, а ты в сад вышел. Зачем?
— Н-не помню,— забормотал Ефремов.
— Ну, как же,— настаивал Горский.— Я еще тебя окликнул, а ты запел: «Сам пью, сам гуляю»...
Ефремов вздохнул:
— Хоть убейте — не помню.
— Так, может быть, в саду ты и потерял деньги?
Ефремов пожал плечами.
— Разве теперь их найдешь?
— Ну, а потом что?—участливо спросил Горский.
— Что? — чистосердечно признался Ефремов.— Разве жене скажешь? У нас семейка-то вон какая, сами знаете... Ну, объяснил я ей утречком, что деньги задержали. А сам думаю: перехвачу у добрых людей... Заработки-то у нас, сами знаете, не постоянные.
— Сколько было денег? — спросил Горский.
Ефремов назвал сумму и виновато опустил глаза.
— Ну, это не проблема,— успокоил Горский.— Ты вот что, погоди, а я обернусь мигом. Есть у меня на «Медузе» деньги.
Ефремов видел, как Горский спустился по песчаному откосу к пирсу, легко поднялся по трапу на буксир и исчез в своей каюте. Потом он так же быстро сбежал на берег и вручил Ефремову нужную сумму.
— Просто не знаю, как вас и благодарить! — обрадовался Ефремов.
— Ничего,— сказал Горский.— Да, и, пожалуйста, не беспокойся: деньги мне скоро не понадобятся.
— Спасибо,— совсем расчувствовался Ефремов.— Выручили.
— Ну, ну,— притворился недовольным Горский.— Мы должны помогать друг другу... Разве ты не окажешь мне услугу, если понадобится?
— Что за вопрос? — охотно согласился Ефремов. У него заметно поднялось настроение.
— Правильно,— поддержал Горский.— А насчет того, что ты там спьяну наговорил — забудь и не тревожься: все останется между нами.— И небрежно дотронувшись до блестящего козырька капитанской фуражки, зашагал в сторону заставы, где его ожидала Елена.
Ефремов долго глядел ему вслед, комкая в руках деньги. Что он говорил Горскому?
Капитан «Медузы» был неприятно удивлен, когда часовой по заставе предложил ему подождать, а сам вызвал дежурного.
В пограничнике с красной повязкой на рукаве Горский узнал младшего сержанта Бегалина. Обрадовался:
— Здравствуй, земляк!
Но Бегалин спросил официально:
— Вы к старшему лейтенанту?
— Конечно,— согласился Горский, смело входя в ворота.
— Я провожу,— заметил Бегалин.
Вдвоем они прошли через весь двор к офицерскому домику.
«Странно,— подумал Горский.— В чем дело?.. А вдруг арестован Василий Васильевич?! — он даже остановился от такой мысли.— Нужно быть на-чеку!»
Пулатов встретил Горского на крыльце.
— Входи, входи,— сказал он приветливо.
Горский взбежал на крыльцо и стиснул свояку руку.
— Что за порядки? — он кивнул на Бегалина.— Привел, словно под конвоем. Этак к тебе и идти не захочешь.
Пулатов развел руками:
— Граница, ака-джон, ничего не поделаешь.
Елена выпорхнула из комнаты и повисла на шее мужа.
— Я тоже перепугалась: подхожу к воротам, а часовой — штык в грудь: ни с места!
Пулатов, пропуская вперед Елену и Горского, сказал:
— Это майор Серебренников устроил нагоняй Ярцеву: почему, дескать, посторонние люди свободно разгуливают по заставе?
— Он меня имел в виду? — спросил Горский.
— Тебя,— сознался Пулатов.— Он ведь не знал, что ты и есть мой свояк... А Ярцев стал завинчивать гайки, вот часовые и усердствуют.
Елена хлопотала по хозяйству. В последнее время она перебралась к Пулатовым, чтобы быть ближе к сестре.
За обедом Пулатов спросил между прочим:
— Ну, как, не скучаешь по морю?
Горский решил, что пока беспокоиться нечего и держал себя свободно.
— Море!... Конечно, кто хоть раз в нем побывал, разве забудет? Но в общем и «Медуза», так сказать, на плаву... А всё пустяки!— заметил он вдруг.— Зато жена рядом.
— И это резон! — согласился Пулатов.
Горский стоял на капитанском мостике «Медузы», щурясь от яркого солнца. Грузовики с двухъярусными кузовами, словно пожарные машины, слепили красными бортами. Грузчики в рваных халатах с натугой ворочали тяжелые ящики.
Черные от грязи и солнца портовые рабочие вызывали у Горского брезгливость, которую он с трудом подавлял.
Из-за облака медленно оседавшей пыли поднимался глинобитный Фирюзевар. Едва различимые вдали, черным пятном вставали горы. Между ними и рекой дымились пески.
Рядом с «Медузой», невосприимчивый к волнению реки, стоял дебаркадер.
Горский решил, что загрузку продолжат без него, и поднялся на дебаркадер. Кроме вахтенного и повара, здесь никого не было.
Вахтенный, бойкий парнишка лет девятнадцати, бегал по палубе в одних трусах. Он обрадовался Горскому и предложил принять душ, какой на «Медузе» даже не снился.
Горский улыбнулся: ну что же — душ, так душ!
Вахтенный проводил его на корму и распахнул дверь небольшой дощатой будки без крыши. Над будкой возвышался железный бак, откуда в реку спускался шланг.
— Вот как живем,— сказал вахтенный,— со всеми удобствами! — и стал накачивать в бак воду.
Горский скрылся за дверью, заперся на крючок.
— Это я вашего кока боюсь! — сознался он.
— Черт в юбке! — охотно поддакнул вахтенный.
Горский засмеялся.
— А-а, хорошо! — услышал вахтенный его довольное пофыркивание.
Но Горский не стоял под душем. Вода стекала на палубу, а он прижался к будке и открыл портсигар, куда был вмонтирован передатчик.
Быстро настроившись на определенную волну, Горский передал в эфир несколько условных сигналов и перешел на прием.