Алексей Матвеевич гадал, какой же такой парень нарушил покой его Людочки и вдруг узнал, что этот парень — их новый шофер Васька Стебеньков. То есть Василий Николаевич Стебеньков, демобилизованный солдат и, таким образом, человек вполне самостоятельный.
И вот сегодня Алексей Матвеевич вдруг огорошил молодого водителя вопросом: когда свадьба?
Стебеньков побежал в школу к своей учительнице и передал разговор с будущим тестем. Она смеялась и сказала, что решат, когда жених вернется из очередного рейса.
Стебеньков посмотрел на часы — половина девятого,— и задыхаясь от бега, а, может быть, от счастья, вернулся в гараж.
В начале десятого он получил путевой лист, из которого следовало, что ему предстоит отвезти в Реги-равон типографскую бумагу. Подал машину к работающему круглосуточно складу. Помог вкатить в кузов два рулона и, уже выезжая на загородное шоссе, обогнал грузовик.
— Стой!— крикнул ему водитель в косоворотке. Но Стебеньков притворился, что не расслышал.
И вдруг перед ним вырос человек с поднятой рукой.
Стебеньков затормозил.
К нему подошел капитан в форме речного пароходства:
— Не в Реги-равон случайно?
— В Реги-равон.
— Довезешь?
Стебенькову страшно хотелось поговорить: еще бы — он женится! И вместо ответа он распахнул дверцу кабины.
— Садись, ребята!— крикнул кому-то капитан.
Стебеньков удивился, когда из придорожного кустарника вдруг высыпали люди и, перекидывая какое-то имущество через борта, за полминуты оказались в кузове.
Капитан засмеялся, видя растерянность Стебенькова:
— Ну, чего ты испугался? Это — геологи.
Стебеньков промычал что-то нечленораздельное. Если бы он знал, что капитан не один, конечно бы, не остановил машину.
— Юрий, иди сюда!— позвал капитан.
Узкоплечий подросток охотно уселся рядом со Стебеньковым и, подождав, пока капитан заберется в кузов, кивнул шоферу: поехали.
Стебеньков неохотно тронул машину с места. Хоть бы капитан сел с ним, а то ведь этому желторотому даже о своих сердечных делах не расскажешь.
Стебеньков плотно сжал губы и, включив фары, прибавил газ.
«Желторотый» с любопытством вглядывался в ночь, улыбался потрескавшейся земле, которую выхватывал из темноты луч света.
«Блаженный»!— подумал Стебеньков, отворачиваясь от своего неожиданного пассажира. Но вот этот пассажир заговорил, а Стебеньков насторожился. «Желторотый» интересовался границей: какая она и скоро ли приедут?
— А тебе зачем?— не слишком любезно спросил водитель, чувствуя, как в душу закрадывается сомнение: кого он везет?
«Желторотый» охотно ответил, что он сын майора Серебренникова и к отцу едет впервые. В Ташкенте его встретил тот самый капитан в форме речного пароходства, который остановил машину.
— А другие кто?—без особого энтузиазма спросил Стебеньков.
Юрий подтвердил: геологи. Он познакомился с ними сегодня.
У Стебенькова остался неприятный осадок от внезапного вторжения неизвестных в машину и он спросил настороженно:
— Чего же автобусом не поехали?
Юрий ответил, что у него просто не хватило терпения дожидаться утра, и Горский понимал это. О геологах он мало что мог сказать вразумительного. Разве что двое из них постарше, а двое совсем молодые, наверно, его ровесники.
На этом разговор оборвался.
А Горский между тем все еще искал способ разделаться с Василием Васильевичем и «Буйволом». К тому же он видел, что следом идет машина — не приближаясь и не отставая. Эта машина раздражала, и он также был не прочь от нее избавиться...
Предчувствия не обманывали Горского. Всю дорогу от Ташкента он и Василий Васильевич находились под наблюдением. Были известны уже и «Буйвол», и «Зуб», и Том. Мог еще кто-нибудь присоединиться к этой компании. Вот почему задержание решили произвести в самый последний момент, у границы. А в том, что Горский ведет их к границе — не вызывало сомнений.
Беспокоились за сына Серебренникова. Если бы Стебеньков не обогнал грузовик, за рулем которого сидел человек в косоворотке, всё было бы гораздо проще.
...В это время Том представлял себе, как удивится колхозный бухгалтер, когда он постучит в дверь его дома. Том начнет новую жизнь. Вот только поможет Юрке, симпатичному сыну майора, сохранить чемодан.
Интересно, а его, Тома, отец кем был: солдатом или офицером? Конечно, тоже офицером. Или лучше — солдатом... Вот, говорят, где-то есть памятник Неизвестному солдату. Может быть, это и был как раз его отец?
Том улыбается все откровенней, и его лицо становится оживленным. Он снова думает о сыне майора и об этом самом майоре. Офицер-пограничник. Здорово!.. И вдруг цепенеет. Юрка говорил, что едет к отцу. Значит, они едут к границе?!. А зачем они едут к границе? Зачем взяли с собой ружья?.. Может быть, охота предполагается вовсе- не на кабанов? Может быть, его, Тома, хотят заставить перейти границу?!.
Он сжимается в комок и готов выпрыгнуть из машины. Но, во-первых, прыгать нельзя: его просто пристрелят, а потом надо как-то предупредить Юрку, что здесь дело не чисто.
Том думает, как лучше осуществить свой план, и в это время «Буйвол» спрашивает у Горского:
— Скоро приедем?
Горский отвечает тихо:
— Еще час.
— До границы?— уточняет «Буйвол». И хотя он произносит это шопотом, напряженный слух Тома улавливает: до границы...
Тому хочется закричать, остановить машину. Больше сомнения нет. Но он не кричит и не открывает глаза. Он думает. Лихорадочно думает, что предпринять.
А Горский чуть слышно объясняет «Буйволу»: через час—Советский. За этим поселком с водителем кончат, потому что дальше — совхоз имени Ленина, где уже пограничная зона.
— Понял!— хрипит «Буйвол».
И тут машину начинает трясти: Стебеньков решает проучить своих непрошенных пассажиров и сворачивает с шоссе на старую, заброшенную дорогу.
Горский знает про эту дорогу, напрягается. Если машина, следующая за ними, тоже свернет...
Но нет, она не сворачивает. А Стебеньков гонит и, значит, ту, другую машину, они опередят.
Наконец, в настороженную тишину ночи врывается, словно перекатывающийся по цепи, лай.
— Это что, уже Советский? — спрашивает «Буйвол».
— Ватан... Потом — Советский.
Въезжают в поселок.
Горский замечает чайхану, где еще есть народ, и решительно стучит по кабине ребром ладони.
Стебеньков останавливает машину.
— Передохнем!— говорит Горский, заглядывая в кабину.
Стебеньков выключает зажигание: можно и передохнуть.
Горский спрыгивает на землю:
— Я сейчас раздобуду «белую головку», а то холодновато становится.
В бутылку с водкой он всыплет яд!
Силуэт Горского едва заметен на черном фоне.
Небо звездное. Вправо от машины какая-то звезда набухла до невероятных размеров и, отяжелев, спустилась на землю. Том понимает, что это не звезда, а электрическая лампочка примостилась на ветвях чинары. Под чинарой столики. За столиками запоздалые гуляки. Горский идет к ним.
— Стой!
«Буйвол» тоже прыгает и догоняет Горского. Он не хочет отпускать его одного.
— Там выпьем.
Горский еле сдерживается. А «Буйвол» уже зовет:
— Слышь, что ли, Семен Петрович, пойдем, выпьем!
Василий Васильевич вздыхает и осторожно спускается на землю: чертовски сдал он в последнее время.
«Зуб» тоже не против выпить. Прижимая к груди ружье, прыгает через борт.
— А ты, Том?— спрашивает «Буйвол».
— Я не хочу.
Сегодня «Буйвол» никому не верит. Он решительно зовет Тома:
— Пошли, детка!
— Ладно,— говорит Том.— Иду.
Он нарочно слезает медленно, отыскивая ногой крыло возле кабины, чтобы иметь возможность перекинуться парой слов с водителем.
Стебеньков, будто почувствовал, что у Тома важное сообщение, высунулся из кабины.
Том прошептал несвязно:
— Как отойдем подальше — гони, слышишь?! Это — гады!.. Хотят уйти за границу. Ну, слышишь?!
Он задыхался от волнения, боялся, что ему не поверят.
— Том!— сердито окликнул «Буйвол».
— Иду, ладно!— отозвался Том и, чуть не плача, повторил с отчаянием, задерживась возле кабины:
— Ну?! Гони, гони машину, слышишь?!. Гони!..
Он побежал к «Буйволу», оставив в растерянности Стебенькова и совершенно опешившего от неожиданности Юрия Серебренникова.
Что-то волевое, обязательное было в словах незнакомого паренька. Стебеньков хорошо знал, что рядом граница. Вся эта история с того самого момента, как капитан «Медузы» остановил машину, не слишком нравилась Стебенькову.
Он включил зажигание и положил руку на рычаг переключения скоростей.
Так выпить и не удалось.
Все пятеро остановились, не доходя чинары, где покачивалась электрическая лампочка. Они услышали фырчанье отъезжающей машины.
«Буйвол» схватил Тома за руку. Василий Васильевич и Горский переглянулись. Один Том знал правду и, хотя «Буйвол» больно сдавил его руку, не сумел скрыть вздоха облегчения.
«Буйвол» побежал назад, к машине, всё крепче сжимая руку Тома. За ними побежали остальные.
Ночь была темная, и вначале они еще думали, что ошиблись.
Но машины не было.
— Где машина? — угрожающе спросил «Буйвол» и стал трясти Тома.
— А я почем знаю?
— Они, может, отъехали подальше?— неуверенно высказал предположение Василий Васильевич.
— Конечно, отъехали! — вызывающе подтвердил Том.
— Посмотрим! — «Буйвол» побежал, не отпуская Тома.
Дорога свернула. Тусклая лампочка на чинаре исчезла.
Теперь они шли темной улицей между глухими дувалами, за которыми надрывались сторожевые псы.
Том перестал сопротивляться, и «Буйвол» слегка отпустил его руку.
«Сейчас, вырвусь,— думал Том,— убегу!»
Дувалы с одной стороны дороги оборвались, уступив место хлопковому полю.
Они продолжали идти, но никакой машины не было видно. Значит, шофер бросил их и увез сына Серебренникова. Почему?
Рука, словно зажатая в клещи, онемела. Тому хотелось кричать: это я, это я сделал! Я рассказал, кто вы — гады!