— Кто не может найти меня? Ты видел меня раньше? Где?
— Что ты делаешь?!! — Юна заколотила меня кулаком по плечу. — Отпусти его! Отпусти!
Я разжал пальцы — затылок жреца со стуком ударился о бетон.
Чак спросил:
— Чего это тебя разобрало так, наёмник? Аж покраснел, болезный. О чём вы толковали? Что за татуировка, что за старик такой, джагеры?
Мы молчали. Карлик с любопытством оглядел нас своими прозрачными глазами, махнул рукой и вскарабкался по груде бетонных обломков к пролому в потолке, за которым виднелись развалины домов на фоне серого неба. Юна всё сидела над мертвецом, уставившись в одну точку. Почтарь, засопев, отступил к лестнице. С того момента, как мы поднялись по лестнице, монах постоянно щурился и прикрывал глаза ладонью, а ещё сильно сутулился и старался глядеть в пол.
— Мутанты могут сломать решётку и вылезти сюда, — сказал я.
— Не могут, не могут, — откликнулся он. — Видал, какие лупалки у них? Большие очень.
— Хочешь сказать, эти твари привыкли к темноте?
— Как и я. — Монах пошёл к турникетам.
Юна выпрямилась, кусая губы.
— Он… — начала девушка.
— Умер, — закончил я. — Извини. Просто эта твоя наколка — единственное, что я помню из прошлой жизни. А то, что он говорил, может быть очень важным.
Она отвернулась.
В моей голове кружились беспорядочные мысли: знак, шестерня, наёмник, татуировка… Что всё это значит? Надо добраться до Тимерлана Гало, обязательно, и любым способом вытрясти из него всё, что он знает!
— Я не понимаю, что делать теперь, — сказала Юна.
— Идём дальше, в Храм.
— Но как туда попасть? И я даже не знаю, о чём говорить с Гестом! Лука должен был что-то рассказать мне перед встречей с Владыкой. Лука, он… он появлялся в Меха-Корпе раньше. Я не уверена, но, по-моему, он был дружен с отцом. Это Лука сообщил ему, что Гест готов предоставить какое-то оружие против некроза в обмен на помощь в борьбе с мутантами. И я, как дочь главы Корпорации, должна была подтвердить, что Меха-Корп выполнит свою часть соглашений. После переговоров я должна была остаться в Храме…
Так вот оно что! Я кивнул сам себе. С самого начала, несмотря на все объяснения Юны, мне казалось неестественным, что совсем молодую девчонку отправили на переговоры, от результатов которых зависит жизнь стольких людей и существование такой большой организации, какой, судя по всему, является Меха-Корп. И дело было даже не в том, что в привычной мне реальности эти вопросы почти всегда решали мужчины, — просто видно было, что Юна Гало, как бы она ни пыталась казаться опытной и бывалой, ещё почти подросток. И её послали разговаривать с очень важными людьми, правящими Орденом Чистоты? Торговаться с ними, добиваться выгодных условий? Теперь всё стало на свои места: Юна Гало как дочка главы Механической Корпорации — просто заложница. После переговоров она будет сидеть в Храме и одним своим присутствием гарантировать, что Меха-Корп выполнит свою часть сделки.
Девушка тряхнула головой.
— Нам всё равно надо обязательно попасть в Храм. Это единственный шанс спасти Арзамас. Я буду говорить с Владыкой и постараюсь убедить его.
— Нельзя здесь оставаться, нельзя. — Почтарь, обойдя зал, приблизился к нам. — Это ж самый восток Большой Московии, тут только зверьё, мутафаги да братва медведковская шастает.
— А они откуда здесь? — донеслось сверху. В проломе показался карлик. — Здесь же ничейные территории.
— Недавно пришли, — сказал Почтарь.
— Да ты откуда под землёй своей знаешь?
— По верху люди идут — а внизу эхо отдаётся, — непонятно ответил монах. — Мне внизу всё слышно, всё видно, когда нужно. Вам в Храм надо идти, больше некуда.
Снаружи раздался стук и шорох осыпающейся земли. Юна Гало зажмурилась, сжав кулаки, замерла на несколько мгновений, потом открыла глаза. Потёрла ладонями щеки.
— Да, идём, — сказала она прежним решительным голосом. — Но сначала похороним Луку.
— Ну так чего вы там топчитесь? — проворчал Чак, по-прежнему стоявший в проломе. — Мне одному могилу копать?
Мы вышли на поверхность. Когда-то здесь была обычная московская улица, а теперь — растрескавшаяся, в рытвинах, заросшая кустами и бурой травой асфальтовая полоса и руины вокруг. Стояла тишина, по высокому серому небу ползли облака. Прохладный ветер шелестел пожухлой листвой деревьев, растущих между развалинами жилых домов. Где-то далеко едва слышно гудел мотор.
Мне вдруг захотелось взлететь. Возникло ощущение, будто я в кабине самолёта — но не своего штурмовика, а в лёгком спортивном самолётике, парю на потоке восходящего воздуха, отключив мотор… Юна упоминала каких-то небоходов с их дирижаблями. Интересно, есть у них самолёты? Пусть простенькие, типа того, в котором я хотел возить туристов на острова. Если мне суждено остаться в этой реальности, надо обязательно найти небоходов. Я не подземный крот, вроде Почтаря, но и не наземный житель. Мне нравится небо.
Чак стоял у стены полуразрушенного здания станции, сжимая обломок доски. Он успел раскидать камни и осколки бетона на небольшом пятачке и даже немного разрыть землю.
— Ну, помогайте! — Карлик вонзил острый скол доски в землю.
Я прикинул, что Чак ушёл копать могилу ещё до того, как Лука Стидич умер — была в этом какая-то циничная расчётливость, — но вслух ничего не сказал.
Почтарь, оказавшись снаружи, совсем сгорбился, прикрыл глаза и накинул на голову капюшон, стянув его края шнурком.
— Чем копаешь? — глухо пробубнил он. — Вот этим, этим сподручнее.
Монах расстегнул хламиду, распахнул полы. Под ней на ремешках висело много всего, и среди прочего — небольшая раскладная лопатка. Пока Почтарь отстегивал её, я спросил у Чака:
— Сколько у тебя ножей и патронов? Дай мне их.
— Ножи? Ползуна тебе в зад, а не ножи, — откликнулся он. — Я без ножиков своих как без пальцев. Два их у меня — и ты ни один не получишь. А патроны — ладно, бери…
Хауда и один из пистолетов Луки остались внизу. Взяв патроны, я пересчитал их и сунул в карман куртки. У меня нож, у Чака их два, у Юны кинжал. Да гарпунер Почтаря… хотя его, скорее всего, можно не считать. Вон как монах жмурится и морщится на свету.
Доска Чака и лопата Почтаря со стуком ударяли в каменистую землю. Юна спустилась в вестибюль станции, а я, отойдя немного в сторону, залез на опрокинутую железную тумбу.
И понял, что гул мотора стал громче. Он приближался.
Я поспешил обратно, увидел, что могила почти готова, и сказал:
— Прячемся, едут.
Мы с монахом и Чаком залегли за тумбой.
— Юна! — позвал я.
— Что? — откликнулась она, высунувшись из пролома.
— Слышишь мотор?
— Сюда едут?
— Да. Мы спрятались, не выходи пока.
Гул стал громче.
— И ещё, — добавил я, — погляди, что у жреца под плащом. Нам сейчас всё пригодится. Когда назад пойдёшь, патронташ его захвати.
На улице показался автомобиль. Он сильно отличался от сендеров, которые я видел у кетчеров и монахов: если те напоминали багги, то этот больше смахивал на угловатый микроавтобус. Весь покрыт клёпаными листами железа, с плоской крышей и далеко выступающим вперёд прямоугольным капотом. Окна закрыты броней, вместо лобового стекла — щель между горизонтальными шторками.
Чак приподнялся, разглядывая его, и сказал:
— Медведковские, некроз им в печень.
По периметру крыши были наварены железные штыри, к которым крепились штанги ограждения. За ними прятались люди, во все стороны торчали стволы ружей и обрезов. Овальные листы металла наполовину прикрывали небольшие для такой тяжёлой махины колеса. Этакий броневик кустарного производства. Он явно не предназначался для передвижения по серьёзному бездорожью, скорее уж для ведения боевых действий в городских условиях. Вернее, в условиях городских развалин. Из выхлопной трубы валил дым, двигатель громко гудел, звук этот далеко разносился по пустынной Москве.
Давя кусты, броневик проехал мимо станции.
— Это ничейные территории, — тихо сказал Чак. — По крайней мере, так было, когда меня в последний раз заносило сюда. Чё они тут патрулируют? Что-то непонятное происходит… Почтарь, э?
— Не знаю, не знаю, — откликнулся тот. — Я наверху не хожу, я внизу хожу. Идёмте, пока назад не поехали, жреца похоронить надо.
Броневик свернул вправо — я не помнил точно, как называлась та улица на краю Измайловского лесопарка, кажется, как и станция, Первомайской — и пропал из виду за деревьями.
Из пролома показалась Юна, в руках её были патронташ, холщовый мешочек и ремень с ножнами для кинжала.
Мы встали. Подойдя к нам, девушка сказала:
— Это кошель Луки, в нём пять золотых. — Она достала монеты. — Два тебе, Разин, два Чаку. Тебе я должна ещё три, так?
— Вроде того, — кивнул карлик, забирая деньги.
— А тебе ещё пять, наёмник. Почтарь… — Девушка повернулась к монаху. — У меня остался один золотой, и если…
— Не надо, не надо, — затряс он головой. — Зачем деньги под землёй?
— Ты не пойдёшь с нами?
— Нет! — Почтарь сразу заволновался, засопел, сгорбился больше прежнего. — Не для меня тут всё, не люблю, плохо… светло, солнце как светит, а?
— Чего? — переспросил Чак. — Пасмурный же день. Не, я вообще не понял, так а куда ты пойдёшь? Назад, что ли?
— Назад, назад, — согласился монах. — Вниз, а куда ж ещё?
— Да как тебе сказать… — Чак широко махнул рукой. — Вокруг куча направлений, куда можно идти. Вот с нами, к примеру. А внизу мутанты. Сожрут тебя.
— Не сожрут. Проберусь, пролезу. Дрезину надо починить, рычаги… Я пройду, смогу, я такой.
Глядя на его сутулую фигуру, крысиное личико, маленькие цепкие ручки и бегающие глаза, я подумал: да, монах именно такой. Без нас, шумных и говорливых, он тихо пролезет под носом у мутантов, починит свою дрезину и растворится в темноте туннелей.
— Но куда нам теперь? — спросила Юна.
— Там, — Почтарь показал в сторону, куда уехал бронированный автомобиль, — колесо, большое такое, знаете?