— Но мы доберёмся до берега реки уже поздно вечером, — возразила она. — Как в темноте увидеть катер монахов? Она широкая…
— Не очень-то и широкая, — возразил он. — Да и огни монахи наверняка включат, чтоб не врезаться куда по ночному времени. Окликнем их как-нибудь с берега.
— Если у них будет работать мотор, не услышат, — возразил я. — А он будет работать, они ж против течения сюда пойдут.
— Значит, смастерим плот какой из веток, — отмахнулся карлик. — Это нас потом волновать будет, а сейчас надо поворачивать, потому что течение прямиком к реке, то есть к рыбарям нас несёт, плюс мотор туда же…
Он замолчал. Мы все замолчали. Наступила тишина.
И в тишине этой стало ясно, что мотор баркаса тоже молчит.
Причём я даже не заметил, когда он отключился.
— Смотрите, что я нашла в тумбе. Лежала в глубине. — Обойдя рубку, Юна Гало показала нам деревянную подзорную трубу. По корпусу шла широкая трещина, залитая прозрачной смолой.
Мы с Чаком сидели у ограждения на носу, разглядывая посёлок рыбарей. Над крышами домов, соединённых плавучими мостками, крутились ветряки, в центре высилось колесо обозрения.
— Чак, как там наш ствол?
Пробурчав что-то, он ушёл на корму, где мы разложили на просушку патроны и пистолет. Я взял у Юны трубу.
То, что издалека напоминало клубки омелы, оказалось постройками рыбарей. Они приспособили к колесу свои домики из досок, фанеры и жести, используя вместо фундаментов железные люльки, в которые когда-то садились граждане, желавшие обозреть Измайловский лесопарк с высоты. Домики будто скворечники облепили конструкцию, примерно на четверть ушедшую в воду. В окошках горел свет, между постройками тянулись верёвочные лестницы и гибкие, качающиеся на ветру мостки.
Я опустил трубу. Мы подплывали к посёлку с востока, и колесо высилось точно на фоне закатного солнца — силуэт казался аппликацией из чёрной бумаги, наклеенной на большой бледно-розовый круг.
Ниже в вечерней тени прятались свайные домики. Между ними изгибались ряды торчащих из дна палок, к которым крепились сети. Там был настоящий лабиринт, по такому можно пройти, только если знаешь фарватер. А если не знаешь, надо швартоваться на этой стороне посёлка и идти по нему пешком.
Подбежал Чак. Сунув мне пистолет, выхватил из рук трубу и поспешил назад, на корму.
— Что ты увидел? — спросила Юна, но карлик не ответил, и девушка пошла за ним.
Я оглядел пистолет, достал один патрон… Чёрт знает, будет стрелять или нет. Вроде всё просохло, но порох может не вспыхнуть.
Течение медленно несло нас к посёлку рыбарей, озарённому светом электрических и масляных ламп, свечами и факелами. Дул сильный ровный ветер, с тихим гудением вращались ветряки, слышались голоса, детский смех и плач. Прямо по курсу, наискось от скопища домиков, в нашу сторону отходил длинный причал. Слева от него перед приземистой фанерной развалюхой на краю настила сидела женщина и стирала бельё, которое доставала из большой корзины, стоящей рядом. У открытой двери устроившийся в кресле-качалке мужчина точил длинный кривой клинок, похожий на лезвие косы. У ног его ползали двое детей.
Чак с Юной подошли ко мне.
— Что? — спросил я, не оборачиваясь.
— За нами плывёт большой плот, — сказала Юна.
— Далеко?
— Да, — ответил карлик. Присев у ограждения, он положил трубу и уставился на посёлок впереди. — Не видно толком, кто на нём. Хотя и так ясно, что медведковские. Много их там, вёслами гребут. И вроде синее что-то маячит… То есть френч старшины из Южного братства.
— Пусть плывут, всё равно мы уже почти в посёлке, — сказал я.
Рыбари занимались своими делами внутри домов, ходили по мосткам, кто-то чинил сеть, несколько человек конопатили лодку посреди квадратной пристани.
Юна спросила:
— А если они набросятся, как только причалим?
— Вроде местные на нас не очень пялятся, — проворчал Чак. — Либо пока никто не услышал, что за нас награда назначена, либо не сообразили ещё, что это мы и есть. А то б сбежались уже, гам бы подняли… Значит, причаливаем тихо, идём через посёлок на ту сторону. Вернее — наискось так идём, чтоб к берегу выйти. А потом как и хотели: вдоль берега Соколиной чуток дальше отходим и там тихо ждём, пока катер подвалит. Он вот-вот здесь должен быть.
— А медведковские? — уточнил я.
— Они не прямо сейчас к посёлку подгребут. Время есть.
— Но когда подгребут — увидят баркас и поймут, что мы где-то тут. Оставят плот, перейдут посёлок, разделятся и станут прочесывать берег.
— Я надеюсь, катер монахов доплывёт сюда раньше, — сказала Юна. — Если он вышел сразу после того, как я связалась с Храмом, то уже должен быть совсем рядом.
— Ну хорошо, но как нам пристать? Ни весла нет, ни…
— Эй! — донеслось со стороны посёлка.
Нас несло к самой середине косо выступающего в воду причала. Перед ним торчали концы палок, воткнутых в дно, между палками тянулась верёвка, украшенная клочками пёстрой ткани, трепыхавшимися на ветру. От неё в воду уходили верёвки потоньше.
На конце причала сидел, свесив ноги, костлявый парень в закатанных до колен штанах и косынке на голове. В одной руке он держал кривой тесак из лезвия косы, в другой шест с крюком на конце. Наверное, им рыбарь мог приподнимать участки сети между палками, чтобы проверить, есть ли улов.
— Куда прётесь? — спросил парень хрипло.
— Знаменитое рыбарское гостеприимство, — пробормотал Чак. — И знаменитые рыбарские кривые ножи для потрошения вьюнов… Которыми также очень сподручно потрошить человеческое брюхо.
— У нас заглох двигатель, — громко сказал я. — Помоги причалить.
— Помо-очь… — протянул он. — С чего мне помогать?
— Иначе баркас сломает палки и порвет твою сеть, — пояснил я.
Рыбарь кивнул:
— Точно, отдадите мне свою скорлупу за это. И свою шлюху.
— Шлюху? — холодно повторила Юна Гало и огляделась. — Я не вижу тут ни твоей матери, ни сестры. Кого ты имеешь в виду?
Рыбарь сплюнул в воду. Перехватив поудобнее тесак, положил шест и подобрал ноги, готовый вскочить. Мы были уже совсем близко — ещё немного, и широкий нос посудины начнёт сминать сети. Я быстро огляделся. Людей вокруг много, но рядом никого, ближе всех женщина с бельём, слишком занятая стиркой, чтобы обращать на нас внимание, и мужчина в кресле-качалке… но он вроде заснул. Ещё дети ползают, но они совсем маленькие.
Парень наблюдал, как мы плывём мимо причала. Настил с бортом разделяли всего пара метров. И лишь немногим больше оставалось теперь между носом баркаса и сетями.
— Не вздумай совать ему золотой, — тихо сказал мне Чак. — Слишком круто для этого места. Он позовёт соседей, и они прирежут нас, просто чтоб посмотреть, нет ли у нас ещё денег.
Рыбарь пружинисто вскочил. Я подхватил с палубы трубу, отошёл немного назад и с разбега прыгнул через ограждение.
Глава 17
— Ну вот, трубу ты сломал. — Карлик склонился над лежащим навзничь рыбарем, на лбу которого вспухла большая шишка, а редкие грязные волосы, торчащие из-под косынки, потемнели от крови.
— И чёрт с ней, — пробормотал я, оглядываясь.
— Кто с ней? — не понял он. — Что это ты сейчас сказал? Чёрт — это что за мутафаг такой?
После короткой драки с рыбарем, закончившейся подсечкой и двумя ударами подзорной трубой, я при помощи шеста с крюком притянул баркас к причалу. Чак, прыгнувший за мной, привязал к ограждению канат, после этого Юна Гало перешла на причал, оглядела рыбаря и сказала:
— Надо его связать. А лучше сразу в воду сбросить.
Рыбарь застонал, не открывая глаз. Наклонившись, Юна сдёрнула с него косынку, скомкала и запихнула ему в рот. Семейство рыбарей по-прежнему не обращало на нас внимания. Или делало вид, что ничего не замечает.
Мы связали парня верёвкой, найденной у стены сарайчика в начале причала. Внутри на козлах стояла лёгкая плоскодонка, там пахло смолой и свежими опилками.
Тесак для Чака оказался великоват, и я забрал его себе, хотя толком орудовать этой штукой без тренировки не смог бы: рукоять торчала под углом к изогнутому клинку, заточенному только с одной стороны, бить им следовало скорее как серпом, но для серпа он был слишком длинным.
Стемнело; тускло светились окна хибар, скрипели доски под ногами рыбарей, внизу гулко плескалась вода. Колесо обозрения высилось над посёлком, окружённое неровным кольцом огней.
— Кто-нибудь из вас бывал здесь раньше? — тихо спросил я, когда, обойдя сарай, мы оказались в начале целого лабиринта настилов, мостков, домиков и проток между ними.
Юна покачала головой, а Чак ответил:
— Да я везде бывал, человече. И у рыбарей тоже, а как же. К нему надо идти, — он уверенно показал на колесо, — а дальше влево взять, так и попадём на берег.
Мы миновали несколько домов. Люди вокруг не обращали на нас особого внимания. Когда перешли очередной мосток, Юна сказала:
— Надо купить лодку.
— Зачем? — удивился Чак.
— Навстречу монахам поплывём.
— У нас же только золотые, — напомнил я. — А он говорит, их тут нельзя показывать.
— В кошеле Луки есть несколько мелких монет.
— Так почему ты раньше не сказала? — удивился я. — Мы могли бы просто заплатить этому малому, чтобы помог причалить, и мне бы не пришлось…
— Он назвал меня шлюхой!
— Ну так и что? — вмешался Чак. — А так он выпутаться может, верёвка-то совсем гнилая, или его найдёт кто-нибудь, развяжет — что тогда?
— Вам надо было сбросить его в воду, а не связывать, — отрезала Юна и отвернулась.
Я сказал карлику:
— Лодка — это хорошая идея, но нам оружие ещё нужно. Мы даже не знаем, стреляет ли пистолет. Где здесь можно стволы раздобыть?
— Лавки в нижней части колеса есть. Одну, кажется, люберецкие кормильцы держат, скорее всего меняют там свои продукты на рыбу у местных. В другой, наверно, мелочовкой всякой торгуют. Да и оружие там должно быть. Только серьёзных стволов тут не ищи, это бедное место, в лавках всякая дрянь.