Услышав топот, тюремщик повернул ко мне голову. Я прыгнул. И тогда он допустил ошибку — ему надо было бросить пику и вытащить длинный нож, висящий на ремне, но, растерявшись от неожиданности, Григорий попытался развернуть ко мне пику. Мутант держал крепко. Монах рванул, выдернул её. Я был уже рядом. Древко шлёпнуло меня по ноге, а потом я налетел на монаха, с ходу ударив кулаком в лицо, повалил на пол и упал сверху, согнув ноги. Под коленями треснули рёбра, я привстал, схватил Григория за волосы и дважды стукнул головой о камни.
Чак прошёл мимо, на ходу похлопав меня по плечу:
— Молодец, наёмник, драться умеешь. Тебе б ещё научиться мозгами побыстрее шевелить…
Мёртвый мутант сидел, привалившись к стене, вытянув ноги и свесив голову на пробитую пикой грудь. Я расстегнул пряжку, стащил с монаха ремень и нацепил на себя. Достал нож, осмотрев, поспешил за Чаком.
В комнате с тремя дверями никого не было. На столе лежал карабин — почти точная копия того, из лавки киборга, только поновее, без царапин на прикладе. Рядом клок грубой жёлтой бумаги в масляных пятнах, на ней россыпь патронов. Чак выдернул карабин из-под моей руки и сказал:
— Э нет, теперь пусть у меня будет. Ты себе пику можешь взять, для меня она большая. Шмотки наши на крюке висят, и боты вон стоят, так что одеваемся и вниз валим.
Он нацепил рубаху, нырнул под стол и снова показался с железной фляжкой в руках. Откупорил, хлебнул и закашлялся. Впрочем, это не помешало Чаку сделать ещё несколько глотков.
— Прими для храбрости, человече, — посоветовал он.
Там оказался самогон, настоянный на ягодах, очень крепкий, ядрёный. Заткнув фляжку пробкой, я сунул её в карман. Пока натягивал мокасины и надевал куртку, Чак успел зайти в коридор, обыскать Григория и вернуться с пикой.
— Хватай. — Он бросил пику мне под ноги, забрался на стол и развернул на нём кусок бумаги, который тоже нашёл в карманах монаха. Рядом положил зажигалку.
— Куришь, наёмник? Георгий-то наш развратник — табачком балуется, водкой… Монахам, кажись, не положено.
Я покачал головой, но потом передумал:
— Хотя сейчас бы не помешало.
Своими маленькими шустрыми пальчиками Чак ловко свернул две самокрутки, раскурил одну и, оставив вторую с зажигалкой на столе, спрыгнул на пол.
— Затянись пару раз и пошли.
Табак оказался таким же крепким, как и самогон. После первой же затяжки голова закружилась, я выпустил в потолок синеватый дым, бросил самокрутку на пол и затоптал, а зажигалку сунул в карман.
— Куда ты хочешь идти?
Чак, поплевав на ладонь, затушил о неё свою самокрутку.
— Вниз, я ж сказал. Обратно, а куда ещё?
— Почему вниз?
— От послал мутант большака на мою голову! — Он дёрнул серьгу в ухе. — Где мы, по-твоему, находимся сейчас?
— В подземельях Храма.
— Ну! Большого ума мужчина. Правильно, в подземельях, и как вылезти отсюда? Наверх, что ли, топать? Вокруг монахов куча. Где-то наверху покои самого Владыки! Да ещё, слышал же, топливные на Храм насели, так что сейчас здесь все на ушах стоят. Куча бородатых с ружьями… Ну и как нам отсюда смыться?
— На тепловозе, — сказал я.
— На чём?… А! Да, на дизеле том. В депо охраны не много было, заметил? Точно, проберёмся туда, сядем, раскочегарим машину — и ходу в туннель.
— А дальше куда?
— Вот дальше и будем решать. Пока что нам из Храма вырваться надо, а если наверх сейчас пойдём — никакого «дальше» не будет. Потому…
— Хорошо, убедил, — перебил я. — Но сначала надо забрать Юну.
— Чё?! — взвизгнул карлик. — Это ещё зачем? Ты не слышал, что ли, об чём я только что талдычил?
Я нагнулся к нему и сжал пальцами узкое плечико. Чак сморщился.
— Мы должны забрать Юну, — раздельно произнёс я, глядя ему в глаза.
Карлик дёрнул плечом, сбросил мою руку и локтем толкнул дверь, выходящую на лестницу, по которой нас привели сюда.
— Не пойду я за ней, наёмник.
— Забыл про деньги, которые она обещала?
— Не забыл, но…
— Семь золотых, — напомнил я.
— Моя жизнь стоит дороже! Там, наверху, монахи толпами шастают, а ты туда хочешь идти! И ещё жрецы! Конечно, тебя-то, может, не убьют, но меня так точно пришибут.
— Дело не в семи золотых, тут другое. Если мы Юну Гало спасем, если всё же найдётся способ с некрозом справиться, если всё получится… Она нам благодарна будет, правда?
— Ну так и чего? — не понял он. — Слишком много «если», наёмник.
— В любой рискованной операции много всяких «если». Так вот представь: мы вместе с Юной в Арзамас возвращаемся. Победителями. Она нас в Форт приводит, или где там их старшины живут…
Чак поразмыслил. И сказал, переступая порог:
— Нет, всё равно наверх не пойду. Ты мне, конечно, смутил сейчас разум, наёмник, заманчивое предложение, но… Ладно, вот что: я вас внизу подожду. Пролезу в тот тепловоз, осмотрюсь. Это я хорошо умею — пролазить незаметно. И вас буду ждать. Но недолго, слышишь? Всё, больше не о чем говорить.
— Хорошо, тогда дай мне карабин.
Чак остановился на верхней ступени, ссутулившись, некоторое время стоял неподвижно, потом скинул ремень с плеча. Я подхватил карабин, а Чак вытащил из кармана патроны, которые забрал со стола.
— Я не обманываю, человече, — подожду вас. Но долго ждать не стану. А ты бы лучше туда не шёл, наплевал на девку. Тебе её из Храма не вытащить, гиблое дело.
— Не могу, — сказал я. — Ты всего не знаешь, и сейчас нет времени объяснять… Она мне нужна. По-настоящему нужна.
— Ну, как хочешь. — Он положил патроны на пол. — Тогда удачи, наёмник. Тебе никогда в жизни она не нужна была так, как сейчас. — И быстро заковылял по широким ступенькам, переставляя ноги, будто ребёнок.
Я подобрал и сунул в карман патроны, закрыл дверь на лестницу, взял пику. Махнул ею, зацепив наконечником низкий потолок, достал нож Григория, сделал надрез примерно на середине древка и сломал пику о колено. Качнул обломком — вот так, теперь им можно и как дубинкой действовать, и наконечником, если надо, кого-то проткнуть. В коридорах таким орудовать удобнее.
Ещё минута ушла на то, чтобы стащить с Григория чёрную рубаху — Юна, когда мы ехали на дрезине Почтаря, упомянула, что тут их называют полурясами, — и нацепить на себя. Галифе монаха для меня были явно слишком коротки и широки в талии, но я всё равно стянул их с тюремщика и штанинами связал его руки за спиной. Он застонал, но в себя не пришёл. Я перетащил его в камеру, мёртвого мутанта — в другую, закрыл двери, потом запер ту, что вела в коридор, ключами монаха. Ключи бросил под стол. Слегка распустил ремень карабина, перекинул через голову. Рукава полурясы оказались коротковаты, зато она была просторной и не жала в плечах.
Поправив карабин за спиной, я открыл третью дверь, разглядел в полутьме каменную лестницу и зашагал по ней вверх.
Глава 20
Вскоре стали слышны выстрелы. Остановившись в начале длинного, полого изгибающегося коридора, я стволом карабина отодвинул край занавеса на окне с мутноватым стеклом — первым оконным стеклом, которое я увидел в этой реальности.
Коридор находился на нижнем этаже здания, окружённого гранитной стеной. Лучи закатного солнца озаряли вершины красных башен. Кремль! Вот, что они называли Цитаделью… Иногда в окошках башен поблескивали вспышки. Над одной развевался чёрно-жёлтый флаг. Хорошо, а где я нахожусь? В храме Христа Спасителя, вот где. С огромного центрального купола монахи могут простреливать внутренний двор Кремля, то есть Цитадели, и площадь с Мавзолеем. Интересно, он разрушен?
В окружённом гранитной стеной внутреннем дворе Храма ровными рядами росли деревья и тянулись аккуратные каменные дорожки. Возле сторожевых будок стояли монахи с жёлтыми повязками на рукавах, горели костры. Бесхвостая лошадь тащила по аллее к стене «сорокопятку» с угловатым бронещитком в заклёпках и литыми колёсами из пластика. Следом, положив руку на орудийный ствол, шагал монах.
Когда я отошёл от окна, в другом конце коридора хлопнула дверь. Раздались голоса, быстрые шаги. Откинув занавес, я нырнул за него и влез на подоконник. Занавес лёг на место. Шаги стали громче — и стихли. Я не видел людей, а вот они на фоне льющегося из окна света могли различить мой силуэт. Хотя на улице вечер, а занавес плотный…
— Что случилось? — прозвучал голос совсем рядом. Что-то скрипнуло.
Я приподнял карабин, чтобы выстрелить прямо сквозь занавес, но тут другой голос откликнулся:
— Зальём кровью весь пол. Быстрее, он же умирает!
— Сейчас, только удобнее перехвачу, — произнёс третий.
Стон, опять скрип, звук шагов — люди удалялись в ту сторону, откуда я пришёл.
Выглянув из-за края занавеса, я увидел четырёх монахов, которые тащили носилки с раненым. Полурясу с него сняли и кое-как перемотали ею залитый кровью живот.
Монахи скрылись за поворотом коридора, стукнула дверь, и я слез на пол. Уже собрался откинуть занавес, но что-то заставило оглянуться — на каменной дорожке во дворе стоял молодой монашек с жёлтой повязкой на рукаве и пялился на меня. Когда мы встретились взглядами, он встрепенулся и, стаскивая со спины ружьё, бросился к крыльцу слева.
Вскинув карабин, я прицелился в него сквозь стекло. Нет, нельзя стрелять — монахи сбегутся со всех сторон… Что делать? Сейчас он подымет тревогу, и тогда конец…
А ведь коридор, судя по всему, ведёт в соседнее здание, куда и бежит монашек. Сообразив это, я сорвался с места. Не было времени прислушиваться, есть ли кто в помещении за дверью в конце коридора — распахнув её, я прыгнул вперёд, выставив перед собой карабин.
В холле со сводчатым потолком и паркетным полом было пусто. С одной стороны вверх шла мраморная лестница, с другой была массивная дверь и потёртый ковёр под ней.
Та самая дверь, к которой снаружи сейчас подбегал монашек.
Встав сбоку от неё, я опустил карабин и занёс над головой пику. Дверь распахнулась, монашек ввалился в холл с ружьём на изготовку. Во рт