Она побежала, опустив автомат. Я поднял свой и толкнул Геста в грудь.
— За лестницу, сказал!
Когда мы оказались в тёмном закутке, я повернул Владыку лицом к стене и прижал ствол к его пояснице.
— Может, для местных ты великий человек, но для меня самый обычный. Наплевать, Владыка ты или нет, я всё равно выбью из тебя всё, что хочу зна…
Громыхнуло, пол вздрогнул. Свистнули осколки, и на голову посыпалась штукатурка. Не успело эхо смолкнуть между лестничными пролётами, как сверху донёсся топот.
Мы вынырнули из-за лестницы. Развороченная взрывом решётчатая дверь повисла на одной петле, и я втолкнул в проём Геста с Юной. Кое-как поставив дверь на место, достал вторую гранату.
— Юна, веди его вниз, я за вами.
Бок горел огнём, жёлтая куртка потемнела от крови. Топот сделался громче. Я просунул руку между прутьями, выдернул кольцо и швырнул гранату на лестницу.
Когда отпрыгнул от решётки, на площадке вверху показались люди в жёлтом и чёрном. Никодим выкрикнул: «Это тот южанин!» — и сразу выстрелил.
Я отпрянул за угол коридора. Прозвучал незнакомый голос:
— Владыка с ним? Где он, я не…
Грохнул взрыв.
Вскоре я догнал Юну. Она быстро шла позади Геста, уперев ствол автомата ему в шею.
— Хочешь уйти по рельсам, наёмник? — осведомился Владыка, услышав мои шаги. — Имей в виду, эту дорогу уже могли найти разведчики кланов. Я как раз собирался усилить охрану туннелей.
Мы миновали этаж, где находился коридор с камерами, и поспешили дальше. Наверху снова затопали, но пока ещё далеко — взрыв гранаты замедлил погоню.
— По рельсам ты собирался уехать из Храма вместе со мной, — сказал я, — добраться до холма и заставить меня принести тебе излучатель. На тепловозе можно доехать туда?
Владыка молчал.
Я припомнил железнодорожный мост неподалёку от того места и кивнул:
— Ну да, можно… Ладно, с тобой мы разберёмся по дороге, Гест. Юна, веди его, а я буду смотреть, что впереди.
Лестница закончилась длинным коридором, и я первым подбежал к приоткрытой двери столярной мастерской в дальнем его конце. Заглянул — внутри никого. В чём дело, куда все подевались? Точильный круг на одном станке до сих пор вращался, в воздухе висела древесная пыль. Дверь на другой стороне была неплотно прикрыта.
Юна спешила по коридору, толкая перед собой Владыку, я распахнул перед ними дверь и приказал:
— Веди его дальше.
Вслед за Гестом она нырнула в мастерскую. На лестнице показались люди. Пригнувшись, я дал длинную очередь по ногам, один человек упал, другие бросились вверх по ступенькам. Раздались ответные выстрелы, я отпрыгнул в мастерскую и захлопнул дверь.
Задвинув засов, обернулся — Юна вела Владыку между станками. Когда я, перезаряжая автомат, направился следом, она позвала:
— Егор! Там что-то шумит. Будто… будто работает большой мотор.
— Мотор?! — Я бросился вперёд. — Это Чак, он уезжает!
Когда мы ворвались в депо, там царила суматоха. По перрону бежали монахи в чёрных комбинезонах, на шпале боковой ветки, держась за окровавленную голову, стоял на коленях светловолосый мастер Алекс. Из-за наковальни выглядывал кузнец, прижимая к плечу приклад крупнокалиберной винтовки с откинутыми сошками и внушительным оптическим прицелом.
Из трубы тепловоза валил дым, он медленно набирал ход, двигаясь к туннелю на другом конце депо.
— За ним! — Я схватил Юну за плечо, и тут Гест упал.
Он не поскользнулся и не споткнулся — намеренно повалился под ноги девушке. Зацепившись за него, она растянулась на бетонном полу и выпустила автомат, ремешок которого так и не перекинула через голову.
Я схватил её за плечи. Дверь мастерской стояла нараспашку. Вторая дверь, ведущая на лестницу, сорвалась с петель и упала в клубах дыма — снаружи что-то взорвали, чтобы сломать её.
Юна застонала, держась за колено, когда я попытался поставить её на ноги. У меня в боку будто орудовали раскалённой кочергой, но я обхватил девушку и поднял. Тепловоз медленно набирал ход. Владыка Гест на спине отползал от нас.
Клонясь на левый бок, я похромал к рельсам. Юна откинула голову, глядя назад из-за моего плеча, ухватила висящий на боку автомат. Натянув ремешок, приподняла ствол и вдавила спусковой крючок.
Я не видел, попала она или нет в тех, кто выбегал из мастерской. От боли в боку кружилась голова, меня подташнивало, сердце выскакивало из груди.
Добежав по шпалам до подножки, то есть закрытого оградкой из арматуры железного прямоугольника, приваренного к задней части тепловоза, я забросил Юну на него.
Заглушив шум двигателя, стук колёс и крики, громыхнула винтовка кузнеца, и тепловоз отозвался протяжным звоном, когда пуля ударила в борт. Ноги заплелись, я упал, повиснув на ограде, ударяясь коленями о шпалы. Юна сжала мои запястья и потянула. Тепловоз въехал в туннель.
Перевалившись через ограду, я рухнул на бок. Светлый круг удалялся, в нём виднелась часть депо с рельсами и распахнутая дверь столярной мастерской. Несколько человек в жёлтом бежали к Владыке Гесту, а он стоял на коленях, расправив плечи, глядел нам вслед.
— Как ты? Егор! — Юна склонилась надо мной.
Становилось всё темнее. Лицо девушки плыло и качалось.
— Егор! Разин, ты меня слышишь?
Тепловоз сотряс удар, впереди лязгнуло.
— Егор!
Лицо Юны исчезло, растворилось в темноте. Зато на его месте возникло другое: морщинистое узкое лицо Луки Стидича. Оно смазалось, будто по рисунку провели ластиком, помолодело, морщины разгладились…
И наконец я вспомнил, где видел раньше этого человека.
Глава 21
Прижимая руку к повязке, я сел и огляделся. Сквозь закрытые железными ставнями окна свет почти не проникал, но под потолком горели две лампочки в аккуратных железных абажурах. Приглушённо стучали колёса, пол покачивался.
Как называется это место? Салон, вагон? Они приварили к платформе на колёсах срезанный кузов автобуса… значит, скорее, салон. Я сидел на затянутой потёртым бархатом лавке у стены. На откидном столике лежали окровавленные бинты, стояли несколько склянок из тех, что притащил Чак, прежде чем заняться моей раной, и мисочка с пахнущей дёгтем мазью.
Куртка жреца валялась на лавке у другой стены, где висело большое мутное зеркало. Через весь салон шла ковровая дорожка — от закрытой железными шторками двери, ведущей на подножку, до второй, без шторок, за которой были машинный отсек и кабина.
Рядом с миской стоял треснувший стакан и лежала фляга. Я открыл её, понюхал, налил полный стакан тёмно-красного вина и залпом выпил его. Когда запрокидывал голову, чтобы вылить остатки в рот, левый бок сильно заболел. Поставив стакан, я оглядел повязку, оттянул край… Так и есть, Чак заштопал рану суровой нитью.
Сколько времени прошло? Я смутно помнил, как меня тащили через салон, склонившегося надо мной карлика, глухие голоса, пульсирующий электрический свет. А ещё — удар. Что это был за удар, когда мы только-только покинули депо?
Каждое движение левой руки причиняло боль в боку. Я не стал надевать порванную, пропитавшуюся кровью куртку. Сдвинув защёлку на окошке возле лавки, приоткрыл ставню. Снаружи мелькали деревья, растущие на вершине невысокой насыпи, вдоль которой ехал тепловоз. За насыпью ползли развалины, ставшие уже привычными за эти дни. Моросил дождик, влага попала мне на лицо, я стряхнул её ладонью. Закрыл и запер ставню.
Когда я пробирался по Храму, уже вечерело. Из депо мы укатили ночью, а сейчас, кажется, позднее утро… Значит, прошло часов восемь-десять. Долго же я валялся. Ладно, по крайней мере, хоть способен стоять на ногах и нормально соображать. Правда, боец из меня теперь никакой — рана болит, левой рукой толком двигать не могу, бегать тоже вряд ли получится.
Я наполнил стакан ещё на треть, выпил и закрыл глаза, откинувшись на койке. Итак, Лука Стидич, я вспомнил, кто ты. Вспомнил молодого ассистента, помогавшего доктору Губерту во время эксперимента. Вот почему мне казалось, что я видел тебя совсем недавно, но при этом я всё никак не мог понять, кто ты. Для меня ведь с тех пор прошло несколько дней… но ты постарел лет на тридцать.
Значит, всё-таки будущее?
Нет, что-то не вяжется. Что-то очень-очень сильно не вяжется. За тридцать лет можно нанести ядерные удары по Москве, за это время могла высохнуть Ока, а мир мог измениться до того состояния, в каком я увидел его, когда спустился с холма. Всё так, но…
Но почему люди не помнят прежних времён? А ведь они не помнят их и знают про ту эпоху лишь по немногим сохранившимся книгам. На катере монахов Чак сказал: умерли уже и дети тех, кто застал Погибель. То есть после неё прошло не тридцать и даже не пятьдесят лет — иначе остался бы жив хоть кто-то, кто помнил прежние времена. Но таких на Пустоши нет. Может, Лука всё же не ассистент Губерта? Двойник? Да нет же, одно лицо, только постаревшее… А что, если Лука на самом деле внук того парня? Но тогда как объяснить те странные слова, которые жрец произнёс перед смертью? Возникло впечатление, что он тоже вспомнил меня, вернее, вспомнил, что видел когда-то моё лицо.
Я помассировал грудь. Как ни крути, а сложить воедино мозаику не удаётся. Погибель была уже после эксперимента со мной. Пусть даже она случилась на следующий день, всё равно: бывший ассистент, ныне покойный Лука Стидич, постарел за это время примерно на двадцать пять — тридцать лет, но этот мир, то есть «мир после Погибели», явно куда старше. Как объяснить этот парадокс?
Так может, вокруг всё же виртуал, а Лука Стидич — лишь аватар молодого помощника доктора Губерта, отправленного сюда, чтобы связаться со мной? Но это противоречит его поведению! Почему он сразу недоверчиво отнёсся ко мне, почему до самой смерти ничего не говорил? Какой-то ребус! И у меня всё ещё не хватает информации, чтобы разгадать его.
Тяжело поднявшись с койки, я пошёл к двери машинного отсека, слева от которой к стене был прикручен железный шкафчик. Замок сломан, дверца покачивается с тихим скрипом. Внутри пусто. Похоже на оружейный шкаф, может, Чак его вскрыл и забрал все стволы? Или монахи не успели их туда положить?