С другого конца причала в мою сторону движутся четверо. Первый – мой стажер, чье имя я вдруг вспоминаю: Джейсон. За ним идут двое охранников, по очереди помогая третьему, которого я едва не задушил. Сунув руки в карманы, я жду, когда они приблизятся.
Джейсон держит мой жетон. Подойдя, молча отдает его мне. Охранники проходят мимо, явно надеясь, что я их не остановлю. Напрасно. Я велю им остановиться.
У меня нет желания вредить им. Острота момента прошла. Но и оставлять инцидент безнаказанным я тоже не хочу.
– Касается всех троих.
Они виновато смотрят на меня. Я уже не вижу в них злодеев, какими они казались мне десять минут назад. Обычные парни, сознающие, что накосячили.
– Вы уволены.
Мы с Джейсоном возвращаемся к машине. Я усаживаюсь на переднее сиденье. Он спрашивает, куда ехать. Отвечаю, что на работу. Мне нужно составить отчет о происшествии. С такими делами лучше не тянуть, пока подробности еще свежи в памяти. Меньше всего мне хочется, чтобы мой рассказ хоть в чем-то расходился с записями камер.
– О чем говорил ваш отец? – спрашивает Джейсон.
«Этот мир – совсем не тот мир. Ты – это не ты». Фразы кажутся мне лишенными контекста, они сиротливо плавают, как атомы в вакууме. Но последовательность их произнесения порождает цепочку мыслей. Правда, мысли связаны лишь друг с другом. «Ораниос. Это все Ораниос».
Что такое Ораниос?
К площади Просперити едем молча. Пешеходов стало меньше: обеденный перерыв закончился, а дождь, наоборот, вот-вот начнется. Стоит мне подумать о дожде, как небеса посылают подтверждение. В небе над гаванью сверкает молния. По крыше машины ударяет несколько капель, а затем дождь начинается по-настоящему: теплый, колючий тропический ливень, заставляющий последних пешеходов спешно искать укрытие. Навесы витрин кафе. Двери офисов. Павильончики автобусных остановок. Особо стойкие продолжают идти, держа над головой портфели и газеты. Приятное зрелище, пробуждающее чудесные воспоминания. Дождливое утро, когда мы вместе с мамой собираем картину из фрагментов, и моя радость, когда я нахожу нужный кусочек, на котором изображено небо. Послеполуденный час, когда после школы я зашел к приятелю и, возвращаясь от него домой, попал под ливень. Я не стал прятаться, а стоял, запрокинув голову, и наслаждался дождевыми каплями, бившими по лицу. Еще одно воспоминания из времен, когда мы с Элизой только поженились. После близости мы уснули, но среди ночи нас разбудила гроза. Повинуясь ее магии, мы молча взглянули друг на друга и снова занялись любовью под шум дождя.
Я велю Джейсону остановиться.
– Прямо здесь? Но снаружи такой ливень.
– Подрули к тротуару.
Он подруливает и останавливается.
– На сегодня твоя работа закончилась. Отдыхай.
– А как же отчет?
– Подождет. – (Джейсон молча смотрит на меня.) – Все нормально. Ты отлично поработал. Пока.
Я вылезаю. Машина уезжает. Мой костюм мгновенно промокает. Пешеходы, спешащие мимо, бросают на меня косые взгляды, полные любопытства. Недоверчиво смотрят те, кто нашел пристанище под навесами и за стеклянными дверями. Кто этот человек, стоящий под дождем? Что с ним? Никак он спятил?
Новости распространяются быстро. Пройдут считаные часы, от силы день, и весь город узнает о происшествии на паромном причале. А пока для всех этих людей я никто, что вполне устраивает меня. Я бреду по тротуару, подняв воротник и понурив плечи: ни один человек не увидит, как я плачу.
3
Тия знает: ее поездка – не самая умная затея.
На Просперити она садится в автобус до узловой станции. Гроза промчалась, и город снова залит солнцем. Тропические лучи ослепительно отражаются от луж на тротуарах, окон зданий и листвы деревьев, с которой вовсю капает. На станции она ждет минут пять. Подъезжает автобус, идущий прямо в Аннекс, и Тия садится в него. Едва она заходит в салон, как пассажиры поднимают на нее глаза и быстро отводят взгляды. Тия садится на одно из передних мест. Разговоры вокруг нее затихают почти до шепота. Салон заполнен не более чем наполовину. На сиденьях развалились мужчины в рабочей одежде. От них исходит резкий запах пота. Простая белая одежда женщин говорит о том, что они работают служанками или кухарками. Есть также горстка технических специалистов и клерков: у них работа уровнем повыше.
Двери с шипением закрываются, и автобус начинает спускаться по склону холма. Путь до дамбы занимает двадцать минут. Постепенно разговоры становятся громкими, как прежде. Значит, пассажиры свыклись с присутствием Тии. Нельзя сказать, что просперианцы вообще не ездят на Аннекс. Ездят, но редко, причем только в составе группы, имея заранее известную и официально одобренную цель. Государственное расследование. Или благотворительность. (Просперианцы обожают благотворительность во всех ее видах.) Бывают и экскурсии, призванные удовлетворить нездоровое любопытство. (Участники таких экскурсий громко охают и ахают, находя «очаровательными» грязные лачуги и прочие атрибуты тамошней жизни.) Возможно, на мужчину обратили бы меньше внимания. Но чтобы просперианка без спутников уселась в автобус прямого сообщения… Тия чувствует себя ярким цветком среди грязного поля. Ее туфли на трехдюймовом каблуке и с открытыми носами совершенно не годятся для замусоренных и заплеванных улиц Аннекса, а стоимость ее сумочки, наверное, равна месячному жалованью этих людей. Что она делает в автобусе прямого сообщения? О чем думает эта женщина, отправляясь на Аннекс без сопровождения?
Автобус делает еще четыре остановки, и на каждой входят новые пассажиры. Вскоре все места в салоне заполняются – кроме того, что находится рядом с Тией. Тем, кому не досталось места, стоят в проходе. Перед въездом на дамбу автобус притормаживает, оказываясь в очереди из автомобилей. У Тии учащается пульс, потеют подмышки, а в горле першит от сухости. Салон автобуса вдруг кажется невероятно тесным. Она не впервые едет на Аннекс и знает, как вести себя в подобных случаях, однако тело не желает подчиняться доводам разума. Постепенно их автобус оказывается третьим в очереди, затем вторым. Автобус, что был впереди, отъезжает. Теперь из окон видны шлагбаум и будка охраны. Дежурных охранников трое. На всех – обычная синяя форма. Еще двое – совершенно голые, поскольку это не люди, а роботы. На бюрократическом языке чиновников они называются «вооруженными факсимильными копиями сотрудников службы безопасности», но все зовут их безофаксами. По габаритам и внешнему виду они схожи с людьми, однако ничего человеческого в них, естественно, нет. Чисто функциональные машины со сверкающей поверхностью, пневмоприводами и мигающими сигналами датчиков. Каждое их движение сопровождается шумом.
Автобус подъезжает к шлагбауму и останавливается.
Охранник, вошедший в салон, – человек, но смахивающий на робота. Типичный представитель своей профессии. Как и у безофаксов, все в нем функционально. Ничего лишнего. Жесткие светлые волосы коротко подстрижены, лицо безжалостное, под форменной рубашкой выпирают мышцы, словно на них давит сжатый воздух. Когда он поднимался по ступенькам, его кожаные сапоги и ремень поскрипывали.
– Приготовить идентификаторы.
Бросив косой взгляд на Тию, охранник идет дальше. Он проверяет жетоны пассажиров, поднося их под луч сканера с плохо скрываемым презрением. Проверка начинается с задней части. Тия оказывается последней. Выражение лица охранника становится каким-то заискивающим, словно он хочет сказать: «Вы же знаете, сколько хлопот с этими». Но внутренняя жесткость сохраняется.
– Добрый день, госпожа. Позвольте взглянуть на ваш идентификатор. – Тия открывает сумочку и подает ему документ. Охранник сканирует его. – Благодарю, госпожа Димополус. Разрешите узнать цель вашей сегодняшней поездки на Аннекс.
– У меня своя художественная галерея. Еду по просьбе заказчика.
– Искусство. Что-то вроде… живописи?
– Да, и весьма интересное произведение… в жанре примитива.
Услышанное изумляет охранника.
– Примитива, – повторяет он. – Бьюсь об заклад, они на большее не способны. – Он возвращает Тие идентификатор. Они вроде как подружились. Игроки одной команды. – Хотите, я позвоню и попрошу выделить вам сопровождающего?
– Очень любезно с вашей стороны, но это лишнее.
Охранник смотрит на нее с тревогой:
– Если передумаете, по приезде обратитесь к местной охране. И я бы не советовал задерживаться там после наступления темноты.
– Благодарю вас, господин полицейский. Задерживаться там я не собираюсь.
Поездка по дамбе занимает три минуты. За это короткое время один мир сменяется другим: просторная, ухоженная Проспера – тесным Аннексом. Тия вместе с другими пассажирами покидает автобус и идет по улице. Даже погода здесь кажется иной. Солнечный свет безжалостен. Унылые бетонные дома с тесными квартирами; людный рынок, где продаются второсортные товары, а под ногами покупателей вечно толкутся оравы детей. Ступеньки тротуаров и перекрестки с праздно стоящими мужчинами, которые провожают ее взглядом.
Здесь грязно. Здесь опасно. Но это живое место. Такое слово приходит Тие на ум, когда она думает об Аннексе. Этот маленький остров – живой.
Тут ей попадается на глаза начальная буква другого слова, которое написано на стене дома. Вся надпись растянулась футов на шесть. Возле стены стоит охранник и следит за тем, как двое рабочих в комбинезонах пытаются соскрести надпись щетками на длинных ручках. Рядом – ведро с моющим раствором, куда они постоянно обмакивают щетки. Напрасные усилия. Стена сложена из пористого кирпича, и краска успела проникнуть в поры. Те, кто оставил надпись, на это и рассчитывали. Кончится тем, что стену заново покрасят.
Что все это значит? Тия слышала разные истории на этот счет. Да и кто их не слышал? Если где-нибудь собирается больше двух просперианцев, разговор обязательно заходит об этом. О слугах, которые вдруг начали часто болеть. О поредевших бригадах дорожных рабочих. О том, что дворники, садовники и повара выполняют свои обязанности спустя рукава. Это пока еще не всеобщая забастовка,